«Жизнь — это река времени», — подумала она, глядя на бурлящую за бортом воду.

Вот так бурлил ее собственный разум, когда она возвращалась обратно в Эгга из Каупанга вместе с Кальвом. И она боролась против этого течения, словно хотела остановить его, повернуть реку времени вспять.

Теперь она понимала, что боролась тогда против воли Бога, ведь подобно тому, как Он направляет приливы и отливы, Он осуществляет приливы и отливы в жизни. И она вела безнадежную борьбу, вместо того, чтобы плыть по течению, как щепка, ожидая, когда придет время Божье.

«Ты должна научиться ждать», — вспомнила она слова, сказанные совсем в другой жизни. И ей показалось, что она видит перед собой Хильд дочь Инге с Бьяркея.

«У тебя будет все так, как ты сама того захочешь, — сказала ей Хильд. — Но ты должна научиться ждать».

Хотела ли она этим сказать, что бороться против своей судьбы, значит добавлять еще печали к тем, которые нам дают Норны?

К вечеру следующего дня они прибыли в Каупанг. В городе было оживленно. Несколько кораблей оказались на суше во время отлива, остальные стояли на якорях; и Сигрид стала беспокоиться, где им найти комнату для ночлега. Она утешала себя тем, что в худшем случае можно было разбить палатку прямо на палубе.

Они бросили якорь, и Ивар Гуттормссон вместе с двумя парнями отправился к берегу в большой лодке.

Ждать его пришлось долго; Сигрид сидела на месте рулевого и болтала с Хеленой, а Суннива играла возле них на палубе.

Мужчины сидели у мачты. Двое из них играли в тавлеи, остальные наблюдали; Тронд тоже был среди них.

Сигрид указала на Ладехаммерен.

— Вон там твой отец строил «Длинного Змея», — сказала она Хелене. — Если хочешь, мы можем здесь остановиться и посмотреть стапели, оставшиеся после корабля, когда будем возвращаться домой.

Ничего не сказав, Хелена с благодарностью улыбнулась.

— Я и сама с удовольствием взгляну на них, — добавила Сигрид. И она принялась рассказывать о Торберге, каким она помнила его во время его пребывания в Эгга. Но, заметив, что Хелена с трудом удерживается от слез, она замолчала.

— Я не буду мучить тебя, — сказала Сигрид.

Хелена покачала головой.

— Ты меня не мучаешь, — прошептала она, — просто раньше никто не рассказывал мне о нем…

— Просто тогда ты была еще маленькой!

— Я слышала, что он был известным корабельным матером и не менее известным женолюбом. И я знаю, что он был убит отцом соблазненной им девушки. Но больше я ничего о нем не знала.

Беседуя с Хеленой на холме Эгга, Сигрид ощущала желание обнять ее, но воздержалась тогда от этого. Теперь же она сделал это, не обращая внимания на игравших в тавлеи мужчин.

Прерывисто вздохнув, Хелена припала к плечу Сигрид и заплакала. А Сигрид сидела и гладила ее по спине, не зная, как еще утешить ее.

Ивар Гуттормссон вернулся обратно ни с чем. И они стали устраиваться на ночлег на борту корабля, но тут из города прискакал верхом какой-то незнакомый человек и сказал, что ему нужно поговорить с Сигрид дочерью Турира из Эгга.

Он привез известие от Эйнара Тамбарскьелве и его жены Бергльот дочери Хакона. Они узнали, что Сигрид не смогла устроиться на ночлег, и надеются, что она с сопровождающими ее людьми погостит у них.

Сигрид поблагодарила; оставив на борту стражу, они поскакали в город.

На улицах было многолюдно. И, проезжая по городу, Сигрид заметила, что с тех пор, как она в последний раз была в Каупанге, здесь было построено много новых домов.

Дом Эйнара находился вдали от королевского двора, возле дороги, ведущей из города.

Сигрид никогда не видела в лицо Эйнара и теперь вспоминала все, что раньше слышала о нем. В основном она знала его со слов Эльвира, который его недолюбливал. Эльвир считал, что Эйнар держит нос по ветру и пытается все обратить в свою пользу. Ей пришла в голову мысль о том, что предложить ей ночлег его заставило не только гостеприимство. И она решила быть осторожной в словах.

