А Ольга… Она ухватилась за его внимание, за его всегдашнюю невозмутимость и ровное дружеское участие, как утопающий за соломинку. Она так нуждалась сейчас в твердой, надежной мужской руке, на которую можно было бы опереться…

Веренц предложил ей свою помощь в занятиях немецким, и буквально месяца через три Ольга могла свободно объясняться с друзьями. На своем роскошном «мерседесе» с компьютерным управлением он возил ее чуть ли не по всей Германии, рассказывал, показывал, сопровождал повсюду… Он был всегда рядом. В его непрошибаемом спокойствии была пробита брешь. Так подействовала на него трепетная и раскрытая миру душа этой русской танцовщицы…

Спустя два месяца после знакомства Веренц умчал Ольгу в Париж. На машине – через Люксембург и Голландию, через солнечные поля Шампани. После этой поездки он предложил ей жить вместе. Она сомневалась – слишком ценна для нее была только что обретенная независимость и свобода… Однако на выходные она приезжала к нему в Бонн, а он стал частым гостем у нее в Обервинтере. Благо от Бонна было полчаса езды на машине…

И оба они, теперь уже не порознь, а вместе, приезжали в имение Бергов. А те радовались, глядя на красивую пару и замечая, что Ольга день ото дня становится все раскованнее, все оживленней, обретая утраченные душевные силы. Все эти перемены живительно действовали на Ольгу – ее наконец стал покидать страх, ужас перед подступавшим безумием, привкус которого словно бы ощутила она на своих губах…

Приступы, срывы… Она солгала Бергам, сказав, что это впервые случилось с ней во время гастролей в Германии. Это бывало и раньше – в Москве. Но Бог ее миловал – никто ни разу не был тому свидетелем, кроме самой ближайшей подруги, на квартире которой она порою скрывалась…

И теперь другая, обновленная Ольга шагала по Обервинтеру. Миновав небольшое кладбище, она двинулась вдоль шоссе назад, к дому. На откосе горы волшебно сияли громадные буквы: ОБЕРВИНТЕР, составленные из электрических лампочек. И это слово, пламеневшее на сланцевых скалах, было для нее знаком, указующим на сокровенную мистику этих мест… Встречные фары слепили, и Ольга надела темные очки – ей нравилось брести в полутьме. Она шла и думала…

Если б знала она там, в Москве, больная, испуганная птичка, если б знала, что никому не дается испытание, которое было бы ему не по силам… Все, что дается нам, – только во благо! Это шанс разглядеть себя и весь мир вокруг, не загораживаясь от него привычным самолюбием, требующим скорого, легкого пути к победе… А она хотела победы – в профессии, на сцене и в жизни. Победы над ним, над Алешкой! Она жаждала одного – чтобы главным в его жизни стала она и любовь к ней… Но чего бы тогда он, мужчина, стоил? Был бы прилипалой возле женской юбки… Ведь он же большой художник – талант! И главным его предназначением стала работа. И это правильно! Это хорошо… А она… она боролась с его призванием, хотела его побороть, переключив все внимание на себя. Ах, какая она была глупая… В сущности, вела себя как ребенок. Слава Богу, Берта помогла ей это понять…

Ольга ускорила шаг – подул резкий холодный ветер. Погода здесь менялась мгновенно: миг – и весело смеющийся день прольется дождем, свет солнца задует невесть откуда взявшийся ветер, заскачет, завертится в кронах деревьев, нагонит легкие, невесомые тучи, и они, перегоняя друг друга, промчатся над Рейном… и сгинут, и пропадут – дым, туман, ворожба…

