Здесь следует особо остановиться на одной более общей предпосылке, из которой исходит проф. Винер. Наука, по его мнению, сама может регулировать и контролировать свои применения (об этом свидетельствует уже сам способ выражения: «Наука должна удерживать себя от соблазна…» и т. д.). Нужно лишь привить ученым определенное понимание природы науки, определенную мораль и убеждения. Наука в ее отношении к обществу сводится тем самым к сознанию людей науки. Проблема «наука и общество» превращается в проблему «ученый (или ученые) и общество». В сознания людей науки Винер видит критерий и гарантию ее рационального приведения в обществе. Конечно, внутреннее развитие науки в XX веке, которое включало в себя и развитие сознательности ученых, оказало колоссальное влияние на все стороны человеческой практики. Однако оно не сделало (и само по себе никогда не сделает) управляемыми ни собственные применения науки, ни общественно-исторический процесс. Весь могучий аппарат науки XX века, находившийся в непосредственном распоряжении отнюдь не интеллектуально отсталых людей, не позволил, как известно, предотвратить два самых ужасных столкновения, которые знала история человечества. Две мировые войны были вызваны вовсе не безответственным отношением к науке, а действием объективных законов империализма, проявляющихся в конкуренции монополий, в соперничестве империалистических держав, в борьбе за мировое господство.

Экономические процессы, а вслед за этим и другие стороны жизни (в том числе и сама наука) приобретают характер научно планируемых и сознательно регулируемых процессов не в силу внутреннего развития знания (хотя уровень этого развития существенно влияет на то, насколько дальновидным, эффективным и точным будет регулирование), а в результате коренных преобразований в материальных условиях жизни людей в процессе перехода к социализму. Предполагать, что наука может обрести эту свою историческую функцию независимо от соответствующих материальных предпосылок – значит так или иначе разделять утопический и волюнтаристский взгляд на социальную действительность.

Регулируемость общественных процессов (и соответственно участие науки в регулировании этих процессов) не является функцией от собственного развития науки. Поясним это следующим сопоставлением.

В последние десятилетия бурно развивается наука об управлении, большой вклад в которую сделан лично проф. Винером. Возможность применения этой науки к исследованию экономических (и шире – социальных) процессов стала сегодня неоспоримым фактом. Однако само такое применение ни в чем не меняет принципиального положения дел. Капитализм не может превратиться в «управляемый капитализм» за счет тех методов, которые наука об управлении предоставила в распоряжение его социологов и хозяйственных политиков. Напротив, использование этих методов само ограничивается природой капиталистической хозяйственной политики. Сами по себе они никогда не позволят овладеть хозяйственным развитием как историческим процессом, ибо он зависит не столько от рыночных конъюнктур, эффективных средств понижения себестоимости продукта и т. п., сколько от таких вещей, как изменение форм собственности, кризис колониализма и классовая борьба.

С другой стороны, показательно, что уже в первые десятилетия существования социалистического государства, в период, когда наука об управлении и контроле еще не выделилась в самостоятельную область знания, когда еще не сложились современные методы получения и обработки массовой информации о протекании социальных процессов, (то есть при относительной неразвитости самой науки об управлении), развитие общественной жизни уже протекало на основе научного планирования, на основе предвидения, сознательного регулирования и контроля. Основой этого был совершенно новый тип материальных зависимостей, свойственных социализму.

Именно эта коренная противоположность и скрадывается описанием науки, которое предлагает проф. Винер. Способ существования науки (и это сделалось очевидным именно в современных условиях) есть одно из характерных проявлений способа существования самого общества. Вопрос о характере современного научного знания на деле решается в более общей форме, в форме следующей проблемы: каково в данном обществе сознательное, целенаправленное общественное действие вообще?

Проф. Винер чувствует эту особенность проблемы и не случайно ставит вопрос о наиболее общих целях, которыми мы можем руководствоваться, используя науку в обществе.

Однако именно в этом пункте особенно остро ощущается уязвимость такого анализа науки, который не учитывает предпосылки и выводы материалистического учения об обществе.

Прежде всего бросается в глаза, что цели, которые наука в качестве регулирующего элемента механизма «гомеостазиса» должна обслуживать, рассматриваются проф. Винером исключительно в качестве «жизненных целей», или, если условно прибегнуть к экзистенциалистской терминологии, в качестве «проектов нашего существования», с которыми сообразуется индивидуальное поведение. Как передовой ученый, проф. Винер справедливо отвергает христианскую идею о том, что цель человеческой жизни состоит в спасении наших душ, а также современные психоаналитические эрзацы этой идеи.

Однако, как видно из разъяснения, он отвергает данные концепции на том весьма характерном основании, что они плохо продуманы, что они не отвечают требованиям разума и «недостаточно корректны», с точки зрения современных научных представлений. Винер не видит, однако, более общего обстоятельства: вопрос о том, имеет ли исторический процесс объективную и предвидимую направленность, отнюдь не сводится к вопросу о том, возможны ли абсолютные и универсальные «жизненные цели», абсолютные и универсальные «проекты человеческого существования». Общество, а также наука, поскольку ее изменение является объективных процессом, зависят в своем развитии не от «жизненных целей», то есть не от субъективных представлений о смысле жизни, которые люди сознательно исповедовали и с которыми они соизмеряли свое индивидуальное поведение, а прежде всего от тех целей, которые они на деле осуществляли, как выразители определенных материальных интересов и потребностей. Подходить к историческому развитию с мерками и критериями индивидуального поведения, ставить вопрос об абстрактной «жизненной цели» общества вообще имело бы смысл лишь при предположении, что либо эта цель установлена кем-то, находящимся вне общества, либо в процессе развития общество осуществляет векую изначально заложенную в нем имманентную цель.

Однако именно так ставит вопрос проф. Винер. По его мнению, либо должна существовать «жизненная цель», «к которой стремится наше длящееся существование», либо вообще нельзя считать, что общественное развитие имеет определенную направленность. Проф. Винер достаточно реалистичен, чтобы признать, что общественное развитие не носит телеологического характера. О совокупной «жизненной цели» можно, по его словам, говорить лишь в условном наклонении: «Мы действуем, как если бы она была». Но в то же время он считает, что если развитие не носит телеологического характера, то мы вообще не можем обнаружить в истории никаких «вех» и «ориентиров», по которым могла бы быть проложена дорога в будущее. Мысль о закономерном характере общественного развития ему совершенно чужда.

Развитие общества действительно не телеологический, а естественноисторический, объективный процесс. Маркс и Энгельс подчеркивали в «Немецкой идеологии», что лишь «в искаженно-спекулятивном представлении делу придается такой вид, будто последующая история является целью для предыдущей». Однако это отнюдь не означает, будто общественное развитие является ненаправленным и соответственно непредвидимым изменением.

Если мы не можем установить никаких абстрактных целей жизни или общества вообще, то мы способны с достаточной точностью определять законы развития человеческого общества, объективные тенденции, с необходимостью прокладывающие себе дорогу.

Между прочим, именно здесь наука и выступает как одно из важных орудий общественной жизни, но не в своей «гомеостатической», а в своей познавательной функции.