В четыре часа пополудни, в одном из покоев Зимнего дворца, за высоким столом, заваленным бумагами и картами, сидел последний русский император и думал свою горькую думу.

Час был не поздний, но уже темнело, и крупные хлопья мокрого снега падали в еще не замерзшую черную Неву. Ветер все усиливался, и можно было ожидать наводнения.

Император мог видеть это из окна, но его мало занимали капризы природы. Он смотрел в другую сторону, где на стене висел его собственный портрет. Николай был изображен в полный рост, в мундире, при всех орденах. Он всегда считал себя профессиональным военным, хотя чином доволен не был. Вот и сейчас император представил себе совсем другой портрет, в ином мундире и с иными погонами. «Генерал Бздилевич!»— мысленно произнес он. Увы, это были только мечты. На деле же Николай II навсегда застрял в звании полковника, поскольку по восшествии на престол дальнейшее чинопроизводство не полагалось по закону.

Возможно, для России было бы лучше, если бы полковник Бздилевич отказался от престола и целиком посвятил себя военной карьере. Быть может, тогда русский штык показал бы вонючим япошкам «почем пирожки с еб твою мать». Но это была бы уже совсем другая история.

Незадачливый полковник продолжал сидеть, подперев голову обеими руками, и думать о военной карьере. Он перебирал в памяти эпизоды биографий выдающихся полководцев: Александра Македонского, Цезаря, Ганнибала, Чингисхана, Наполеона Бонапарта… Он мысленно представил себе портреты этих великих людей, собранные в отдельной галерее в одном из залов Зимнего дворца. И среди них — его портрет. «Генералиссимус Бздилевич!»

Подумав об этом, император нахмурился, потому что в последние дни его всерьез беспокоили слухи о каком-то другом полковнике Бздилевиче — страшном и таинственном революционере, опасном и дерзком самозванце. Собственно, из-за этих слухов Николай и сидел сейчас здесь в ожидании начальника Петербургского охранного отделения г-на Барсукевича.

Затем мысли императора потекли в другом направлении, и он уже собирался позвонить и заказать пару бутылок портвейна, как вдруг камердинер постучался сам и доложил, что генерал Барсукевич почтительно просит принять.

— Скажите генералу, что мы его ждем, — сказал Николай и добавил: — и подайте нам несколько бутылок портвейна, пожалуйста.

— Какого портвейна, ваше величество?

— Любых, только разных! Мы будем пробовать и сравнивать.

Генерал Барсукевич был высокий угрюмый мужчина, слегка сгорбленный не то от вечной службы, не то от долгого пития. Его мешковатые обвислые щеки, изуродованные нелепыми седыми бакенбардами, придавали ему сходство с бульдогом. От всего его облика веяло каким-то унылым солдафонством. Он вошел в кабинет и замер в немом поклоне, а следом за ним камердинер вкатил столик с тремя бутылками различных портвейнов: розового бессарабского, белого крымского, а также — особо почитаемого императором — рубинового тифлисского.

— Присаживайтесь, Адольф Арнольдович, — любезно предложил Николай. — Хотите портвейна?

— Простите?..

— Портвейна, я спрашиваю, не хотите? — повысил голос Бздилевич.

— Ну, это-то я сразу понял, ваше величество.

— А зачем же тогда было переспрашивать?

— А зачем ваше величество обижает своего преданного слугу подобными вопросами? Портвейна я всегда хочу.

— Это очень похвально, — серьезно сказал Николай. — Как любил говорить мой покойный незабвенный родитель, любовь к портвейну есть качество, прекрасно характеризующее дворянина.

Генерал отвесил поклон, который должен был означать, что он служит уже очень давно и, конечно, прекрасно помнит эту излюбленную поговорку Александра III.

— Наполни нам стаканы красненьким, Петюнчик, и оставь нас, — повелел император все еще стоявшему посреди комнаты камердинеру.

— Может какой закусочки, государь?

— Некогда нам закусывать, Петюнчик, — очень серьезно сказал император. — Революция на дворе.

Петюнчик наполнил стаканы красненьким и удалился.

— Адольф Арнольдович, — начал царь. — Я позвал вас сегодня, чтобы вы рассказали мне все, что вы знаете о полковнике Бздилевиче.

Изрядно озадаченый таким вопросом генерал молча пил портвейн. Возникла неловкая пауза.

— Почему вы не отвечаете? — прервал, наконец, молчание император. — Город наводнен слухами об этой таинственной личности, и я вправе требовать отчета по этому вопросу от начальника охранного отделения.

— Откровенно говоря, ваше величество, — нерешительно начал Барсукевич, — в нашей картотеке имеются кое-какие данные об интересующем вас человеке. Лет десять назад…

Генерал замялся. Император все понял и поспешил на помощь:

— Адольф Арнольдович, мы с вами отлично понимаем друг друга. Давайте не будем играть в прятки. Меня не интересует, что было десять лет назад. Я хочу, чтобы вы объяснили мне те слухи, которые вот уже две или три недели упорно ползут по городу.

— Ваше величество, никакими сведениями об интересующем вас полковнике Бздилевиче Петербургское охранное отделение не располагает, — генерал сделал особый акцент на словах «интересующем вас».

Николай так разволновался, что, забывшись, собственноручно налил себе портвейна, — на этот раз крымского. Барсукевич, между тем, продолжал:

— Могу только заверить вас, что в русской армии такого офицера никогда не было.

— Вы уверены в этом?

— Я проверял.

— Все же, если ветра нет, а кусты трясутся, значит там что-то происходит, — резонно заметил император. — Как вы сами объясняете эти слухи?

— Осмелюсь высказать предположение, государь, что кто-то, когда-то мельком знавший ваше величество под вышеупомянутым псевдонимом, в шутку или невольно пустил сей слух. Лично я бы не придавал этому значения.

— Возможно, — согласился Николай. — Но все же мы обязаны учесть все возможности. Вы не допускаете, генерал, что сей слух означает появление дерзкого самозванца?

— Ну, нет! С какой стати самозванец будет величать себя полковником Бздилевичем, да и о каком самозванце может идти речь?