Но что же все-таки сейчас произошло? Неважно. Потом разберемся».

Мэри-Линетт судорожно сглотнула и изобразила на лице подобие улыбки:

– Ну, и надолго вы к нам?

Она сделала ошибку, взглянув на него. Все повторилось снова. Но не так ярко, как прежде, – возможно, потому, что в этот раз она к нему не прикасалась. Однако ей вновь показалось, будто ее ударило током.

А Эш выглядел как кот, получивший пинка: шерсть дыбом, несчастный, удивленный...

«Ну, наконец-то пришел в себя», – подумала Мэри-Линетт. Они неотрывно смотрели друг на друга, а комната медленно кружилась, окрашиваясь в розовый цвет.

– Кто ты? – спросила Мэри-Линетт, попирая все приличия.

– А ты кто? – спросил он тем же тоном.

Они продолжали пристально смотреть друг на друга.

Клодин слегка прищелкнула языком и убрала со стола томатный сок. Мэри-Линетт испытывала неловкость перед мачехой, но сейчас ей было не до нее. Все ее сознание сконцентрировалось на молодом человеке, на безмолвной схватке с ним. Она пыталась избавиться от странного ощущения, будто оказалась частью головоломки, которая только что совпала с другой.

– Ну, так... – начала Мэри-Линетт натянутым голосом в тот самый момент, когда Эш отрывисто произнес те же самые слова: «Ну, так...»

Они опять молча уставились друг на друга. Наконец Мэри-Линетт удалось оторвать от него взгляд. Что-то щелкнуло в ее сознании, и она вспомнила:

– Эш, – сказала она. – Эш. Миссис Бердок что-то говорила о тебе... о маленьком мальчике по имени Эш. Я не знала, что она рассказывает о своем племяннике.

– Внучатом племяннике, – уточнил Эш. Его голос звучал не совсем уверенно. – А что она говорила?

– Что ты был скверным мальчишкой и, возможно, когда вырастешь, станешь еще хуже.

– Ну, в этом она была права. – Внешне Эш несколько расслабился, будто почувствовал наконец почву под ногами.

Мэри-Линетт тоже немного успокоилась, ее сердце билось ровнее. Она обнаружила, что, когда концентрируется и не смотрит на него, непривычные ощущения отступают.

«Дыши глубже! – приказала она себе. – И пусть все идет, как идет. Ничего не случилось. Подумаешь об этом позже. А что важно сейчас?»

Сейчас важно вот что: во-первых, этот парень – брат тех девушек; во-вторых, он может быть замешан в том, что случилось с миссис Бердок; и, наконец, если он не замешан в этом, то может поделиться с ней какой-нибудь информацией. Например, он может знать, не оставила ли его тетя завещание, а если да, то кому достанутся фамильные ценности.

Она искоса следила за Эшем. Он явно сник, дышал ровнее и спокойнее.

Они оба пришли в себя.

– Итак, Ровена, Кестрель и Джейд – твои сестры, – проговорила Мэри-Линетт со всей вежливой небрежностью, на которую только была способна. – По-моему, они очень... милы.

– Я не знала, что ты с ними знакома, – сказала Клодин, и Мэри-Линетт только теперь заметила, что ее мачеха застыла в дверях, опираясь изящным плечиком о косяк двери, скрестив руки на груди и держа кухонное полотенце. – Я сказала Эшу, что ты не встречалась с ними.

– Мы с Марком были у них вчера.

При этих словах в лице у Эша что-то вспыхнуло. И тут же исчезло – прежде, чем Мэри-Линетт смогла сообразить, что это было. Но ей почудилось, будто она стоит на краю обрыва под пронизывающим ветром.

Почему? Что могло быть плохого в том, что она встречалась с девушками?

– Ты и Марк... Марк, должно быть... твой брат?

– Именно так, – сказала Клодин, все еще стоя в дверях.

– А у тебя есть еще братья или сестры?..

Мэри-Линетт прищурилась.

– Ты что, проводишь перепись населения?

Эш изобразил слабое подобие своей высокомерной ленивой улыбки.

– Просто я предпочитаю знать, с кем дружат мои сестры.

«Интересно, зачем?»

– Думаешь, им необходимо твое одобрение?

– Безусловно. – На сей раз его улыбка выглядела естественней. – Мы – старомодная семья. Очень старомодная.

