Эту организацию — КЮРЕ — создали более десятилетия назад, и она была так надежно законспирирована, что осталась никому не известной.

ЦРУ и армия были открытой книгой для всех, о КЮРЕ же знал один президент.

Ну и, конечно, сам руководитель КЮРЕ и два исполнителя — профессиональные убийцы. Правительство страны — его, президента, правительство — содержало на службе двух самых могущественных убийц, когда-либо существовавших на свете, и, чтобы их остановить, президенту достаточно было сказать руководителю организации только одно слово: «Довольно».

И организация перестала бы существовать. Перестали бы действовать в Америке наемные мастера убийства — ассасины.

Но президент так и не произнес этого слова, что больно ранило его жаждущую справедливости душу. Хуже того, в этот день ему предстояло узнать, что он может потерять своих нелегальных помощников.

Его звали Римо. И вдруг кругом погасли огни. Для большинства жителей Нью-Йорка переход от яркого электрического освещения к полной темноте произошел этим поздним летним вечером совершенно неожиданно. Остановились кондиционеры, погасли фонари на улицах, и люди заметили темное небо над головами.

— Что там еще? — спросил встревоженный голос из глубины подъезда.

— Что-то с электричеством.

Раздались испуганные возгласы. Кто-то нервно рассмеялся.

Смеялся не Римо. Темнота не обрушилась на него внезапно, как на других, не наступила мгновенно.

Глядя на фонарь, освещавший угол Бродвея и 99-й улицы, он видел, что лампа, перед тем как окончательно потухнуть, какое-то время мерцала. Свет уходил из нее постепенно, и, если ваши ум и тело чутко отзывались на ритмы окружающего мира, вы не могли не видеть этого. Резкий переход к темноте был обычной иллюзией. Люди сами ее создавали — Римо знал, как это происходит.

Может быть, они были увлечены беседой, полностью сосредоточившись на словах и не замечая окружающего, пока не оказались в полной темноте. Или поглощали алкоголь. Или набивали желудки мясом, и вся их нервная энергия уходила на его переваривание и усвоение, так как эти желудки изначально были предназначены для переваривания фруктов, злаков и орехов, а кровеносная система еще хранила память о жизни в море и потому довольно легко принимала питательные вещества, которые содержались в рыбе, но не в мясе.

Итак, наступила темнота, и Римо видел, как она надвигалась. Рядом закричала от страха женщина. А другая взвизгнула от удовольствия.

Подъехавшая машина осветила фарами квартал, и люди на улицах зашумели, пытаясь сориентироваться в мире, который вдруг так резко изменился.

И только один человек во всем городе понимал, что происходит, ведь только он один прислушивался к своим ощущениям.

Римо знал, что за ним крадутся двое. Для него не составляло труда понять это по отдельным звукам. Знал он и то, что у одного из них в руке — обрезок свинцовой трубы, которой он собирается свалить Римо с ног, а у другого — нож. Все это Римо определял по тому, как двигались их тела.

Можно в течение нескольких часов, привлекая в помощь киносъемку, объяснять, каким образом особенности движения людей подсказывают, что они имеют при себе оружие и какое. Даже глядя на одни только ноги, можно все выяснить. Но еще лучше просто это чувствовать.

Откуда Римо узнавал все это? Знал — и все. Точно так же он знал, что на плечах у него — голова, а под ногами — земля. Знал и то, что может не спеша перехватить свинцовую трубу и, используя инерцию нападающего, отправить того вниз, на асфальт так, чтобы он переломал себе ребра.

С ножом было еще проще. Тут Римо решил применить силу.

— Ты убьешь себя собственным ножом, — спокойно сказал он парню. — Вот так.

Сжав железной хваткой руку, в которой парень держал нож, Римо направил лезвие тому прямо в живот и, почувствовав, что оно вошло в плоть, медленно повел его вверх, пока не ощутил биение живого человеческого сердца.

— Боже мой! — только и сказал молодой парень, который понял теперь, что на этот раз ему не выкрутиться и что он умирает.

А ведь до этого случая он ножом прикончил сотни людей в Нью-Йорке, и никогда не возникало проблем, особенно если он работал в паре с кем-то, кто хорошо владел кастетом или свинчаткой.

