Его передернуло при воспоминании о самуме и реальных до жути призраках. Махнув своим, он добросовестно рявкнул:

– Оцените благородство фронта имени Себастьяна Перейры, буржуа позорные!

И последним запрыгнул в автобус. Крошка Паша рванул с места, расписной туристический экипаж запетлял меж скал. Мазур рассеянно улыбнулся, зная, что поступил правильно: и транспорт раздобыл, чтобы не бить зря ноги, и прибавил тягостной неразберихи тем, кто рыщет по следу. Пусть перетряхивают свои архивы и мучают экспертов, выясняя, что это за фронт такой имени загадочного Себастьяна Перейры, на кого он ориентируется, против кого дружит… А заодно пусть поломают голову, гадая, какое место в своих схемах отвести белым наемникам с американским выговором, в беседе меж собой упомянувших о вполне реальном генерале из Могадашо Салехе Бакаре (уж можно не сомневаться – очухавшийся полицай настрочит подробнейший отчет). И, наконец, плотина. Единственная в стране гидростанция, разместившаяся совсем в другой стороне, нежели та, куда направлялся Мазур, километрах в пятидесяти. Автобус надо будет оставить где-нибудь в таком месте, чтобы всякий поверил: налетчики и в самом деле направляются к плотине, а машину бросили оттого, что в ней что-то сломалось (нужно будет устроить должную поломку, вызванную вроде бы естественными причинами). Любой контрразведчик сгоряча решит, что загадочная банда прет именно к плотине с самыми что ни на есть диверсионными целями. И вряд ли кто-нибудь свяжет этих гопстопников с авторами переполоха на базе. Одним словом, пока будут распутывать клубок, время удастся выиграть…

Мазур наконец-то позволил себе закурить – впервые за все время пребывания в Африке. Душа отдыхала от такого путешествия, они передвигались с невиданным комфортом: в новехоньком автобусе, на мягких кожаных креслах, в кондиционированной прохладе. Даже холодильник в этом туристическом раю на колесах отыскался, и его тут же опустошили, вытащили запотевшие бутылочки с прохладительным. Можно было расслабиться на какое-то время – не забывая, впрочем, бдительно следить за окружающим пейзажем, чтобы не нарваться на какую-нибудь неожиданность в виде преследующего по пятам боевого вертолета или полицейской засады на дороге…

Сидевший сзади Вундеркинд склонился к нему и спросил насмешливо:

– Мой благородный дон, а не кажется ли вам, что вы слишком много себе позволяете?

Мазур ухмыльнулся:

– Насколько я помню, ответ был в том смысле, что мне незнакомо слово «слишком»… Обойдется.

Вундеркинд оказался прав – бухточка в скалах была еще более удобной для потаенной пристани, нежели разгромленная ими база Ван Клеена. Еще и оттого, что входа в нее совершенно не видно с моря, чтобы в нее попасть, суденышко должно пройти по извилистому фарватеру меж нависающими с обеих сторон скалами не менее трехсот метров. И с суши не подберешься незамеченным – если только у тебя нет спецназовского опыта в лазанье по кручам… Единственный проход с суши к бухточке – такой же извилистый ход, в котором один-единственный стрелок сможет задержать целую роту, потому что роте поневоле придется наступать гуськом, по одному…

Ну, а они – они разместились за скальными выступами метрах в десяти над уровнем моря, так, чтобы держать под присмотром и сухопутные подходы, и водные. И ждали – до вечера, до ночи, потом до утра, до полудня…

– Слушай, – сказал Мазур, – сдается мне, что нет никакой особенной разницы меж той дорогой, что я предлагал, и ожиданием здесь. Такая же трата времени…

– Сегодня они появятся, – твердо сказал Вундеркинд.

Они переговаривались наработанным шепотом – друг друга прекрасно слышали, а вот их разговор никому постороннему не слышен уже в паре шагов от них, даже разместившимся ближе всех Пешему-Лешему и Зоркому Соколу.

– Сорока на хвосте принесла? – фыркнул Мазур.

– Я не на кофейной гуще гадаю, – сухо ответил Вундеркинд. – Сегодня они появятся…

Мазур подумал, что эта уверенность на чем-то да основана. Какие-то специфические, внутренние тайны ребят из ведомства плаща и кинжала. Быть может, они сами каким-то образом пользовали и этот канал – не зря в голосе Вундеркинда угадывается подспудное сожаление, словно ему есть что терять…

– Слушай, – сказал Вундеркинд. – Можешь ты объяснить, за что на меня взъелся? Что-то меж нами вразнос пошло…

– А тебе обязательно надо знать?

