Но если бы даже ей удалось это, то и тогда она должна была бы погибнуть, потому что у Ришелье была возможность разоблачить подлог.

Для того, чтобы вдруг исчезнувшие мушкетеры, Милон и маркиз, не могли привезти его обратно из Лондона, были также приняты меры. В вечер их исчезновения кардинал отправил в Англию опытного в таких делах Жюля Гри с двумя гвардейцами, Ротфором и Рансоном.

Гри было поручено украсть портрет из дворца герцога Бекингэма. Ришелье рассчитывал, что не получив портрета, король прикажет разыскать его, и у него будет еще одна возможность доказать Людовику свою преданность.

Очевидно, кардинал все предвидел и все предусмотрел, следовательно, ему оставалось только ждать полного успеха.

Начинало уже смеркаться. Кардинал сидел в своем кабинете и подписывал разные бумаги, в это время вошел его камердинер и доложил о гвардейце Мулене.

Ришелье с удивлением поднял голову.

— Как! Мулен уже возвратился из Лондона? — переспросил он, — он, уже здесь! Значит, он сдержал слово! Позовите его!

— Надо иметь в виду этого Мулена. Он малый, способный на все, а главное — очень точен.

Курьер вошел в кабинет кардинала, видимо, с трудом держась на ногах. Он был мокрый от пота, весь в пыли и бледен, как мертвец.

— Извините, ваша эминенция…, — проговорил он с трудом, — я сяду… а не то упаду…

— Садись сюда! Вот на этот стул. Да что с тобой, Мулен?

— Ничего особенного, ваша эминенция, теперь сижу, и мне лучше. Я три ночи не смыкал глаз, только чтобы не умереть. А не то — не поспеть бы мне вовремя.

— А, так это от слабости! Сейчас тебе подадут стакан вина, оно подкрепит тебя, — заботливо сказал Ришелье. Кардинал позвонил и приказал подать вино.

Когда курьер пришел в себя, кардинал спросил, выполнил ли он его поручение.

— Я ехал в Лондон, как обещал, ровно трое суток. В ночь с 23 на 24 я был уже там, поспал часок-другой, а потом пошел к посланнику. Когда он увидел меня, то засмеялся, как будто наперед знал, зачем я приехал.

— Ты упомянул имя госпожи де Марвилье?

— Точно так, ваша эминенция.

— Она была уже в то время в Лондоне?

— Да, она приехала всего за несколько часов до меня, хотя выехала отсюда на целые сутки раньше.

— Да, ты действительно доказал свое умение ездить быстро, мой милый. Ну, что же дальше?

— Посланник велел мне подождать, пока он переговорит с госпожой де Марвилье. Из-за этого я потерял целый день. Я измучился от ожидания — все думал, что не успею. Наконец, уже 25 сентября, около обеда, посланник дал мне письмо и приказал отвезти это письмо не в Лувр, а прямо к вам, ваша эминенция.

Курьер подал кардиналу письмо.

Ришелье быстро вскрыл его и прочел:

«Желания вашей эминенции исполнены. Сегодня, несколько часов назад, роскошный ящик передан в руки герцога Бекингэма. Чтобы увидеть собственными глазами вещь, лежащую в нем, я через некоторое время сам поехал к герцогу. Ящик еще стоял на его письменном столе, но сам подарок исчез бесследно. Зная тщеславие герцога, нельзя предположить, чтобы он спрятал его сам. Он гораздо более способен выставить такую вещь напоказ. Поэтому я решительно не понимаю и не могу объяснить вашей эминенции, куда делся сам подарок, а должен ограничиться только сообщением об этом факте».

«P. S. Сейчас разнесся слух, что у герцога было что-то похищено. Вероятно, пропал подарок. Герцог чрезвычайно взволнован. Не смея дольше задерживать курьера, ограничиваюсь пока этим известием. Подробности через несколько дней».

— Прекрасно! — проговорил Ришелье, складывая письмо. — Из письма видно, что все идет отлично! А на словах тебе нечего передать мне?

— Получив от посланника это письмо, я поскорее побежал в трактир, где остановился. По дороге я услыхал, что у герцога Бекингэма что-то украли и за ворами послана погоня. Больше я ничего расспрашивать не стал, потому что мне было некогда, но я знаю наверняка, что едва только корабль отвалил от берега, как Луврскую гавань тут же заперли, и ворам уже не выбраться из Англии.

