– Не казни себя. – Филиппа заглянула в его синие глаза, пытаясь утешить. – Все еще наладится. Никогда не поздно исправить ошибки… Однако мы уже приехали. – Она лукаво улыбнулась. – Не хочешь пригласить меня в дом?

Филиппа стояла в ванной, подставляя истомленное тело под упругие прохладные струи воды. Здесь не было зеркал, но она и так могла видеть на своей нежной коже следы жадных поцелуев Говарда. Он оказался поистине неутомим и изобретателен. Примирившиеся любовники предавались любви на огромной кровати, так памятной молодой женщине с прошлого раза, наслаждаясь друг другом после долгой разлуки.

Безотчетная улыбка скользнула по губам Филиппы. Для человека в его возрасте Говард был весьма пылок. Она утомилась первая. Только теперь она познала всю силу сжигающей его страсти.

Прикрыв глаза, она отдалась наслаждению, приносимому льющейся водой, оживляя в памяти мельчайшие подробности минувшего вечера.

Дверь ванной тихонько открылась, и вошел Говард в одном полотенце, обмотанном вокруг бедер.

– Ты слишком долго, – промурлыкал он, жадно поглаживая ее мокрые плечи. – Я решил прийти тебе помочь.

– Ну, я не знаю, должна ли… – кокетливо ответила Филиппа, откидывая голову так, что мокрые длинные волосы хлестнули его по рукам.

– Просто обязаны, мэм, – произнес ненасытный любовник, продолжая ласкать ее тело, исследуя потайные впадинки и изящные изгибы, заставляя молодую женщину снова стонать от блаженства.

Она ощутила то влажное тепло внизу живота, что всегда предшествовало высшей точке наслаждения. Только с Говардом ей удавалось достичь его с такой легкостью. Уж и не припомнить, сколько раз за сегодняшний день… Впрочем, они так давно не были вместе.

Говард целовал и ласкал ее все более нетерпеливо. Это можно было ощутить по жару его страстных губ, успевающих буквально всюду.

– Филиппа, я больше не желаю ждать, – простонал он, приподнимая молодую женщину сильными руками и прислоняя к стене.

Она даже не успела ничего ответить, как Говард вошел в нее мягким, но настойчивым движением, превратив нарастающее внутри тепло во всепоглощающее пламя. Только с ним она забывала обо всем на свете!

– Вы не против, мэм? – шутливо осведомился он, внимательно глядя в полузакрытые, затуманившиеся от страсти глаза Филиппы.

Она пробормотала что-то невнятное в ответ, слишком сосредоточенная на своих ощущениях, чтобы отвлекаться. Восторг переполнял ее, переливаясь через край.

Изысканный контраст между прохладной и гладкой стеной ванной и горячей, шелковистой кожей Говарда; его сильные объятия, ритмичные движения… Ах, если бы это наслаждение могло длиться вечно!

Однако через несколько минут все закончилось – слишком нетерпеливы были оба. Филиппа крепче обняла возлюбленного за шею, тая в его руках, словно шоколад, попавший в горячую воду.

– Я люблю тебя, – прошептал он, целуя ее сомкнутые веки, щеки, запрокинутый подбородок, нежную шею. – Я люблю тебя…

– И я люблю тебя, Говард, – откликнулась Филиппа, думая только об одном: как бы никогда не расставаться с этим человеком, быть всегда рядом с ним.

Он бережно поднял ее на руки и, завернув в махровую простыню, отнес в спальню. Опустив драгоценную ношу на кровать, Говард долго стоял рядом, любуясь красотой Филиппы, плавными линиями ее тела, впитывая свет, льющийся из влюбленных темных глаз: Он был совершенно счастлив, понимая, что нашел, наконец, ту, что будет с ним долгие годы.

– Ты выйдешь за меня замуж?

– А почему я должна это сделать? – улыбнулась Филиппа, приподнимаясь на локте.

– Ты имеешь что-то против?

– Ничего.

– Так ты согласна?

– Да.

14

Через девять месяцев после свадьбы у Филиппы, сменившей скромную фамилию Оуэн на пышную Хольгерсон, и у ее мужа Говарда родилась девочка. Ее назвали Хельгой. А еще через девять месяцев она уже резво ползала по всему дому, забираясь в самые неожиданные места и причиняя родителям массу хлопот. Ее черные глазенки весело поблескивали, когда она видела отца или мать и начинала размахивать маленькой пухлой ручкой, привлекая внимание к своей персоне.

