— Придется вернуться обратно, — помрачнел Лео.

— Нет.

— Что?

Вагончик сильнее обычного качнуло порывом налетевшего ветра.

— Нам нельзя назад, — пояснил Хьюланн. — Я мог бы попробовать залезть на половину горы раньше. Но не сейчас. Нас здорово потрепало. Мы ослабели. Боюсь, что даже я начинаю замерзать. Я не чувствую ног. Мы доберемся до станции по тросу или вообще никак туда не попадем.

— Но мы же упадем и разобьемся. Мы соскользнем, перелезая через лед.

— Я собираюсь разбить преграду. По лицу мальчика, искаженному от холода, скользнуло выражение недоверия.

— Далеко это от вагона?

— Пару футов.

— А ты сможешь устоять на крыше?

— Не думаю, — ответил Хьюланн.

— Ты хочешь сказать, что собираешься...

— Проползти, повиснув на тросе, — закончил Хьюланн.

— Ты упадешь. Ты же боялся высоты даже внутри кабины.

— У тебя есть мысль получше?

— Давай я, — предложил мальчик. Вместо ответа Хьюланн выпрямился, ухватился руками за трос и потихоньку начал переступать по крыше к краю.

— Хьюланн!

Он не ответил.

Хьюланн был не из тех, кто всегда, готов совершить что-то героическое или испытывает потребность действовать исходя из соображений безрассудного мужества. В этот момент им двигал только презренный страх, в котором не было ни капли мужества. Если он не разобьет лед, они погибнут. Или им придется вернуться назад на посадочную станцию на середине горы и пробивать себе дорогу вверх по склону. Хотя вьюга, казалось, не усилилась, скорость ветра достигала тридцати миль, и поэтому Хьюланну было труднее справляться со стихией, чем раньше. И чем больше они выбивались из сил, тем яростнее, казалось, дул ветер, словно ожидая, что они вот-вот упадут, заснут и погибнут. Безрассудно было бы вытаскивать из кабины мальчика и заставлять выполнять эту работу на тросе, так как он обязательно свалится и разобьется о скалы. Тогда бегство потеряет всякий смысл. Тогда лучше будет просто умереть.

Он уцепился за кабель обеими руками, его ноги оторвались от крыши. Мышцы сократились, кровь в венах стучала от напряжения.

Даже висеть прямо не получалось, Хьюланна сносило влево. Ему приходилось бороться с ветром, со своим весом и с нарастающей болью в руках.

И еще он обнаружил, что его руки прилипают к тросу.

Легкие горели на обжигающем ветру. Было бы лучше прикрыть первичный отдел ноздрей, но ему не удавалось это сделать, и потому он продолжал дышать всеми четырьмя. А ему так необходимо было сохранить себя для последующей борьбы.

Верхний слой чешуйчатой кожи рук безжалостно сдирался, но Хьюланн почти не чувствовал боли — главным образом потому, что раны были поверхностными, но также потому, что плоть на морозе онемела.

Чуть позже он достиг злосчастной ледяной глыбы. Пристально вглядевшись в нее, он увидел внутри что-то темное, неправильной формы. Он даже не строил предположений о том, что бы это могло быть, — ему просто было некогда. Хьюланн рывком отодрал одну руку от троса и подержал ее наготове в нескольких дюймах от ледяного железа, чтобы в случае, если одна рука не выдержит, снова ухватиться двумя. И хотя его нервы были на пределе, а рука готова вывалиться из плечевого сустава, он понял, что сможет удержаться и с помощью одной руки. Тогда Хьюланн поднял свободную руку и выпустил когти, чтобы со всего размаху сбить ледяную глыбу.

Но жесткие когти бритвой скользнули по льду, отколов лишь небольшую часть наледи, которая тут же исчезла в снежной бездне.

От удара трос задрожал. И вибрация эта передалась в руку, на которой он висел, отчего она заболела еще сильнее.

Он еще раз попытался сбить глыбу.

В нескольких местах пробежали трещинки. Хьюланн подтянулся поближе. Теперь у него появилась возможность вонзить когти в трещину и поработать ими как рычагом. Лед раскололся. Два больших куска отвалились. И он увидел причину обледенения. Какая-то птичка зацепилась за трос при полете и застряла на нем, примерзла. Она болталась здесь слишком долго, постепенно покрываясь льдом.