Эйнар и Бергльот вышли во двор встречать их.

Эйнар оказался таким, каким его представляла себе Сигрид; высоким, сильным, с надменным выражением лица. Но даже по сравнению с ним Бергльот казалась еще более видной.

Она была высокой, стройной, с правильными чертами лица; во всем ее облике чувствовалась раскованность. Она знала себе цену, будучи дочерью ярла Хакона Ладе, одного из последних потомков рода Ладе, единственного рода, сумевшего потеснить род Харальда Прекрасноволосого.

Сигрид подтолкнула Тронда вперед, когда та поздоровалась с ней.

— Это Тронд Эльвирссон, мой сын, — сказала она.

Некоторое время Бергльот изучала мальчика, а он в это время тоже смотрел на нее, без всякого смущения и страха. И она рассмеялась.

— Ты похож на своего отца, — сказала она. — И ты достаточно смел, как и подобает потомку рода Ладе.

Услышав это, Эйнар пристально посмотрел на мальчика.

К ужину было подано все самое лучшее; было ясно, что Бергльот и Эйнар стараются угодить ей.

Но Сигрид была настороже. Она внимательно следила за тем, что говорит сама и что говорят другие, и пила совсем мало, только ради приличия.

Когда ее спросили, она сказала, что приехала в город, чтобы поговорить с епископом Гримкеллем; она хочет получше узнать о том, каким образом короля Олава произвели в святые.

— Об этом я могу рассказать тебе не меньше, чем он, — сказал Эйнар, посылая ей быстрый взгляд. — Почему тебя это интересует?

— Когда человека вынуждают верить во что-то, ему не мешает знать, почему это делают.

— Вряд ли тебе очень нравился конунг Олав…

— А разве кто-то ожидал от меня, что он мне будет нравиться?

Эйнар засмеялся.

— Нет, — ответил он.

— Я слышала, что вы снова закопали в землю гроб короля, чтобы посмотреть, не выйдет ли он опять на поверхность, — сказала Сигрид. — Это правда?

— Гроб был у самой поверхности, когда его откопали.

— А теперь вы глубоко закопали его?

— Достаточно глубоко, — ответил он. При этом Сигрид заметила на лице Бергльот усмешку.

— И что же вы видели, когда откопали его?

— Король казался в горбу спящим, при этом не чувствовалось никакого запаха гниения, пахло чем-то душистым. Волосы и ногти у него отросли; епископ знал, какой длины волосы он обычно носил при жизни.

— Я помню, — сказала Сигрид, — волосы у него были довольно длинными.

Она показала длину рукой. Но Эйнар покачал головой.

— Нет, — сказал он, — он подстригал волосы гораздо короче.

Сигрид ничего не сказала. Она не так часто видела короля, и к тому же это было много лет назад.

— Епископ сам подстриг ему волосы и ногти.

— Как восприняла это королева Альфива?

Сигрид не могла себе представить, чтобы причисление к лику святых короля Олава произошло по желанию королевы. Эйнар холодно улыбнулся.

— Она отказалась признать это, — сказал он. — Она сказала, что всем хорошо известно, что тело хорошо сохраняется в песке. Она предложила епископу положить волосы короля в огонь; она сказала, что поверит в святость Олава, если волосы не сгорят. И когда епископ положил волосы в чашу с благовониями и поставил ее на огонь, волосы не загорелись.

— Это звучит странно, — недоверчиво глядя на огонь, сказала Сигрид. — Ты видел сам, как волосы клали в огонь?

— Они лежали на поверхности масла. Масло загорелось. Но королева не поверила этому, сказав, что можно разжечь огонь так, что он не повредит тому, что находится на поверхности масла, и предложила епископу бросить волосы прямо в огонь.

— И он сделал это?

— Я попросил ее помолчать, — сказал Эйнар. — Я сказал ей, что пусть лучше она сама сгорит на этом огне.

— Весьма грубые слова по отношению к матери короля…

— Ей не стало хуже от этих слов, — вставила Бергльот, — такой троллихе! В Англии говорят, что ни она, ни король Кнут не являются родителями Свейна.