«Я боялась жизни, шарахалась от нее», – улыбаясь, думала Ольга, зарывшись лицом в поднятый ворот плаща. Да, натужная мешанина бытия, в которой смысл замутнен, отталкивала ее. Она испытывала брезгливое отвращение ко всем этим светским обедам, ужинам, разговорам, необходимости идти в ногу со временем – следить за модой, быть в моде, плескаясь в лужице собственного тщеславия. Но театральный мир на том и замешан. Ничего не поделаешь! Но каким далеким было это все от того, чем она жила на самом деле… Но этого не знал никто. И он не знал, ее Алешка! Она презирала все плотское, терпкое, имеющее вкус и запах, ее преследовали запахи – они возникали вдруг посреди ночи – как шум, как внезапный удар, крик боли и ужаса! О, эти запахи – плоть от плоти тленного мира, – через них доносилась до нее весть о сути предметов, визитная карточка истины, сокрытой от непосвященных. Запахи цепляли в подкорке множество смыслов, точно рыб на крючок! И, не спросив ее согласия, тащили наружу множество смысловых цепочек и рифмовали их… Она не могла справиться с этой бездной льющихся через край откровений – проваливалась, тонула. И единственным спасением от этого сверхчувственного знания, которое обрушивалось на нее, был припадок. Предохранители в сознании перегорали, их вышибало волной такой силы и частоты, на которую ее мозг – ее приемник – был не рассчитан… А он ведь на все рассчитан – в том-то и дело, что мы не умеем им пользоваться! Он работает у нас на самых низких частотах. И пути к расширению диапазона у всех разные. Перегрузки души в страдании – это путь наш, земной, по-земному простой и грубый, но и самый доступный. А если хочешь начать работать с собою всерьез – о, это уже половина успеха!

Ольга шла, улыбаясь, она словно бы записывала в своей памяти нечто важное, чтобы быть готовой в нужный момент передать кому-то бедствующему эту весть.

Да, главное – настраивать свой аппарат! В шуме земном – в треволнениях, в душевных порывах, в страхе и боли сорвавшейся в бездну души, когда жизнь словно выламывается из суставов и ее нитевидный пульс истончается на шкале индикатора, ты обретаешь мужество взглянуть на себя со стороны… Взглянуть спокойно и отрешенно и понять, зачем появился на свет. А потом направить в нужное русло весь этот судорожный поток эмоций, тот хаос, который зовется «я». Вот тогда посмеешь поднять голову и впервые открыто, радостно, с облегчением взглянуть в Небеса! Какое счастье, что Бог послал ей людей, которые помогли понять все это. Да будут они благословенны, Берта и Вальтер! Сегодня Ольга и Клаус собрались к ним в имение – приспичило же ему на ночь глядя… Подарю Берте весну!

Ольга поравнялась с застекленным цветочным павильоном у дороги, открыла дверь и, войдя, окунулась в душную атмосферу теплицы. Покупателей не было – около семи магазинчик уже закрывался. Она не спеша обошла ряды цветущих азалий, бегоний, примул. Молодой продавщице пора было закрывать. Извинившись, она попросила поторопиться, и Ольга выбрала горшочек с золотисто-кремовыми чайными розами.

«Вот Берта обрадуется! – предвкушала она, заспешив к дому и сжимая в обеих руках свой подарок, обернутый в шелестящую глянцевую бумагу. – Она ведь так любит розы! Интересно, где она их высадит? Или решит так и оставить в горшочке…»

Подойдя к дому, Ольга привычным движением повернула ключ в замке и неслышной кошачьей походкой прошла по коридору в спальню. На стоянке она заметила «мерседес» Клауса, а в прихожей – его легкий плащ.

Ольга решила кинуться на него сзади, как пантера, – вот напугается! Она обожала подобные «сюрпризы»…

Благодаря этим ее намерениям и легчайшей, крадущейся походке Клаус Веренц не услышал ее приближения. Он разговаривал по телефону. Более того, записывал разговор на кассету, вмонтированную в корпус автоответчика. И от того, что Ольга услышала, мир вдруг перевернулся. Она поняла, что пригрелась на груди чудовища. В Клаусе Веренце – в этом аккуратном, подтянутом господине – жил дракон! Тот самый дракон, о котором Веренц так часто рассказывал ей…

Разговор был недолгим, и, пока он длился, Ольга так и стояла в дверях, прислонившись спиной к косяку и стискивая дрожащими пальцами свой сверток с бесценным живым подарком… Она впитывала каждое слово. И запоминала… Старалась запомнить. Потому что дракон угрожал самым близким ей людям, ее друзьям – Берте и Вальтеру. Он шантажировал их. И взамен что-то требовал – что-то такое, чего они дать ему не могли… Начала этого страшного разговора Ольга не слышала и потому не поняла, о чем именно идет речь… Но суть от нее не укрылась – Веренц грозил Бергам тюрьмой! И если они не согласятся на его условия, их ждет позор и бесчестие…