Он отбил еще несколько кусков, затем сдернул искалеченную птицу и посмотрел на нее. Ее глаза совершенно застыли на морозе, стали белыми и невидящими. Он выбросил ее, ухватился за трос обеими руками и провел головокружительный спуск к спасительной крыше. Затем были вагончик, посадочная станция и, наконец, убежище под крышей благословенного "Альпийского приюта".

Охотник Доканил удобно расположился в сером вращающемся кресле перед скоплением мерцающих огней и подрагивающих стрелок перед многочисленными шкалами. По обе стороны от него сидели техники Фазисной системы, которые наблюдали за ним уголками глаз, как наблюдают за зверем, хоть и дружелюбным, но которому нельзя полностью доверять, несмотря на все гарантии.

— Когда? — спросил он у всей команды.

— В любой момент, — отозвался главный техник, бесшумно порхая перед экраном монитора, прикасаясь ко всевозможным кнопкам и рычажкам, нажимая некоторые из них, чтобы получить хоть какую-то уверенность.

— Вы должны найти все, что только можно найти, — приказал Доканил.

— Да, да, конечно, — ответил техник. — Ага, вот мы где...

"Хьюланн", — произнес безмолвный голос. Он проснулся. Хотя и не полностью. Голос что-то мурлыкал, затуманивал рассудок и задавал некий вопрос. Хьюланн чувствовал, как вторгаются в его сверхразум в поисках чего-то. Чего?

"Расслабься", — прошептало у него в голове.

Он начал расслабляться...

...и последовал оглушающий гром.

"Откройся нам, Хьюланн".

— Нет.

Каждый наоли по желанию мог прервать контакт с Фазисной системой. В самом начале ее деятельности, века и века тому назад, центральное правительство решило, что, если наоли не будут иметь возможность уединиться, Фазисная система может превратиться в тиранию, от которой нельзя скрыться. Хьюланн сейчас внутренне поблагодарил столь мудрое предвидение.

"Откройся, Хьюланн. Так. будет лучше".

— Уходите. Оставьте меня. "Приведи мальчика, Хьюланн".

— На смерть? "Хьюланн..."

— Уходите. Сейчас же. Я не желаю слушать. Хоть и неохотно, но контакт начал ослабевать и вскоре пропал совсем, оставив Хьюланна наедине с самим собой.

Хьюланн сел на краю дивана, на котором спал в темном вестибюле гостиницы. В нескольких шагах от него, слегка похрапывая, спал Лео, — свернувшись калачиком и глубоко втянув голову в плечи. Хьюланн размышлял о вторжении Фазисной системы. Очевидно, они проникли в его сознание, чтобы установить, где он сейчас находится. Наоли попытался вспомнить первые несколько мгновений контакта, чтобы проанализировать, удалось ли им получить то, что они хотели. Не похоже. Для того чтобы получить необходимую информацию, им потребовалось бы несколько минут. А за пять-шесть секунд вряд ли что-нибудь узнаешь. И они бы не вынуждали его бросить мальчика, если б им удалось обнаружить их местонахождение.

Не дожидаясь, пока его мысли вновь обратятся к семье в родной системе, к детям, которых он никогда больше не увидит, Хьюланн снова растянулся на диване, во второй раз отключил свой сверхразум от органического мозга и ускользнул в адский уголок мертвого сна...

— Ну и?.. — спросил Доканил главного техника.

Тот передал Охотнику распечатку результатов и сообщил:

— Не много.

— Докладывайте!

Приказ прозвучал неприятным резким голосом, не принимающим никаких возражений. Техник откашлялся:

— Они направились на запад. И уже минули конверсирующую воронку у Великих Озер. Это очень четко зафиксировалось в его сознании. Они сошли с главной трасы в квадрате К-43 и следуют по второстепенному шоссе в Огайо.

— Больше ничего?

— Ничего.

— Это немного.

— Для Охотника достаточно, — заметил техник.

— Это верно.

Доканил покинул комнату и вышел в коридор, где его ожидал Баналог. Он посмотрел на травматолога так, будто совершенно не знал его и был только слегка заинтересован. Баналог проследовал за Охотником до конца холла, распахнул стекло — пластиковую дверь и вышел на морозный воздух. Их ждал вертолет. Большой, с жилыми отсеками и достаточным запасом всего необходимого на время охоты.