— Надо же! Признали тебя! — удивился Петро. — Значит, толк будет. Если верят собаки — поверят и старатели. — Снял чемодан из кузова и подал вниз. — Принимай, начальник, шмотки. Вот по этой тропинке рули к "белому дому".

Ох! Не завидую я тебе, знал бы, что предстоит летом! Авось и выдюжишь, всё же, разведчик, нам нет нейтральной полосы, всё вокруг наше… Бывай, Семён!

— А ты, где будешь ночевать?

— В кабине, где же ещё. Вдруг ночью заглохнет, разморожу двигатель. Да ты не переживай. Я так привык, что в бараке и не усну. Честно…

Поскрипывает снег под ногами, обжигает щёки морозец, из труб бараков подпёрли небо струи белого дыма. На высокой ноте поёт дизель электростанции, горят по столбам редкие фонари, синим огнём плещется у гаража сварка.

Палкой обил снег с валенок — всё же, оступился с узенькой тропинки, — шагнул в ярко освещённую комнату. Представился. Встретили двое: заместитель по горным работам Лукьян Григорьев и механик Алексей Воронцов.

У заместителя простодушное лицо с якутским разрезом глаз, короткий ёжик седых волос и неожиданно крупные губы.

Петро ещё в дороге успел поведать, что за эти губы привязалась к Григорьеву кличка «Чомбе», где бы он ни работал, всё равно отыскивает.

Воронцов — москвич, с пятнадцатилетним старательским стажем. Невысокого роста, одет в джинсовый костюм, аккуратно подстрижены щегольские усики. Взгляд осторожный и чуть снисходительный.

До полуночи проговорили, знакомясь и изучая друг друга. Посмотрели карты и разрезы месторождения, план работы на сезон. Механик доложил о ходе ремонта техники и своих нуждах.

Хозяева "белого дома" были гораздо старше новенького и опытнее в деле отработки россыпей. Но в разговоре этим не кичились, соблюдали субординацию. Принцип единоначалия у старателей — закон.

Ковалёва поразила оснащённость участка бульдозерами и запасными частями, механизация ремонтных работ, армейская чёткость и ёмкость доклада, но более всего, запас дизтоплива и масел на лето. Не верилось, что всё это можно использовать за короткий сезон.

И такой кулак механизмов сравнить с геологоразведкой невозможно. Сколько труда стоило ему принудить работать свои истрепанные бульдозеры в разведочной партии! Сколько ушло зряшного времени на простои и поиски запчастей! Трудно представить. А здесь — надёжный запас всего, до последнего болта.

Но когда стал вникать в то, что предстоит сделать за лето, страх взял. Перевернуть миллионы кубометров торфов и песков, чтобы получить плановую цифру металла! Такой объём на сотню людей? Семён даже растерялся. Как же надо работать, чтобы выполнить все это?

Лукьян раздумчиво хмурился и бродил по комнате, держа на отлёте в пальцах сигарету, прикрыл свои узкие глаза. Словно читал мысли и видел испуг:

— Не паникуй, не паникуй… Поможем, поправим. Мы с Алексеем не первый год землю роем. Подтвердилось бы только плановое содержание золота — объёмами наскребём. Главное — техника!

Воронцов не подведёт со своим железом — выиграем. И концентрация горных работ! А людей натаскаем, не впервой. Месяц-два повожусь — станут классными специалистами.

— Я особо не паникую, но от помощи не откажусь. С россыпями дела не имел.

— Мы тоже когда-то начинали, не боги золото дают — люди. Обвыкнешь. Пару раз Дед отругает по рации, озарение и придёт… Придё-ё-ё-т! Нас ещё будешь учить.

— Да… Тяжёлый попался нам председатель, — отозвался с койки Воронцов, — я с ним много лет маюсь. Начинал еще начальником драги на прииске, где он был директором. Гонял нас, молодых, нещадно.

А обиды нет. Научил порядку и дисциплине. Приедет на драгу, из машины вылазит, манит рукой. Если план выполняешь — хорошо, если горишь — держись, не всякий выдюжит его разнос.

