Два часа ночи. В слип, с которого сейчас соскользнет в море сорокаметровая капроновая авоська, старший тралмастер Валерий Жигалев швыряет бутылку шампанского. Провожаемый долгими взглядами трал пошел вниз. Теперь шутки в сторону, лишнюю болтовню — отставить. Ожидание первого трала священно. Нам подмигивает Канопус, симпатичная звездочка из созвездия Арго. Это наш ангел-хранитель, который каждую ночь приходит поболеть за своего крестника, перекинуться парочкой-другой слов. Он очень красив, весь в радужных огоньках, точно стеклянный шарик на солнце, если смотреть на него в бинокль. А простым глазом — простая звезда, обыкновенный светлячок на небе. В жизни чаще бывает наоборот: я, во всяком случае, никогда не беру в театр бинокль: иные театральные звезды хорошо смотрятся издали.

Море штормит. Волны бьются о слип и вкатываются на корму. В благоговейном молчании стоят на кормовом мостике свободные от вахты члены экипажа.

— Вира трал! — командует капитан Шестаков.

Оживились заскучавшие от безделья лебедки. Освещенные прожекторами стальные ваера потянулись из океана. За бортом сплошная мгла, таинственная мгла, окутавшая бушующую стихию. И где-то из глубин океана сейчас рвется домой, на траулер, на заброшенный в первобытную беспредельность очажок цивилизации, трал, заполненный неизвестностью. Первый трал! Что ты нам принесешь? А по корме уже грохочут бобынцы — чугунные шары, которые одни только знают, что такое прогулка по дну океана. А вот и трал, родной, долгожданный. Он принес первую рыбу — полведра черного карася, и час спустя, пройдя через руки кока, весь улов был подан на нескольких тарелках.

Не в силах смотреть на разочарованного крестника, Канопус вместе со своим созвездием скрылся за горизонт. Выключили рацию и ушли из радиорубки Саша Ачкинази и Николай Цирлин — им не о чем докладывать. Погасли огни Адена, заалел восток, а в штурманской рубке все продолжалось обсуждение персонального дела Индийского океана, выкинувшего свою первую шутку.

— Первый трал всегда комом, — подбил итоги капитан. — У остальных-то судов дела хороши! Полный вперед!

У мыса Рас-Фартак была назначена встреча всех шести траулеров, совсем как на Пушкинской площади под часами. Все уже были на месте. Траулеры бродили как неприкаянные, и всегда гордые, стройные их трубы казались сейчас сутулыми и усталыми.

У них тралы тоже были пустыми. Ночью рыба ушла. Куда — неизвестно, на дверях — замок, записки нет. Ушла, не сказав последнее «прости».

Позади — Севастополь, Камышовая бухта и две с половиной тысячи миль. Впереди сплошные вопросительные знаки.

Итак, давайте разберемся. Есть судно с могучими дизелями, холодильными камерами и тралами. Есть команда, знающая все эти вещи как свои пять пальцев. Океан тоже налицо. Нет только одного — рыбы. Ее нужно найти.

Криминалистам хорошо: скрываясь, преступники в интересах правосудия заботливо оставляют сигаретный пепел, пуговицы от брюк и удостоверения личности. Определил по учебнику сорт табака, спросил продавцов, сбывших брюки, сверил с удостоверением личности — и преступник, онемев от изумления, садится на свое плацкартное место.

Рыбу искать куда сложнее. Как-то не доходят у ихтиологов руки до этой проблемы, отвлекают другие насущные задачи из области чистой науки. Несколько лет назад на ихтиологическом небосклоне зажглась звезда первой величины — альфа, как говорят астрономы. Обобщив опыт поколений, ученый М. пришел к выводу, что рыба водится преимущественно в мокрой среде, то есть в воде. Теперь стало легче. Стало ясно, что рыбу следует искать преимущественно в воде. Остальное было делом техники. Ихтиологи бросились на штурм проблемы. У природы была вырвана еще одна тайна: рыбу нужно искать там, где есть скопления планктона. Но тут же выяснилось, что в Индийском океане, например, скопления планктона имеются на всей площади. Тогда в океаны на научно-исследовательских судах вышли сводные батальоны ученых. Одному коллективу за полтора месяца напряженной работы удалось доказать, что плотность криля — маленького рачка величиной с мизинец — пятьдесят граммов на кубический метр воды и посему этот рачок промышленного значения не имеет. А другое исследовательское судно много месяцев изучало Антарктику. Было доказано, что плотность айсбергов выше плотности воды и что пингвины едят сгущенное молоко.

Справедливости ради надо сказать, что среди ихтиологов были и есть действительно крупные ученые, оказавшие рыбакам неоценимую практическую помощь. Так, в тридцатые годы академик Книпович нашел скопления рыбы в Баренцевом море, показал ее пути, условия формирования косяков. С уважением относятся рыбаки и к трудам академика Марти, некоторых других ученых. Но в общем-то на промысловых судах к ученым-ихтиологам отношение пока ироническое. Рыбаки пристально следят за литературой, жадно изучают, ее но, право же, она пока вооружает их стрелами с кремневыми наконечниками. Я убедился в этом, когда целая флотилия траулеров оказалась перед фактом: рыба ушла. Куда, почему, надолго ли, вернется ли она, где ее искать? — вот каких ответов ждут рыбаки от науки.

Настали трудные дни. Траулеры разбрелись в разные стороны, тычась тралами в океан, как слепые котята. Где рыба? Где ты, рыбацкое счастье?

Теперь-то я знаю, что это такое.

Это оркестровый туш, пионеры с цветами и портреты в газетах — в конце рейса.

Это ноющие спины, растертые в кровь ладони, авралы, десятки глаз, впившихся в появившийся на поверхности трал, мертвое молчание, если он пустой, и сдержанная радость, если он полный, — в середине рейса.

Это сотня миль попусту пройденного океана, бессонные ночи капитана, ледяные радиограммы начальства — в начале рейса.

Так что рыбацкое счастье — это не клад золотых монет, найденных во время ремонта квартиры дореволюционной старухи. Оно и на вид не такое блестящее, и пахнет оно не духами «Коти», а соленым мужским потом. И соткано оно на добрую долю из лопнувших надежд и разочарований. Может быть, они есть, такие рыбаки, баловни судьбы, которые проводят весь рейс под звуки фанфар, но мне о таких слышать не довелось.

Десять трудных дней рыскал «Канопус» по океану, пропахивая вдоль и поперек район поиска, этакую рыбную ниву.

— Вира трал!

Полтонны красного карася. Это уже кое-что. Где-то неподалеку может прогуливаться косяк. Под лентой эхолота находятся электронный прибор, его название — фишлупа. Если под судном проходит рыба, на фишлупе возникнут характерные импульсы-бугорки. Есть бугорки! Черт возьми, фишлупа просто разрывается на части!

— Вира трал! Да побыстрее!

Я не забуду этот трал. Мощные лебедки стонали под его тяжестью. Он медленно вползал на корму, упитанный, похожий на гигантскую, туго набитую сосиску из кухни Гаргантюа.

— Восемь тонн, — сдержанно определил технолог Анатолий Тесленко.

— Пожалуй, будет, — нехотя обронил, попыхивая сигаретой, штурман Володя Иванов. Рыбаку неприлично выражать бурную радость, однако ноги у рыбаков готовы были выйти из повиновения, чтобы отбить чечетку.

Потом все долго молчали, глядя, как траловая команда сбрасывает в море восемь тонн медузы.

Теперь еще об одном обстоятельстве. Это специально для тех, кто думает, что в дни неудач рыбаки бродят этакими мрачными Чайльд-Гарольдами, с угрюмым взглядом и опущенными носами. Рыбаки — люди, и ничто человеческое им не чуждо. Но уж они-то хорошо знают, лучше других, что за одного битого двух небитых дают, что океан, этот великий шутник, терпеть не может нытиков, ему больше по душе Фанфан-Тюльпаны, озорные и даже бесшабашные с виду, неунывающие парни. И, попав в эти дни на «Канопус», вы бы не увидели кислых физиономий. Все было, как положено на море: подшучиванья и розыгрыши друг друга, отличный аппетит, неизменный и очень шумный «козел» по вечерам и песни под гитару.

Потому что десять неудач — это одна удача. И она пришла.