— Неплохо, — скупо похвалил Гришка, — хотя до Станиславского далеко, мало выдумки. Ну а как проходит операция «Любовь с первого взгляда»?

— Точно по плану! — доложила Симка-Серафимка. — Увидев Галку, Костя уже через пять минут засыпал ее изящными комплиментами и выпросил свидание в полночь под дубом. Она пришла, он ей рассказывал про свои встречи с Феллини и Элизабет Тейлор, она восхищалась, а он положил руку ей на плечо. Но в это время из-под земли выскочил пацанчик и потребовал автограф. Костя с досадой расписался на каком-то клочке и увел Галку в сквер. Здесь он уже собирался было поцеловать ей ручку, но поднял глаза и увидел очередь из двух десятков мальчишек с блокнотами в руках. Он взбесился и послал коллекционеров ко всем чертям. Галка сделала вид, что шокирована такой грубостью, и убежала домой.

— Отлично, — констатировал Гришка. — Чувствуется взлет фантазии. Главное, чтобы у Кости не осталось сомнений в своей заслуженной популярности. А с автографами пора кончать, школьники воют, у каждого по десять штук. Серафимка, посоветуй Галке, чтобы она сегодня познакомила Костю со своим мужем и предложила гулять в полночь втроем. Нельзя допустить, чтобы дорогой гость скучал. Женька, может быть, в субботу устроить еще одно гулянье вокруг его дома, а?

— А не лучше ли шествие с факелами? — подумав, предложил Женька. — С факелами и с Костиными портретами! Витька-фотограф обещал штук десять сделать в нерабочее время.

— Я сегодня его встретила, — вздохнув, сказала Симка-Серафимка, — и мне даже стало как-то жалко.

Я, конечно, сразу изобразила на лице восторг и почи тание, а он грустно мне шепнул: «Знаешь, Серафимка, скажу тебе по правде, совсем не такой я знаменитый, как все думают».

Это сообщение было встречено с большим интересом.

— Мы — на верном пути! — торжественно провозгласил Гришка. — Еще немного усилий и… Да, войдите!

На пороге стоял Костя. Он весело улыбался, но по его напряженной позе и полным ожидания глазам было видно, что чувствует он себя не очень-то уверенно.

— Привет, ребята! — принужденно сказал он. — Как делишки?

— Товарищи, — разволновался Гришка, — нам оказана такая честь! Вы бы предупредили, Константин Сидорович, как-никак вы наша гордость!

— Да, да, гордость! — восторженно подхватили Женька и Петька.

— Ну, ребята, — взмолился Костя, — ради бога…

— Урра знаменитому земляку! — провозгласил Гришка.

— Урра!

— Ребята! — в отчаянье закричал Костя. — Хватил я, идиот, признаю! Будьте же людьми!

Однокашники переглянулись.

— Может, простим? — умоляюще предложила Симка-Серафимка.

— Конечно! — заскулил Костя. — А то жизни нет. Сейчас в кино чуть до бешенства не довели, посреди сеанса штук тридцать автографов дал! Я еще вчера понял, что это вы…

— А ты уверен, что уже перевоспитался? — спросил у Кости Гришка.

— Голову на отсечение — уверен! — радостно воскликнул Костя.

— Значит, больше нос к звездам задирать не будешь?

— Да я скорее буду им землю пахать! — пообещал Костя.

— Не стоит, носом лучше пользоваться по назначению, — посоветовал хирург Петька.

Костя свободно и глубоко вздохнул, стер со лба пот и вместе с ним кошмары последних дней. Друзья уселись за стол, и началась самая непринужденная, откровенная и содержательная беседа, какая бывает тогда, когда собираются бывшие однокашники.

Я не собираюсь навязывать вам историю из жизни великосветского общества. Сиятельная особа, титул которой дал название рассказу, — самая обыкновенная лошадь, и по сей день живущая в отведенной для лошадей резиденции. Впрочем, «обыкновенная» — это совсем не то слово. Я выразился бы куда более точно, если бы сказал так: никогда еще благородный облик лошади не принимал столь вероломный, эгоистичный и нахальный субъект, как сивый мерин по кличке Барон.

Первопричиной нашей встречи явился телефонный звонок, раздавшийся в кабинете главного редактора моей газеты. Редактор удовлетворенно хрюкал и чесал лысину колпачком от авторучки — верный признак сенсационной новости. Затем положил трубку, обвел глазами собравшееся в кабинете изысканное общество — полдюжины одуревших от папиросного дыма, кефира и бутербродов сотрудников — и ткнул пальцем в мою сторону.