До этого год отработал на другом прииске. Вроде бы всё так же: те же промприборы, запасы хорошие, а порядка нет. То горючее забыли подбросить, то запчасти, то люди разбежались, а лето уходит. Влас таких казусов не допускает,

— Ну, что же, ребята, думаю, сработаемся? — приободрился Ковалёв.

— А куда мы денемся, — изумлённо замер Лукьян, — у нас общее дело. Коли не сработаемся, у Петрова одно лекарство — разгонит к чёртовой матери. Отец-командир закалки дальстроевской. Сработаемся, Как не сработаться? Делить нечего.

Улеглись спать. Григорьев опять закурил, мерцал впотьмах огоньком сигареты.

— Семён Иванович, а, сколько тебе лет стукнуло?

— Тридцать. А что?

— Хм. Маловато для начальника старателей. Я уже шестой десяток разменял, а всё в начальники не продвинусь. А впрочем, не так уж и мало, тридцать, — философствовал Лукьян, — об одном попрошу — не добрись… Надо стать жестоким.

— Жёстким или жестоким?

— Как сумеешь, только не будь мямлей. Порядок заведён не нами, не нам его и губить. Меньше улыбок и братаний с подчинёнными, дистанция и никакого панибратства. Иначе работяги сразу на шею сядут и ножки свесят. Поверь мне. Ответ за план и наш заработок держать тебе.

— Ладно, посмотрим. Давай спать — утро вечера мудренее.

— Вскрыша хорошо поддается, площадь обнажения по таличкам дай Бог, — не угомонился Григорьев, — здесь кочковая мерзлота, по долине, в основном, талик. Он и рождает плывуны. Послушай, как наяривают бульдозеры! Музыка! До чего интересная и проклятая эта работа… Как у той птички, стоит коготку увязнуть и не оторвать себя от старания, не улететь.

Думаешь из-за денег тут свет копчу? Не-е-е. Из-за порядка в деле. Трудно его держать, но в десять раз легче, когда не повторяешь приказов, когда нет сомнений, что всё исполнится так, как надо. Одно время на стройке работал, сейчас вспомню и не верю, как план натягивали.

Если бы там наладить такую дисциплинку, как у нас, дарили бы ключи от квартир все молодоженам поголовно. Жёстче! Жёстче, Семён! Добрых сверху начальство клюет, снизу народ плюет.

— Я считаю, что мера во всём должна быть, по ней и буду работать. Жёстко можно, а жестоко и вам не позволю. Люди — дороже золота. Ненависть к начальнику чревата апатией в работе всего коллектива. Жестокость не поможет в деле, если поймаешь злобу в глазах исполнителей. Это — конец.

— Теоретически… Может быть, и так. Но Чингисхан ломал хребет каждому девятому нукеру, если они не смогли взять город. После этого, ещё раз посылал их в бой, и они брали город.

— Так что, Лукьян, предлагаешь ломать хребет каждому девятому бульдозеристу, если участок не выполнит план? — усмехнулся в темноте Семён.

— Да не-е… Спины трогать не будем. Ломать нужно хитрую лень, демагогию, привычку на чужом горбу в рай проскочить. Народ приезжает из разных мест, кое-кто пытается работать спустя рукава — сачкануть, языком помолоть вместо дела. Если в полемику вступишь — всё! Заклюют. Они уже устав артели и все КЗоТы наизусть чешут, как стишки в школе.

А ты их в работу, в работу! А в ней-то, в родимой, баламуты и лентяи, как на ладошечке. И каждый девятый сам досрочно полезет в вертолёт. Домой заспешит. Скатертью дорожка! Тут у нас с пяток таких уже завелось, сами не работают и других совращают.

Что ж, прикажешь, с ними цацкаться, перевоспитывать? Да они же — взрослые мужики, знают, на что шли. Загрузил я их по уши и приглядываюсь, будут бездельничать, пусть летят и другим сухоту наводят. У нас — золото. Шутки — в сторону!