– Да. Я тоже об этом слышал.

– Это правда?

– Измена не преступление. Так что я на этот счет не слишком задумываюсь.

– Но вы наверняка что-нибудь слышали.

– Что ж, мисс Пайк, у меня тот же ответ, что и раньше. Люди ходили на сторону задолго до того, как я начал работать в полиции, и никто никогда не убивал из-за этого свою семью. Томкинс пристегнул ремень.

– Кроме того, – сказал он, – будь вы человеком, который спал с Дженни Салливан, разве вы бы сейчас в этом признались? Да никогда в жизни. Так что нет, наверняка я ничего не знаю. Честно говоря, если б и знал, все равно не сказал бы.

– Почему?

– Потому что я знал Дженни, и она была хорошей женщиной. Черт возьми, да мы с ней танцевали на выпускном балу. Я встречался с ней до свадьбы с Уэйном. Дженни всегда была честной, и к тому же она была умной. Если она и завела роман, это ее дело. Но меня это не касается, да и вас тоже.

– Это могло стать мотивом, – мягко заметила Патриция.

– Я выносил тела из этого дома, – сказал Томкинс, включая заднюю скорость. – Выносил своих друзей. Я проверял у них пульс на шее – думал, вдруг кто-нибудь жив. Я видел, что сделал Уэйн. Это ничем нельзя оправдать. Никто не мог навредить ему настолько, чтобы заставить его сделать такое. Мне все равно, что это было.

Он развернул машину; деревья рванулись мимо, и Патриция сжала чашку обеими руками, чтобы не выплеснуть кофе. Такие фразы она слышала и раньше. Где-то кому-то вышибают мозги, и всегда находится провинциальный полицейский, который прижимает руку к сердцу и заявляет, что нечего лезть к виновному бедняге в душу.

– Причина есть всегда, – сказала она.

Томкинс невесело ухмыльнулся; машина прыгала на ухабах.

– Ну, значит, вы обязательно что-нибудь придумаете, – сказал он.

Вечером, сразу после заката, Ларри снова отправился к дому Салливанов. Он и бригада полиции штата закончили работу на месте преступления незадолго до этого: расследовать было особенно нечего. Хотя Уэйн и признался ему по телефону, Ларри все равно велел своим подчиненным сделать фотографии и собрать все улики, какие только можно. А потом целый день приезжали снимать репортеры, да и кое-кто из городских наведывался или поглазеть, или спросить, не нужно ли помощи, так что Ларри решил оставить дом под охраной. Честно говоря, ему и его людям просто надо было чем-то заняться: лучше уж следить за домом, чем отбиваться от любопытных в городе.

Когда Ларри затормозил перед домом, его заместитель Трой Боуэн сидел за рулем патрульного автомобиля у гаража и читал книжку. Ларри мигнул фарами, Боуэн вылез и, спрятав руки под мышки, трусцой подбежал к машине Ларри.

– Привет, Ларри, – сказал он. – Что-нибудь случилось?

– Долгий вечер, – ответил Ларри – что было правдой. Потом сказал: – Езжай поужинай. Я подменю, пока Элби не приедет.

– Так это ж только в полночь, – сказал Боуэн, но его лицо осветилось благодарностью.

– Да мне без разницы, где быть. Все равно ни о чем другом думать не могу.

– Ну да, понятно. Знаете, если откровенно, мне тут не по себе как-то. Так что спасибо, не откажусь.

Когда Боуэн уехал, Ларри постоял немного на парадном крыльце, засунув руки в карманы. На двери была неряшливо, крест-накрест наклеена оградительная лента – ее наклеил Боуэн, шмыгая носом и вытирая покрасневшие глаза, после того как вынесли тела. Это был первый выезд на место убийства в его практике. Электричество еще работало: маленький фонарик над дверью так и сверкал. Ларри вздохнул раз-другой, потом нашарил в кармане дубликат ключа. Отпер дверь, нырнул под ленту и вошел внутрь.