Что удивительно, Ребекка полюбила сестричку с первого взгляда. Ничто так не способствовало ее выздоровлению, как свадьба Говарда и Филиппы и рождение малышки. Теперь девочка могла не расставаться с человеком, которого так охотно приняла в роли отца.

После медового месяца, который молодожены вопреки традициям провели в Норвегии, на родине предков Говарда, они вернулись на Ямайку. Теперь Филиппа только вздыхала, вспоминая прихотливые фьорды, зеленые острова и прозрачные горные ручьи суровой страны. Неизъяснимое очарование таилось для нее в серых выветренных скалах, темно-синих озерах, в маленьких аккуратных домиках, разбросанных тут и там, будто бы забытых, чудом сохранившихся осколках прошлого.

В одном из таких домиков Говард и Филиппа провели лучшие и счастливейшие недели своей жизни. Позабыв о былых треволнениях и неурядицах, они наслаждались покоем, плавным течением дней, чистейшим воздухом. Их любовь крепла с каждой минутой.

Только теперь, в обществе мужа, Филиппа стала осознавать, сколько прелести таит в себе зрелая любовь мужчины, много повидавшего и приобретшего большой жизненный опыт. Говард угадывал каждую ее мысль, каждое желание, преподнося множество маленьких сюрпризов, понимая ее с полувздоха, с полувзгляда. Ей казалось, будто она выздоравливает после долгой болезни или просыпается после кошмарного сна. Присутствие мужа сразу же успокаивало ее, рядом с ним все мечты казались исполнимыми, она ничего не боялась.

Они ездили верхом, плавали в маленькой лодке по зеркальной глади озера, вместе лазали на горные кручи. Иногда к аккуратному домику с красной крышей подходили лоси, любопытствуя, кто это поселился здесь. Белые морские чайки, жившие здесь повсюду, стремительно проносились над лодкой, выпрашивая подачки. В глубине, в толще синей, прозрачной, словно стеклянной воды, важно проплывали большие медленные рыбы с пятнистой чешуей.

По вечерам супруги разжигали огонь в маленьком очаге и подолгу любовались языками пламени. На полу рядом с огромной дубовой кроватью лежала овечья шкура. Говард и Филиппа провели на ней немало приятных минут.

Но, как ни медленно текли эти ясные дни, наполненные свежестью горного воздуха, горьковатым дымом костра, пронзительными птичьими голосами по вечерам, все-таки медовый месяц закончился и супруги возвратились на Ямайку.

Через несколько месяцев родилась Хельга, а Ребекка, избавившаяся от дефекта речи, пошла в обыкновенную школу. От ее заикания не осталось и следа, она непринужденно болтала со всеми, а вдобавок еще и учила говорить маленькую сестренку, такую же темноволосую и темноглазую, как она сама.

Даже мать Говарда, Берта, смирившись с неизбежным, теперь принимала участие в воспитании внучек. Она была с ними не слишком строга, и Ребекка полюбила ее.

Однажды вечером вся семья собралась в просторной гостиной. Филиппа сидела на диване и, прислонившись к широкому плечу мужа, вязала носочки для младшей дочери. Ребекка что-то рисовала при ярком свете лампы, а Хельга пыталась отвинтить ножку стула правда, совершенно безуспешно.

– Скоро Рождество, – вдруг произнес Говард, глядя куда-то вдаль и думая о своем.

– Да, уже совсем скоро. Нужно подумать о приготовлениях и приглашении гостей, – отозвалась Филиппа, старясь не сбиться при счете петель.

Серебристые спицы быстро мелькали в ее руках. После того как мотель был передан в полновластное управление Дороти, Филиппе приходилось занимать себя как-то иначе. Впрочем, это ее даже устраивало. С двумя детьми было достаточно забот даже при наличии няни у Хельги и частой помощи Берты. Две маленькие девочки запросто могут даже в огромном доме все перевернуть вверх дном.

Говард обнял жену за плечи. Она устроилась поудобнее и молча прижалась к нему спиной, ощущая блаженное тепло, исходящее от мужа.

– Алфред звонил вчера, – с деланным безразличием сообщил он. – Сказал, что прошел курс лечения и теперь полностью избавился от наркозависимости. Врачи того же мнения.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: