Саня любит беседовать с Ирой. Не беседовать, а рассказывать ей о чем-нибудь. А она умеет хорошо слушать. Саня говорит, а Ира все время отзывается: «угу», «угу». Этого «угу» вполне достаточно Сане, и не переводя дыхания он сообщает ей о том, что наша земля покрыта двадцатью тысячами видов растений, что «Буэнос-Айрес» по-русски значит «хороший воздух», а «Монтевидео» — «вижу горы». С большим увлечением он рассказывает о строительстве электростанций на Волге и на Ангаре. Конечно, Саня никогда там не был, но его это нисколько не смущает — есть же фотографии в газетах и журналах, есть кино. Сколько раз он уже смотрел хронику о построенных и действующих гидростанциях, о новых морях и ясно себе все представляет.

Ире интересно слушать о новых городах, о морях на реке или, например, о том, как переселяют деревни и поселки, как вообще готовят дно будущих морей. Но ей становилось скучно, когда Саня начинал рассказывать о каких-то бульдозерах и мостовых кранах, о том, где и сколько поставлено турбин какие строятся дамбы. Уж эти мальчишки! Ире стыдно признаться брату, но она не понимала и чувствовала, что никогда не поймет того, как вообще возникает электричество. Но разговор деловой, и она все время отзывалась своим «угу».

Саня часто рисовал перед Ирой картины будущей жизни, когда во всем мире установится коммунизм, не будет никаких войн. Это будущее рисовалось Сане так: всюду — в городах, в селах, на заводах — машины, комбайны. А люди только кнопки нажимают. Например, идет машина по полю — сеет, пашет или убирает урожай. А человек сидит в тени, под навесом, наблюдает. Даже в квартирах будут такие комбайны — нажмет Ира кнопку, и какой-то нож почистит картофель.

Когда Саня начинал разговор о любви, Ира умирала со смеху.

— Ты, Ирка, знаешь, как надо объясняться в любви? Не знаешь? Слушай! Надо взять листок зеленой бумаги, надушить одеколоном, нарисовать сердце и внутри сердца копье. Потом надпись: «Я вас люблю», и отправить письмо. А можно без письма. Это так. Надо стать на одно колено… Ты не знаешь, на правое или на левое? Ну ладно, стать и сказать: «Я вас…» В этот момент на меня набрасывается соперник, и я начинаю с ним драться на шпагах. Я убиваю соперника, поворачиваюсь к девчонке и договариваю: «…люблю». Здорово!

Конечно, Санька шутит, он знает, что теперь не так объясняются в любви, но все равно, он еще мальчишка. Когда в кинокартинах влюбленные начинают целоваться, Санька отворачивается и даже возмущается: «Фу, дураки какие-то!»

Если в книгах начиналось что-нибудь про любовь, он, не читая, переворачивал страницы. Глупый! В вопросах любви Ира чувствует себя более взрослой.

Но самые серьезные разногласия Иры с Саней возникали по поводу футбола. Ира терпеть не могла его болтовни о футболистах. К сожалению, именно в этом-то Саня и был неистощим. Он, сравнивая одного вратаря с другим, помнил сотни фамилий футболистов, вел учет результатов всех матчей.

Когда Ире уже очень надоедало слушать о футболе, она затыкала пальцами уши. Саню это возмущало ужасно. Он так закипал, что иногда дело доходило до драки. Правда, Саня только махал руками, но Ира всерьез оборонялась и частенько награждала его тумаками. Мирились они быстро, и если мать вмешивалась в их отношения, как правило становясь на сторону Иры, она потом жалела об этом. Ира не хотела ее защиты, была всегда на стороне Сани и за него.

Настоящий товарищ Сани — это Миша Фролов, который живет с ним в одной квартире, учится в одной школе. С Мишей Саня дружит полжизни, с тех пор, как они поселились в одном доме. Вот это друг! Уж он-то не станет затыкать уши, когда идет разговор о самом интересном.

У Фроловых две комнаты. В них живут отец, мать Миши и сестра Нюра. Отец Миши, Павел Иванович, дядя Паша, — знатный рабочий завода, его портрет даже в газете был напечатан. Сестра Миши, Нюра, уже кончила десять классов, но в вуз не поступила. В аттестате у нее все тройки, а когда стала сдавать экзамены в вуз, сразу получила двойку по сочинению, и ей вернули документы. Родители очень горевали, а Нюра ничуть. Сейчас она стала, по мнению Миши и Сани, очень фасонить — завивает волосы, красит ногти и часто ссорится с матерью.

У Рябининых одна комната, но зато окно выходит в маленький садик, где растут большой тополь и цветы на клумбе. Еще в квартире живет инженер Борис Васильевич Серегин, который выписывает Большую советскую энциклопедию и дает Сане читать ее. Этим Саня очень дорожит и старается сохранять хорошие отношения с женой Серёгина; Зинаидой Ивановной. Но это не всегда удается. Зинаида Ивановна постоянно сердится на ребят из-за Шельмы. Шельма — это маленькая собачонка с подвижной, как у обезьянки, мордочкой, вертлявая, юркая, сообразительная и хитрая. Зинаида Ивановна зовет собачку Эммой и очень сердится, когда ее называют Шельмой.

Ребята очень любят Шельму, и она отвечает им полной взаимностью. Шельма встречает ребят из школы веселым лаем и всегда рада улизнуть от хозяйки и побыть в обществе веселых и жизнерадостных существ, каким была сама. Зинаида Ивановна сердится, когда Шельма уходит к ребятам, возмущается, что они сманивают ее любимицу и «пичкают всякой дрянью». Шельма прячется и выглядывает из своего убежища, ждет, когда остынет пыл хозяйки. А ребята в восторге от хитрости Шельмы.

Иногда Зинаида Ивановна выходила из себя и начинала громко возмущаться:

— Безобразие! Хулиганство! Сразу видно, что родители вас не воспитывают!

Но когда затрагивались родители, тут Анна Павловна, мать Миши и Нюры, переходила от нейтралитета к боевым действиям. Она появлялась в коридоре, где разыгрывались события, и наступала:

— Вы, Зинаида Ивановна, лучше молчите! Вы не пробовали детей рожать да воспитывать, с собачкой только лижетесь.

Зинаида Ивановна сразу уходила в комнату, понимая слабость своей позиции.

Анна Павловна и Татьяна Михайловна страшно возмущались тем, что собачонка Серегиных питается гораздо лучше, чем их дети. Ей варится специальный бульон, покупается ливерная колбаса, которую Шельма очень любит. Заболеет Шельма или просто становится скучной — Зинаида Ивановна вызывает на дом ветеринара. Но если родители возмущались привилегированным положением Шельмы, то их дети считали, что это в порядке вещей. Более того: самые вкусные кусочки со стола они по секрету от родителей приберегали для Шельмы.

Маленькую комнату около кухни занимала Мария Петровна, работавшая санитаркой в больнице. Несмотря на то, что Мария Петровна была грубовата и ворчлива, дети любили ее. Она рассказывала им об интересных московских происшествиях. Работая в больнице, куда беда приводила людей из всех районов Москвы, она узнавала от них множество необыкновенных приключений. О больных Мария Петровна старалась говорить «по-научному».

— Врачи, они, конечно, членообразно изучают человека. А у меня опыт большой и глаз верный. Я, как привезут больного, сразу могу сказать, выйдет он от нас или умрет. Мне ихние анализы ни к чему!

Вообще-то Марию Петровну интересовали не больные, а катастрофы и происшествия, которые с ними произошли — ограбление магазинов и сберкасс, убийства со сложными розысками, где собаки-ищейки играли главную роль. Мария Петровна так умела рассказывать об этом, будто сама была участницей или, по крайней мере, свидетельницей происшествий. Если брать на веру все ее рассказы, то убитых и покалеченных в каждом случае насчитывалось не один десяток. Но страшно от ее рассказов, даже детям, не было. В ее историях дрались и убивали друг друга легко, походя, как мушкетеры у Дюма.

Если Мария Петровна рассказывала о чем-нибудь специально детям — это обычно происходило на кухне, — она считала своей обязанностью прерывать сюжетную нить рассказа педагогическими наставлениями о том, что родителей надо слушаться, что курить вредно, а водка никогда к добру не приведет. Дети этих добрых советов слушать не хотели и просили: