Моника Айронс

О, Коломбина!

1

Тишина… Покой… Первые робкие лучи восходящего солнца бросают нежно-розовые блики на прозрачные воды моря. Легкий пассат колышет листья пальм и сдувает с цветущего гибискуса нежные лепестки, усеивая землю невесомым покрывалом. Время будто скользит мимо благословенного острова, минуют его и беды, и печали…

Но что это? Нарушая первозданную тишину, издалека послышался надсадный рев мотора, и вскоре показался белоснежный катер, стремительно мчащийся к берегу. Вот он миновал входной шлюз в Главный канал, вот свернул, затормозил у приземистого здания, из него показались два человека, которые полувынесли, полувывели из него третьего и исчезли внутри здания. И опять наступила тишина…

Алехандро де Эспиноса свернул за угол длинного больничного коридора. Бледные стены больницы навевали на него уныние. Но даже здесь, в обители недугов и страданий, радовали душу лишь выгляни в окно — яркие пятна тропических цветов, пронзительная синева неба и желтые дуги маленьких мостиков, перекинутых через каналы.

Прислонившись лбом к раме открытого окна, Алехандро смотрел на мерно плещущуюся воду, которая текла по венам острова, пока не достигала «Бел Ампаро», который уже больше трехсот лет служил родовым гнездом графам де Эспиноса. Возможно, сегодня вечером громкий графский титул перейдет к Алехандро, и одна мысль об этом ужасно расстраивала его.

Надо сказать, мало что могло омрачить жизнерадостный характер Алехандро. Поэтому улыбка всегда сияла на его лице и лукавыми чертиками прыгала в глазах. В распоряжении этого обаятельного тридцатидвухлетнего сына тропиков были свобода, красота и богатство. Никогда еще забота не лежала таким тяжелым грузом на его сердце, как в этот раз.

Алехандро был глубоко привязан к своему дяде, но еще более он дорожил собственной свободой. И вскоре он должен будет распрощаться и с тем, и с другим!

Двое подошедших молодых людей прервали поток его невеселых мыслей.

— Слава Богу, вы приехали! — воскликнул Алехандро, обнимая своего сводного брата Эстебана, который в ответ сочувственно похлопал его по спине.

С кузеном Диего Алехандро обменялся солидным рукопожатием. Весь облик его родственника выражал благородную сдержанность.

— Как дела у дяди Родриго? — спросил Диего.

— Хуже некуда! Я позвонил вам вчера вечером, потому что у него начались сильные боли в груди, но он и слышать ничего не хотел о больнице. А сегодня утром начался сильный приступ, дядя побагровел и начал задыхаться. Я привез его в больницу на катере, и с тех пор торчу здесь, ожидая приговора врачей. Они до сих пор ничего не сказали, ждут результатов анализов.

— Это не может быть сердечный приступ, — сказал Эстебан. — У него никогда не было проблем с сердцем, хотя жизнь, которую он вел…

— Могла бы давно угробить кого-нибудь послабее, — добавил Диего. — Женщины, вино, гонки на катерах…

— Женщины, — эхом отозвался Алехандро.

— Три разбитых вдребезги гоночных катера, — « вторил ему Эстебан.

— Ночи, проведенные в казино Монте-Карло!

— Женщины!

— Прыжки с парашютом!

— Альпинизм!

— Женщины! — снова воскликнули они в один голос.

Звуки шагов на лестнице заставили их замолчать. Через несколько секунд появилась Фернанда, экономка графа. В детстве одно только суровое выражение ее лица заставляло троих мальчиков бросать свои затеи и бежать в укрытие, где можно было бы спрятаться от ее праведного гнева. Молодые люди поздоровались с ней с уважением, какого, надо сказать, никогда не выказывали ее хозяину. В «Бел Ампаро» она была и оставалась силой, с которой надо было считаться.

Фернанда поприветствовала их кивком, в котором уважение к их благородному происхождению смешивалось с презрением к мужскому полу как таковому. Она царственно села и извлекла из недр сумки клубок и спицы.

— Пока никаких новостей, — мягко сказал ей Алехандро.

В этот момент дверь палаты открылась, и оттуда вышел доктор. Это был пожилой человек, который в течение долгих лет дружил с графом.