– Хотелось бы. Нам еще вместе работать и работать…

– Невеселая перспектива, – сказал Мазур. – Я бы даже выразился, неприятная…

– Так в чем дело?

Мазур повернул голову, посмотрел в это спокойное, невозмутимое лицо, и впрямь напоминавшее сейчас пластиковую физиономию робота.

– А ты не догадываешься?

– С чего бы?

– Анька, – сказал Мазур. – Ты ее вербанул, сучий потрох. Но сначала ты нас с ней слушал. И не строй такую рожу – я ведь тоже не ребеночек, я нашел микрофоны и совершенно точно выяснил, что они – твои… В общем, ты нас слушал, сделал кое-какие выводы из некоторых реплик… И вербанул ее, пока меня не было. И положил под Бараджа, да вдобавок под тех двух козликов… Ну что ты так смотришь? Будто посмертная маска Штирлица… Только не свисти мне, что я все напутал, преувеличил, неправильно истолковал… – и продолжал с нескрываемым злорадством: – Лучше надо воспитывать агентуру, Вадик, инструктировать убедительнее и тщательнее. А то твоя агентура где попало черновики донесений разбрасывала…

– Серьезно?

– Серьезно, – сказал Мазур. – Один я, по крайней мере, нашел. И в сочетании со всем прочим сделал выводы…

– Ты их не сам сделал, – сказал Вундеркинд хладнокровно. – Тебя к этим выводам кто-то аккуратненько подвел за ручку. Если бы ты начал ее трясти, она бы мне непременно рассказала. Следовательно… Я, извини, профессионал. Обязан вмиг колоть ситуации и посложнее этой. Тебе кто-то ее заложил. То ли сам Асади, то ли другие твои приятели из Джаханнема…

– Точно?

– Не твое дело.

– Ну почему же не мое? Как раз мое. Как-никак это была моя работа, моя комбинация…

– В рыло б тебе, – мечтательно сказал Мазур. – Чтобы – массовый падеж зубов…

– Интересно, за что? За то, что у меня такая работа? – спросил Вундеркинд абсолютно ровным, бесстрастным тоном. – Ну, я согласен, некоторые аспекты выглядели не вполне джентльменски…

– Ты про микрофоны?

– Ну, я обобщаю… Я прекрасно понимаю, что в тебе ярость благородная вскипает, как волна… Но постарайся все же меня понять. Это моя работа, повторю, нас очень беспокоит ситуация в верхах. А источников у меня было мало. Грех пройти мимо такого случая… Ну, не смотри на меня так. Здесь есть один немаловажный нюанс: я никого не принуждал. Не использовал никаких угроз, ни в малейшей степени. Господи, это аксиома: приневоленный агент никогда не будет работать на должном уровне… Я, можно сказать, ее чуточку подтолкнул. И только. Ей самой именно этого и хотелось. И рано или поздно, со мной или без меня, но что-то похожее она обязательно бы претворила в жизнь. Ты уж на меня не обижайся, но в душе это была законченная блядь. Оставалось только претворить в жизнь то, что давно в душе созрело. Я только подтолкнул… Или ты думаешь, я преувеличиваю? Ну-ка, скажи честно.

– Не думаю, – угрюмо отозвался Мазур.

– Вот видишь? Ты сам про нее все прекрасно понимал. Рано или поздно она бы непременно сорвалась с цепи. Неважно, со мной или без меня. А так… По крайней мере, кое-какую информацию мы все же получили.

– Ага, – сказал Мазур. – Может, вы ее и наградите посмертно?

– Не дотягивает, – серьезно сказал Вундеркинд. – Никак не дотягивает, уж извини… Хочешь совсем откровенно? По моему глубокому убеждению, тот финал, что нечаянно случился, для тебя – самый лучший. Ты сразу избавился от превеликого множества проблем, нервотрепок, сложностей… Раз – и все кончилось. Если рассудить, эти чертовы контрики тебе нешуточную услугу оказали… Это я потерял довольно ценный источник информации, а ты одним махом избавился от головной боли и позора… Скажешь, нет? Не поверю. Что-то ты не похож на безутешного страдальца. Ну, конечно, вряд ли ты радуешься, нормальный человек в такой ситуации радоваться не будет… но все равно, и печали особой в тебе не видно было. Все кончилось – и ладушки…