Лиза Ла Джуффриа слушала его со все возрастающим вниманием.

— Я не хочу сказать, — продолжал мистик, — что гений и его носитель никак не связаны между собой. Нет, связь существует, и даже более тесная, чем между всадником и лошадью. Но однажды приходится принимать решение. Вдумайтесь только: гений является во всей полноте знания и просветленности, и ограничивает его лишь слабость сил медиума. Хотя даже это ему не мешает. Вспомните писателей, самих удивлявшихся тому, что они написали! «Я ведь не знал этого», восклицает он, пораженный, хотя его собственная рука вывела эти строки минуту назад. Короче говоря, гений появляется как существо из иного мира, как душа Света и Бессмертия. Конечно, многое из того, что я называю «гением», можно объяснить наличием некоей вполне материальной субстанции, в которой под воздействием тех или иных раздражителей в определенный момент оживает сознание целой расы. Говорить об этом можно было бы до бесконечности, и подтверждением этому служит даже язык: такие слова, как «знание», «гносис» суть не что иное, как отзвуки того первого крика, который вырывается при рождении. Ибо корень гаи лишь во вторую очередь означает «знание»; в первую же очередь это — «рождение», так же, как и «дух» — «дыхание». Слово же «Бог» и другие ему подобные восходят к значению «Свет». Одно из ограничений нашего ума именно в том и состоит, что язык приковывает нас к грубым представлениям наших варваров-предков, и какой же свободой должны мы были бы обладать, чтобы действительно разобраться, не кроется ли за эволюцией языка все-таки нечто большее, чем элементарное развитие все более абстрактных понятий. А может быть, люди все-таки были правы, вложив хитроумные идеи в примитивные слова и знаки? Может быть, рост языка и в самом деле означает рост знания? Может быть, после того, как будет сделано и сказано все возможное, все-таки отыщется доказательство существования души?

— Души? — подхватила Лиза восторженно. — О, я верю, что она существует!

— Вот вы и попались! — охладил ее восторг мистик. — Вера — враг знания. А Скайет, между прочим, пишет, что слово «душа», возможно, происходит от корня su, означающего «рождать»".

— Не могли бы вы объяснять попроще? — взмолилась Лиза. — Вы возносите меня за собой в какие-то заоблачные высоты… А падать, знаете, как больно! — Это оттого, что у ваших знаний нет фундамента. Хотите, я объясню вам, почему мы все-таки смеем предполагать, что душа существует, и не только существует, но еще и всемогуща, и бессмертна? Основания у нас для этого совершенно иные, чем в случае с гением, о котором мы уже говорили. Нет, я не стану в очередной раз напоминать вам об аргументах Сократа, ибо считаю «Федона» всего лишь набором глупых софизмов… Хоть я и член основанного им Клуба любителей болиголова.

Хотите, приведу вам один любопытный пример из области медицины? Когда человек от старости впадает в маразм, когда его сознание уже затемнено и обследование показывает разрушение тканей мозга, у него тем не менее бывают моменты абсолютно ясного сознания — редко, но бывают. Одним только физическим состоянием мозга этого никак не объяснишь. Кроме того, наука уже убедилась, что у людей бывают такие аномальные состояния, когда в одном человеке сталкиваются — и борются друг с другом! — две совершенно различные души. Вы знаете, в чем заключается самая большая проблема спиритов? В том, что они никогда не могут быть уверены, что вызванный ими дорогой покойник — действительно тот, кого они вызывали. В самом деле, какими средствами мы располагаем, чтобы удостовериться в личности человека, с тех пор, как утратили ту способность обоняния, которой до сих пор обладают, например, собаки? У нас есть антропометрия, которая, в сущности, ничего не говорит ни о личности человека, ни тем более о его душе, есть тембр голоса, почерк, есть вопросы, ответ на которые знает только он один. Если человек умер, тогда нам остается только это последнее средство. Вот тут-то и возникает дилемма. Либо «дух» сообщает нам что-то, о чем известно, что он знал это при жизни, но тогда не исключено, что тот, кому он успел сообщить об этом, поделился своими сведениями с медиумом. Либо же он сообщает нам нечто новое, и тогда это следует скорее считать доказательством обратного, то есть что он — это не он!