Угрюмое выражение его лица могло значить только одно, и сердца ожидающих сжались от горького предчувствия.

Доктор взглянул на их скорбные физиономии, неожиданно ухмыльнулся и произнес:

— Забирайте этого старого дурака, и чтобы глаза мои больше его здесь не видели!

— Как? А сердечный приступ? — спросил ошеломленный Алехандро.

— Сердечный приступ, ха! Как бы не так! У него банальнейшее несварение желудка. Фернандита, ты не должна была позволять ему есть так много жареных креветок!

Фернанда сердито нахмурилась.

— Будто он меня слушает!

— Нам можно его увидеть? — спросил Алехандро.

Громогласный рык из палаты заглушил ответ доктора. Молодые люди поспешили туда и столпились вокруг кровати, на которой сидел розовощекий старик с лицом, обрамленным белоснежными волосами. Он хитро взирал своими карими глазами на взволнованных родственников.

— Напугал я вас, а? — протянул он.

— Да, и настолько сильно, что Эстебан примчался сюда с Антигуа, а я проделал долгий путь из Каракаса, — заметил Диего. — И все потому, что кто-то слишком много ест!

— Не смей так разговаривать с главой семьи, — проревел Родриго. — И вини во всем Фернанду, а не меня. От ее стряпни невозможно оторваться!

— И потому ты запихиваешь в себя еду, как маленький жадный школьник на бесплатном обеде! — саркастически заметил Диего. — Дядя, когда ты уже будешь помнить о своем возрасте!

— Если бы я постоянно помнил о своем возрасте, то не дожил бы до семидесяти двух лет, — заметил Родриго. Он указал длинным пальцем на Диего. — Вот когда тебе будет семьдесят два, ты будешь похож на высохший скелет.

Диего с улыбкой пожал плечами.

Старик указал на Эстебана.

— А когда тебе будет семьдесят два, ты будешь еще больше похож на одичавшего плантатора, чем сейчас.

— Здорово, — ответил Эстебан, ни капельки не обиженный.

— А на кого буду похож я, когда мне исполнится семьдесят два? — заинтересованно спросил Алехандро.

— А ты не доживешь до этого возраста. Ревнивый муж какой-нибудь красотки пристрелит тебя задолго до этого.

Алехандро ухмыльнулся.

— Дядя, я думаю, что ты больше меня знаешь о ревнивых мужьях. Я тут недавно услышал, что когда ты в последний раз…

— Все, хватит, убирайтесь отсюда все трое!

Фернанда отвезет меня домой.

Алехандро, Эстебан и Диего вывалились из больницы и прислонились к ее прохладной белоснежной стене. Послышался дружный вздох облегчения.

— Мне нужно выпить, — сказал Алехандро и, не теряя времени, направился прямиком к ближайшему бару.

Два его родственника последовали за ним, и вскоре все трое уселись за столик под тростниковым навесом.

Поскольку Алехандро жил здесь, на острове Регонда, Эстебан на Антигуа, а Диего и вовсе в венесуэльском Каракасе, они очень редко виделись, и потому сейчас несколько минут ушло на то, чтобы подытожить изменения, произошедшие с каждым из них за время разлуки.

Эстебан изменился меньше всех. Как справедливо заметил дядя Родриго, добродушный Эстебан был прирожденным плантатором. Он предпочитал чувствовать жизнь на ощупь, на вкус, на цвет, и очень редко обращался к помощи книг.

Сейчас он выглядел еще более основательным, чем раньше, но его загорелое лицо по-прежнему хранило доброе и мягкое выражение.

Диего был более напряженным и закрытым, чем раньше, отдалившимся от обычных смертных. Он обитал в мире венесуэльской финансовой аристократии и, казалось, только там чувствовал себя счастливым. Диего жил очень богато и покупал только самые лучшие вещи, но не потому, что это ему нравилось, а скорее потому, что иное даже не приходило ему в голову.

Что касается Алехандро, его жизнерадостная натура была просто предназначена для двойной жизни, которую он и вел. С одной стороны, как наследник графа, он должен был жить в «Бел Ампаро», но у него также было скромное бунгало, куда он мог свободно приходить и уходить в любое время.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: