— Мы с помощью Каноника провели кардинала, — ответил, улыбаясь, виконт. — Он посадил меня на пять дней под домашний арест, но я сам устроил так, чтобы это случилось.

Эстебания тихо засмеялась.

— Знаю об этом, виконт, — перебила его королева, — рассказывайте дальше.

— Когда потребовалось уехать из Парижа, я завернул охапку соломы в снятый мундир, надел на него мушкетерскую шляпу и посадил эту фигуру спиной к дверям. С улицы всякий подумал бы, что это сижу я, задумавшись, у окна. Посланный кардинала, тихонько пришедший удостовериться все ли в порядке, ушел в полной уверенности, что я на месте.

— А вы, между тем, с товарищами уже ехали в Англию. Но ведь у вас, виконт, была, кажется, и другая еще цель, не так ли?

— Да, ваше величество, кроме герцога Бекингема, я перед отъездом из Лондона был у госпожи Марвилье.

— Да, да! Так звали даму, желавшую завлечь в свои сети нашу милую герцогиню де Шеврез.

— После прежнего моего разговора с госпожой" де Марвилье, я считал своим долгом побывать у нее.

— Чтобы заключить с ней союз? — спросила Анна.

— Чтобы отнять у нее всякую надежду на возможность чего-нибудь подобного, — серьезно ответил Этьен.

— Я слышала, вы любите эту даму?

— Да, я любил мадам де Марвилье, пока не знал ее подпольных планов и не понимал смысла ее слов.

— И теперь считаете своим долгом, виконт, открыто объявить себя ее противником! Это очень хорошо, как все, что вы делаете, господа. Как мадам де Марвилье приняла ваши слова?

— Она очень удивилась, увидев меня. Я был у нее недолго, товарищи с нетерпением ждали меня недалеко от ее дома.

— Шкатулка, которую вам должен был дать герцог, была уже у вас?

— Барон спрятал ее под плащом.

— Перескажите нам ваш разговор с этой дамой, виконт. Мы слушаем вас с большим интересом.

— Мадам де Марвилье не могла скрыть изумления и, видимо, не слишком обрадовалась моему визиту. — Как, виконт, — вскричала она, слегка побледнев, — вы в Лондоне? — Я вас предупреждал о своем приезде, — ответил я. — Ко мне ли, собственно, относится ваше посещение? — спросила мадам де Марвилье со злой, иронической улыбкой. — В настоящую минуту только к вам, а если я рано явился, слишком рано и неожиданно, так припишите это безотлагательному делу, по которому я сюда приехал. — Какое же это дело? — Предложить вам быть моей союзницей, разумеется, — ответил я, любезно поклонившись. Мадам де Марвилье пристально взглянула на меня, и лицо ее приняло выражение глубокой ненависти. Она, видимо, догадалась, что я хотел ей сказать. — Я больше не желаю входить с вами в соглашение, господин виконт, — сказала она ледяным тоном и хотела уйти. Я ее удержал. — Позвольте предупредить вас, милостивая государыня. Вы хотите под каким-нибудь предлогом удержать меня возле себя, в Лондоне, но для меня это невозможно, меня отзывают мои прямые обязанности. Мне удалось разрушить в самом начале ваши нечестивые замыслы. Мадам де Марвилье гордо, с невероятной злобой, вскинула голову. — Позвольте, мы сейчас закончим, — прибавил я. — С вас сорвали маску раньше, чем вы думали. Мы больше никогда не увидимся, надеюсь, для вас же будет лучше, если вы не сочтете нужным еще раз когда-нибудь осчастливить Францию своим посещением. Я поклонился и ушел.

— Кажется, ясно сказано, — заметила королева, — и совершенно верно.

— Через час мы уже уехали из Лондона, в полночь я сел на корабль, чтобы ехать во Францию, а двое моих товарищей остались в Дувре. Там и ранили барона трое гвардейцев кардинала.

— Мне говорили, что вы у них в долгу не остались.

— Новые красные гвардейцы, кажется, поставили себе задачей, — вмешался маркиз, — везде становиться поперек дороги мушкетерам, подзадоривать их и поднимать тревогу, как только они возьмутся за шпаги.

— До сих пор мушкетеры всегда оставались в таких случаях победителями, — сказала королева. — В благодарность за преданность, которую мне постоянно доказывали вы и ваш товарищ, все вы трое будете отныне носить титул мушкетеров королевы. Он будет вашим почетным титулом, я сама попрошу об этом короля сегодня вечером.