— Это досадно!

— А может быть, ваша эминенция останетесь довольны, если я доложу вам, что видел в Лувре трех мушкетеров и они тоже останутся там взаперти.

— Трех мушкетеров? — Да ты ошибся, Мулен. Я знаю точно, что в Лондон поехали только двое, только вряд ли они поехали.

— По правде сказать, было уже очень темно, когда я их увидел, но мне кажется, что я не ошибся, их было трое, — возразил Мулен, — но то, что их заперли в гавани, уж совсем верно!

— Ты отгадал, — я очень этим доволен! Что же, с тех пор ты их больше не видел?

— Нет, не видел и не слышал, ваша эминенция. Я, сломя голову, скакал на своей новой лошади. Ведь вы изволили приказать, чтобы я приехал сегодня.

— Ты получишь добрую награду за такую исполнительность, мой милый. Но прежде всего пойди и отдохни.

Когда курьер раскланялся и вышел, на лице кардинала появилась торжествующая улыбка. Его большие умные глаза вспыхнули зловещим огнем.

— Итак, не удалось тебе возвратить свой прекрасный и таинственный портрет, гордая королева. Ты погибнешь от той самой руки, которая протягивалась к тебе с любовью и мольбой о взаимности. Да, сегодня трепещи, Анна Австрийская, трепещи перед гневом Людовика, которому ты будешь вынуждена протянуть пустую руку. А я добуду портрет, отдам его твоему мужу и расскажу ему, как с опасностью для жизни унесли его из кабинета герцога Бекингэма, чтобы спасти от поругания честь королевы Франции. Только два часа осталось до этой минуты. Я должен достойно приготовиться к этому празднику, он будет моим величайшим триумфом! Напрасно ждешь ты, терзаясь, своих посланных, — они не едут и не приедут. Твой прелестный портрет в руках моих людей и они отдадут его мне, а я отдам его только королю и расскажу ему, откуда пришлось его добывать. Да, Анна, тебе предстоит горько оплакивать ту минуту, когда ты оттолкнула меня, а я, я стану наслаждаться твоим страхом и отчаянием! Король потеряет голову от злобы и горя, когда увидит, что ты не можешь отдать ему портрет, с которым он связывал начало своего семейного мира! Тогда он еще крепче привяжется ко мне, а я овладею им окончательно и безвозвратно!

Между тем во флигеле королевы царило величайшее беспокойство и смущение.

Был уже седьмой час вечера.

Ровно в девять часов король будет ждать свою супругу, чтобы получить от нее прелестный подарок, а затем вместе с ней принять участие во всеобщих увеселениях. От мушкетеров же до сих пор не было никаких вестей.

Королева начала готовиться к балу. Она была чрезвычайно бледна, с лица ее не сходило выражение жертвы, ведомой на заклание. Глаза ее были красны от тайных слез, грудь бурно вздымалась.

Не меньше королевы страдала и Эстебанья. Она жила одной жизнью с Анной, хорошо знала те ужасные последствия, которые повлечет за собой этот вечер, если трем мушкетерам не удастся добыть портрет и возвратиться с ним вовремя.

Если они не привезут его, значит, действительно было невозможно достать его.

До решительной минуты оставалось еще два часа, и подруга несчастной королевы все еще надеялась, что храбрые, готовые пожертвовать собой, мушкетеры успеют явиться вовремя. Два часа! — Это целая вечность для ожидающего и лишь один миг для того, кого они отделяют от грозящей опасности! Два часа, — целая вечность для страждущего и только один миг для счастливого.

Герцогиня де Шеврез была тоже далеко не спокойна. Она не могла не сознавать себя отчасти виновницей предстоящего несчастья, потому что ведь никто иной, как она была обманута ловкой авантюристкой Габриэль де Марвилье.

Но герцогиня не смела показать своего волнения, чтобы не вызвать подозрений у остальных придворных дам.

Все вокруг королевы готовились к торжеству. Несколько камер-фрау заканчивали роскошный туалет Анны.

На ней было великолепное платье, расшитое драгоценными камнями, а под ним билось изнывающее от страха и отчаяния молодое сердце!

Этот праздник был решительным днем всей ее жизни. С невыразимым ужасом она думала о предстоящем.