Разрешить эту дилемму пытались самыми разными способами. Человека просили, например, составить и запечатать письмо, вскрыть которое должны были через год после его смерти. Тот из медиумов, которому бы удалось узнать содержание письма до этой даты, заслужил бы аплодисменты критиков. К сожалению, до сих пор пока этот трюк никому не удался, хотя в награду за него обещаны тысячи фунтов; однако даже если бы это произошло, счесть это доказательством общения медиума с покойником было бы довольно трудно, ведь содержание письма тоже можно узнать разными способами — возьмите хоть ясновидение, хоть телепатию, хоть просто невероятное везение.

Кроме того, имеется еще метод так называемого перекрестного обмена письмами… Впрочем, не буду утомлять вас всеми этими подробностями. Если вам интересно, попросите Сирила рассказать вам об этом — в Неаполе.

Лиза помотала головой, чтобы хоть немного прийти в себя. Все эти темы очень увлекали ее, однако она чувствовала, что устала невероятно. Последние слова вызвали у нее недоумение.

— Я все объясню вам — после обеда, — пообещал мистик, закуривая третью сигару. — Как вы, вероятно, заметили, хотя и не сочли нужным указать мне на это, я уклонился от темы. Я собирался объяснить вам, как одна душа может «выселить» из физического тела другую, менее сильную, и как в одно тело может «вселиться» до дюжины разных личностей. Доказательством того, что это — разные, совершенно отдельные души, служит и разница в их познаниях (в чем, впрочем, тоже трудно быть уверенным), и почерк, и тембр голоса, и некоторые детали, для которых в нашем языке пока нет определений, и даже симуляция, когда одна душа пытается выдать себя за другую, или подозрение о такой симуляции. В конце концов, любая личность есть некая константа; она уходит и приходит, оставаясь такой же, как была. Отсюда ясно, что для существования ей не обязательно нужно физическое тело, она может обходиться и без него. — Но ведь это — все та же ваша теория «одержимости», как в случае с гергесинскими свиньями! — воскликнула Лиза, радуясь, сама не зная чему.

Тут в их разговор впервые вмешался Сирил Грей. Он поднялся с кресла и откашлялся, поправляя монокль.

— В наши дни, — сказал он, — когда бесы вселяются в свиней, те отнюдь не торопятся бросаться с обрыва. Они называют себя «творцами новой морали» и голосуют за сухой закон.

Еще не успев договорить, он снова уселся в кресло и предался изучению Каббалы.

— Надеюсь, теперь вы понимаете, — улыбнулся Саймон Ифф, — с кем вы связались?

Лиза улыбнулась в ответ, покраснев:

— Да, я опять попалась. Но я и до сих пор не знаю, как я должна с ним разговаривать.

— Разговаривать! — отозвался Сирил Грей, не поднимая глаз. — Слова, слова, слова! Тяжело, знаете ли, быть Гамлетом, когда Офелия так и липнет к Полонию! Единственное, чего я хотел, так это научить ее Молчанию — недаром один приятель Катулла превратил своего дядюшку в Гарпократа.

— Гарпократ? Да, помню: египетский бог молчания, — отозвалась итало-ирландка.

Саймон Ифф бросил ей многозначительный взгляд, и она поняла его: не стоит слишком вдаваться в эту тему.

— Знаете ли, мистер Ифф, — сказала Лиза, чтобы хоть как-то разрядить неловкое молчание, — мне было ужасно интересно вас слушать, тем более, что все это и раньше меня очень интересовало, и мне даже кажется, что я кое-что поняла. Однако я не совсем понимаю, зачем вы мне все это рассказывали? Вы хотите, чтобы я научилась правильно понимать сообщения дорогих покойников?

— В настоящий момент, — с нарочитой серьезностью произнес мистик, — я хочу, чтобы вы запомнили все то, о чем я рассказал вам, и перешли к обеду, которым нас собирается угостить брат Сирил. После этого, на свежую голову, мы лучше сумеем разобраться с проблемами четвертого измерения.