Мэри-Линетт застыла с открытым ртом. Но в ту же минуту ее охватила внезапная радость: сейчас ей не нужно думать об убийстве миссис Бердок, о розовом тумане или о том, что известно этому парню. Сейчас нужно действовать.

– Значит, у вас старомодная семья, – проговорила она, сделав шаг вперед.

Эш кивнул.

– И ты – за старшего.

– Да, здесь я за старшего. А дома – мой отец.

– И ты собираешься диктовать своим сестрам, с кем им дружить? Может, ты и друзьями своей тети интересуешься?

– Разумеется, я только что обсуждал это... – Он сделал неопределенный жест рукой в сторону Клодин.

«Ну конечно, обсуждал. Все понятно». Мэри-Линетт сделала шаг навстречу Эшу. Тот продолжал улыбаться.

– Полно вам, – Клодин взмахнула полотенцем. – Не смейтесь.

– А мне нравятся девушки с норовом, – произнес Эш с таким видом, будто ему наконец удалось измыслить самую большую гадость, на какую он только был способен. Затем, словно собравшись с духом, он подмигнул Мэри-Линетт, протянул руку и потрепал ее за подбородок.

Бах! Вспышка! Мэри-Линетт отскочила назад. Отпрянул и Эш, глядя на свою руку, как на предательницу. У Мэри-Линетт возник необъяснимый порыв двинуть Эша так, чтобы он растянулся, да еще поплясать на нём. Она никогда не испытывала такого ни к одному парню.

Подавив это желание, она ограничилась тем, что пнула Эша в голень. Он взвился от боли и отскочил. От его вальяжного самодовольства не осталось и следа. Сейчас он выглядел испуганным.

– Думаю, тебе лучше уйти, – любезно предложила Мэри-Линетт. Она никогда не была вспыльчивой, и сейчас сама себе удивлялась. Возможно, глубоко внутри нее пряталось что-то такое, о чем она и не подозревала.

Клодин открыла рот от изумления, качая головой. Эш продолжал подпрыгивать и явно не собирался никуда уходить. Мэри-Линетт опять двинулась к нему. И хотя Эш был на полголовы выше нее, он отступил, глядя на нее почти с изумлением.

– Эй! Эй, слушай, кончай... Что ты делаешь? Если бы ты знала...

И Мэри-Линетт увидела это снова – что-то промелькнуло в его лице, внезапно утратившем свое дурацкое и вместе с тем привлекательное выражение: будто при ярком свете зло блеснуло лезвие ножа, словно предупреждая: берегись!

– Вот что: можешь морочить голову кому-нибудь другому. – Мэри-Линетт приготовилась нанести новый удар.

Эш открыл было рот, чтобы что-то сказать, но тут же передумал. Потирая подбородок, он посмотрел на Клодин, ухитрившись изобразить обиженную и жалкую, но в то же время кокетливую улыбку.

– Большое вам спасибо за...

– Пошел вон!

Улыбка исчезла с его лица.

– Именно это я и делаю.

Эш захромал к парадной двери. Мэри-Линетт пошла за ним следом.

– Интересно, как тебя обычно называют? – неожиданно спросил он, уже переступив порог, словно нашел наконец возможность отыграться. – Мэри? Мэрилин? М'лин? М. Л.?

– Меня зовут Мэри-Линетт, – ровным голосом ответила она. И добавила шепотом: – «Слыхали так? Расслышали вы плохо».

В прошлом году на спецкурсе по английской литературе она читала «Укрощение строптивой».

– Неужели? «И всем известен злой ее язык»? – Эш все еще пятился, не спеша повернуться к ней спиной.

Мэри-Линетт удивилась. Наверное, в его классе тоже проходили эту пьесу. Но Эш не выглядел таким начитанным, чтобы к месту цитировать Шекспира.

– Желаю весело провести время с сестрами, – сказала она, закрыла за ним дверь и прислонилась к ней спиной, пытаясь перевести дух. Лицо и руки у нее онемели, словно на грани обморока.

«Если бы сестры убили его, я бы их поняла, – подумала Мэри-Линетт. – Хотя они все какие-то странные, во всей этой семье есть что-то загадочное».

Загадочное и пугающее. Если бы она верила в предчувствия, то испугалась бы еще больше. У нее было предчувствие, что непременно должно случиться что-то нехорошее.

Клодин пристально смотрела на нее из гостиной.

– Просто невероятно, – сказала она. – Ты только что ударила гостя. Ну, и что все это значит?