Он включил свет в гостиной – все было так же, как днем, когда он покидал дом. У него екнуло сердце. А чего он ждал? Что все это исчезнет? Надеялся, что на самом деле всего этого не было? Но это было. Вот контуры тел. Пятна крови на ковре и на лестничной площадке. Свет из гостиной падал за порог кухни; отсюда были видны кровавые разводы и там, на линолеуме. В воздухе уже чувствовался запах. Отопление никто не отключал, и кровь с маленькими частичками останков начали разлагаться. Если родные Уэйна не вычистят все в ближайшее время, дом придет в негодность. Ларри не хотел говорить с ними на эту тему, но решил завтра им позвонить: он знал в Индианаполисе службу, которая оказывала услуги такого рода. А пока он сдвинул вниз рычажок термостата.

Он спросил себя, зачем он это делает. Ясно, что жить здесь уже никто никогда не станет. Так ради чего беспокоиться?

И все же зачем-то это было нужно.

Он вошел в общую комнату. Елка стояла косо, сбитая выстрелами. Он обошел ее, аккуратно перешагивая пятна, следя за тем, чтобы ничего не задеть. Гирлянда елочных лампочек до сих пор была включена в сеть. Он присел над рассыпавшейся горой подарков, лотом дотянулся до вилки и вытащил ее из розетки.

Дерево могло загореться, особенно теперь, когда ствол вылез из воды.

Ларри взглянул на стену и зажал рот ладонью: раньше он избегал смотреть на что-либо прямо, но теперь посмотрел. Всего в нескольких дюймах от него на стене было пятно: здесь застрелили Дэнни. Пуля прошла через его голову насквозь. Он пару раз катал Дэнни в патрульной машине, а теперь вот что от него осталось: засохшая кровь, прядки волос...

Медленно дыша сквозь пальцы, он посмотрел вниз, на подарки. Он видел кровь и раньше, видел смерть в самых разных видах, чаще всего на обочинах шоссе, но дважды – от пулевых ранений в голову. Он велел себе думать, что здесь нет принципиальной разницы. Он попытался сосредоточиться на чем-нибудь другом, заставил себя читать подписи на подарках.

Спасения не было и тут. Уэйн купил подарки им всем. Дэнни от папы. Маме от папы. Все написано почерком Уэйна, его крупными буквами. Боже милосердный.

Ларри понимал, что ему надо уйти, просто выйти из дома, сесть в машину и сидеть там до полуночи, но он не мог ничего с собой поделать. Он поднял один из подарков Дженни, маленький, соскользнувший с кучи и почти затерявшийся под диваном, и сел в столовой с этой коробочкой на коленях. Ему не следовало бы этого делать, это было против правил, но чего уж там – в живых не осталось никого, кто заметил бы нехватку одного подарка. Ларри не был родственником, но он был человеком достаточно близким; у него тоже были здесь кое-какие права. Кто, кроме него, станет все это разворачивать? Теперь подарки принадлежали родителям Уэйна. Неужели они захотят увидеть, что их сын купил членам своей семьи, которых он безжалостно поубивал? Вряд ли, если у них есть хоть капля здравого смысла.

Ларри прошел в кухню, глядя себе под ноги и ступая только там, где не было ржаво-коричневых пятен. Под раковиной он отыскал пакеты для мусора, взял один и, встряхнув, раскрыл.

Потом он вернулся на прежнее место в столовой. Подарок, размером всего в несколько дюймов, был завернут в золотую фольгу. Ларри просунул палец под липкую ленту на складке и аккуратно содрал бумагу. Внутри оказалась маленькая, почти невесомая картонная коробочка, тоже заклеенная. На ленте с липкой стороны остался отпечаток пальца Уэйна. Ногтем большого пальца Ларри чиркнул по ленте, разрезав ее поперек. Потом бережно взял крышку ладонями и вытряхнул на колени саму коробку вместе с содержимым.

Уэйн купил Дженни белье. Красный шелковый лифчик и трусики к нему, все сложено так, что легко уместится в кулаке.

Дженни любила красное. Оно подходило к тону ее кожи: она всегда была чуть розоватой. Чашечки лифчика были полупрозрачными, кружевными. Она выглядела бы в нем здорово. Такая уж она была, Дженни. Могла надеть футболку и выглядеть своим парнем. А могла чуть подкрасить губы, сделать прическу и надеть платье – и тогда ей было место на киноэкране. Ларри провел по шелку пальцами. Интересно, трогал ли точно так же это белье Уэйн, и если да, что он при этом  думал? Знал ли он уже все, когда его покупал? Когда он вообще узнал?