— Колхозница Вера Шишкина из села Комарова принята в консерваторию без экзаменов. Вся профессура посходила с ума: «Растет новая Нежданова!» К утру сдашь сто пятьдесят строк. И учти — если тебя опередят из других газет…

Полюбовавшись легкой свалкой, вызванной дележом моего билета на футбол, я выскочил из редакции. Два часа спустя шофер Вася лихо остановил редакционный «Москвич» у правления колхоза, и я бросился к крыльцу, на котором сидели два старика.

— Шишкина? — переспросил один из них. — Ишь, знаменитая наша Верка становится! Еще один только что звонил, из вашего брата… Вон на той окраине работает Верка!

— Иди своим ходом, — посоветовал второй. — Мост через ручей там ремонтируют.

— Или бери лошадь, — предложил первый.

— Мерин свободный, — заглянув в книжечку, уточнил второй.

— Хорошо, запрягайте! — нетерпеливо воскликнул я и гоголем прошелся вокруг Васи.

— Не забудь главному сказать, что я разыскивал Шишкину на всех видах транспорта!

Вася хмыкнул и произнес голосом конферансье, объявляющего очередной номер:

— Разрешите представить — персональный мерин!

Я обернулся — и мне стало нехорошо. Вместо ожидаемой коляски или, на худой конец, телеги ко мне подводили старую, тощую и вдобавок одноглазую лошадь, на спине которой вместо седла лежало ветхое одеяло.

— Лихой конь! — сообщил старик, всовывая в мою руку уздечку. — Барон звать. Садись на иху светлость и езжай к Верке на участок. Через часок вернешь.

Мне сильнейшим образом захотелось вернуть Барона немедленно, но вокруг, предвкушая редкое зрелище, собралась целая толпа любопытных. Было бы несправедливо разочаровывать этих людей. К тому же мерин казался самой смирной и покорной лошадью на свете. Он был настолько жалок, что я подумал: отказаться от его услуг — значит обидеть славное животное, лишить его последнего шанса послужить человеку.

— Где вы разыскали это полезное ископаемое? — пошутил я, похлопывая Барона по тощей шее. — Судя по внешнему виду, этот рысак — современник Тита Флавия Веспасиана. Вы не откроете тайну, как он передвигается без инвалидной коляски?

Барон, который до сих пор уныло стоял, перебирая ногами, вдруг скосил на меня единственный глаз, и столько было в нем неожиданной хитрости и ехидства, что я внутренне ахнул. «Эге, — подумал я про себя, — здесь нужно держать ухо востро. Кажется, штучка с секретом».

— Ну пока, — сказал я Васе и лихо подпрыгнул, как это делали герои ковбойских кинофильмов, но Барон отодвинулся ровно настолько, чтобы сделать мой прыжок самой бесполезной на свете затратой сил. Так повторилось несколько раз, к большому удовольствию местных зевак. Особенно развеселилась эта компания, когда кто-то принес для меня лестницу-стремянку. Тогда за честь редакционного мундира вступился Вася, который схватил меня в охапку и рывком забросил на лошадиную спину. Едва успел я принять гордое вертикальное положение, как Барон встряхнул меня — думаю, для того, чтобы насладиться лязгом моих челюстей, — и отправился в путь со скоростью, которая вызвала бы презрительную усмешку у разморенной на солнце черепахи.

— Дядя, не превышай шестидесяти километров в час! — радостно завопил какой-то рыжий мальчишка.

Другие тоже что-то кричали, но я обращал на них такое же внимание, как утопающий на горный пейзаж. Мои глаза полезли на лоб. Дело в том, что хребет у Барона оказался столь острым, что о него можно было точить карандаши, и на каждом шагу я испытывал такое ощущение, будто сейчас распадусь на две равные половины. А чтобы не возникало никаких иллюзий, Барон два-три раза в минуту меня встряхивал, чутко прислушиваясь к исторгаемым мною воплям. Поражаясь собственной ловкости, я на ходу снял куртку и подсунул ее под себя. Стало легче. Настолько, что я нашел в себе силы оглянуться и убедиться в том, что мы едем в противоположную сторону. Я пробовал указать их светлости на ошибку и подергал уздечку, но добился лишь того, что Барон чуть не куснул меня за ногу. Потом покосился на меня, и в его хитрющем глазу было недвусмысленно написано: «Сиди-ка ты лучше спокойно, дружок. И не вздумай с меня соскочить. Предупреждаю честно: сбегу. Неделю будешь искать!»