— Благодарим ваше величество за высокую милость, — сказали молодые люди, опустившись перед Анной Австрийской на одно колено, — мы всегда готовы отдать жизнь за нашу королеву и постараемся заслужить почетное звание, полученное нами в этот незабвенный час.

Тронутая этими словами королева протянула руку сначала маркизу, потом виконту. Они поцеловали ее.

— Можно позавидовать каждой королеве, если ей так верно служат, господа, — сказала она с глубоким чувством. — Надеюсь, вы еще окажете мне много услуг, но, дай Бог, чтобы эти услуги были другого характера. Прощайте! Вы можете вполне рассчитывать на мою признательность и неизменное расположение.

Виконт и маркиз ушли.

— Эстебания, — сказала королева, оставшись вдвоем со своей приближенной, — благодаря вашему содействию в моей жизни произошла счастливая перемена. Теперь, я надеюсь, мне легче будет покориться судьбе и найти желанный покой. Нам с герцогом никогда больше не придется встретиться, я заставлю свое чувство молчать. Это, конечно, удастся мне, если король будет по-прежнему расположен ко мне. Нам, коронованным особам, нельзя жить той счастливой жизнью, какой мы хотим, поэтому мы должны иметь силу воли отказываться от недостижимых надежд и покоряться судьбе.

— Благодарю Святую Матерь Божью за такую счастливую перемену в вашем сердце, Анна, — сказала Эстебания, — вы решились на тяжелый подвиг самоотвержения, но вижу, что у вас хватит сил смело идти по этому крутому пути. Король не сможет не почувствовать этого и вознаградит вас горячей любовью.

— И мне будет легче исполнять свой долг, Эстебания. Прочь все несбыточные желания и грезы прошлого. Хочу жить настоящим, хочу постараться быть достойной тех испытаний, на которые обрекла меня судьба. Если богу еще угодно будет дать мне возможность подарить Франции наследника престола, то я буду уверена, что исполнила свое назначение и не даром жила. Тот, кому дац трон, должен жертвовать ради общего блага собственными желаниями и привязанностями, я постараюсь приучить себя к этой мысли.

— Благородная решимость с вашей стороны, Анна. Хотелось бы мне дожить до того времени, когда вы пожнете то, что сеете. Часто у меня сердце кровью обливалось за вас, а теперь я чувствую облегчение.

— Во все тяжелые минуты моей жизни ты была мне верным другом, и, надеюсь, всегда им будешь, — сказала королева, крепко обняв Эстебанию, у которой слезы блестели на глазах. — Сколько раз ты со мной плакала! Сколько раз заботилась обо мне, тревожилась за меня! Теперь мы стоим на перепутье! Оставайся такой, какой ты была, моя дорогая Эстебания, будь и впредь моей опорой и другом. Хотя я и решаюсь навсегда проститься с прошлым, хотя прежние тревоги, кажется, уходят, но, наверное, еще много будет грустных минут у твоей Анны. Ты станешь делить их со мной. В дни радости всегда найдутся друзья, а что в таких людях? Ты же не изменяй мне и в минуты горя!

— Это будет прекрасной, святой целью моей жизни, Анна, — ответила Эстебания, поцеловав королеву. — Да, грустного еще не мало встретится тебе, несмотря на твою твердую решимость, и я все и всегда буду делить с тобой.

— И мне будет легче переносить горе. Знаешь, я уже не чувствую себя одинокой при дворе, как прежде. У меня есть три благородных сердца, есть ты. Я не одна теперь на своем пьедестале. Быть может, бог даст, что король будет меня любить. Тогда я буду довольна и задамся мыслью составить счастье моей семьи и моего народа.

Они проговорили несколько часов.

Вечером, когда Анна собиралась уйти к себе в будуар, ей доложили о короле, и вслед за тем его величество весело вошел в комнату.

Людовик, казалось, серьезно хотел стать любящим мужем и в нем тоже произошла перемена.

По-видимому, он решился бросить прежнюю недоверчивость характера и суровую холодность, поддерживаемую в нем Ришелье. Он становился старше и в нем тоже заговорила, наконец, потребность найти сочувствие в своих близких. Его стало тянуть к семейному очагу и ему захотелось испытать радость жизни, счастье иметь жену и детей. Прежде он только мучил свою жену, но теперь в нем заговорило другое чувство.