Конечно, у него бывали неприятности. Его уже дважды арестовывали. Один раз — за то, что жестоко порезал девчонку, которая не уступила ему. Впрочем, тогда он всего лишь провел ночь в камере для несовершеннолетних преступников. На следующий день его выпустили, и тут уж он отыгрался, как следует.

Он подкараулил девушку в переулке и прямо-таки искромсал ее. Несчастную пришлось хоронить в закрытом гробу. Ее мать, заливаясь слезами, молила о справедливости и показывала на него пальцем как на убийцу, но больше ничего не могла сделать.

А что было делать? Пойти в полицию? Он и с ней бы разделался точно так же. А те, в полиции? Ну, прочитали бы ему нотацию. Упрятали бы на одну ночь в каталажку.

Разве может с тобой что-нибудь случиться из-за того, что ты пырнешь человека ножом в Нью-Йорке? Нет, конечно. Парень был страшно поражен, что на этот раз ему оказали столь решительное сопротивление.

Было непохоже, чтобы этот человек принадлежал к какой-нибудь банде, одежда на нем была вполне обычная, и оружия не было видно. Он выглядел как рядовой житель Нью-Йорка и казался легкой добычей. Почему же страшная боль пронзила его собственное тело? Может, этот тип — полицейский? Нападение на полицейского каралось сурово, но человек не был похож на полицейского.

Они с дружком приметили его еще до того, как вырубилось электричество. Они видели, как он купил один-единственный цветок у старой торговки на Бродвее, дав ей десять долларов и не взяв сдачу.

Ясно, что у прохожего доллары водились. Мужчина понюхал цветок, оборвал два лепестка и сжевал их, черт бы его побрал.

Худощавый человек около шести футов росту с широкими скулами, как если бы в нем была примесь китайской или еще какой-то восточной крови. Это отметил один из них. У прохожего были широкие запястья и необычная походка — казалось, он скользил по земле. Да, он казался легкой добычей. И доллары у него явно водились.

А когда этот тип свернул на плохо освещенную 99-ю улицу, где ему никто не пришел бы на помощь, то, как говорится, напасть на него сам Бог велел. А тут еще и электричество вырубили. Красота!

Он не собирался выжидать, зная, что рядом крадется со свинцовой трубой его дружок, который не замедлит обрушить ее на голову бедолаге.

Они подступили к мужчине в одно и то же время. Все шло прекрасно, просто прекрасно. Бам! После такого удара тот должен был рухнуть. Но не рухнул.

И даже не пошатнулся. Это точно. А вот его дружок полетел на тротуар с такой силой, будто его сбросили с крыши. Мужчина тихо заговорил, крепко сжимая его руку, и он не мог выпустить нож. Лезвие вонзилось ему в живот и, как он ни старался отдернуть руку, погружалось все глубже и глубже. Казалось, к животу прижали электрическую плитку, внутренности пекло адским огнем, и никуда от этого не деться.

Если бы он мог, то отгрыз бы себе кисть — только бы выпал нож.

Боже, как больно!

Когда же острие коснулось сердца и пронзило его, хлынувшая кровь мгновенно залила все вокруг, и нож, наконец, выпал из безвольной руки. Мужчина отпустил его и пошел дальше. Слабеющее сознание семнадцатилетнего парня вдруг ярко озарила последняя мысль: а ведь этот таинственный человек отнял у него жизнь, даже не замедлив шага...

Вся его жизнь не стоила того, чтобы этот тип, который ел цветы, задержался хоть ненадолго...

Римо шел по темному городу. На большом пальце осталось несколько капелек крови, и он небрежно стер их.

Римо знал, что для жителей города воцарившийся мрак создавал неразрешимую проблему: они ведь целиком зависели от освещения. Вместо того, чтобы создавать искусственное освещение, человечеству надо было учиться пользоваться своими органами чувств в темноте! Теперь люди, которые и дышать-то толком не умели, оказались в ситуации, когда им надо положиться на самих себя, но их органы чувств — те, которые отвечали за слух, зрение и осязание, — почти атрофировались.