Его размышления были внезапно прерваны появившимся на пороге комнаты дежурным.

— Осмелюсь доложить, ваше превосходительство, — почтительно произнес жандарм, — г-н Кирхнер собственной персоной!

— Кто? — переспросил генерал, медленно возвращаясь к действительности.

— Г-н Отто Кирхнер, бумажный фабрикант.

«Вот именно, что бумажный! — подумал Барсукевич. — В наше время все фабриканты — „бумажные.“

— Ну что ж, просите! — сказал он вслух.

Сотрап щелкнул каблуками, отдал честь и вышел.

Адольф Арнольдович спрятал под стол бутылку.

Кирхнер вошел с крайне недовольным видом. Назревающие фингалы под обоими глазами и красный распухший нос делали его лицо похожим на маску, а образованный двумя кусками пластыря белый крест посреди низкого лба придавал фабриканту сходство с рыцарями таинственных средневековых орденов. Барсукевич давно недолюбливал Кирхнера и с удовольствием лицезрел его в столь жалком обличье.

«Крестоносец» плюхнулся в стоявшее перед генеральским столом кресло и заявил:

— Возмутительные безобразия творятся во вверенном вашей охране городе, г-н генерал!

— Я не охраняю город, г-н Кирхнер. Я лишь охраняю порядок в городе, а это, согласитесь, отнюдь не одно и тоже.

— Возможно я не совсем удачно выразился, Адольф Арнольдович, но это не меняет сути.

— А в чем суть?

— А суть заключается в том, что этот охраняемый вами порядок оставляет желать много лучшего.

— Вы, я вижу, имели удовольствие получить пизды? — сладким голосом осведомился генерал.

— Имел, — угрюмо ответил фабрикант.

— Но это еще не дает вам право критиковать установленный порядок! — сказал генерал, и в его голосе внезапно послышались грозные нотки.

— Боже упаси! — перепугался Кирхнер.

«Вот так-то лучше!» — подумал Барсукевич, а вслух спросил:

— Где и когда вам дали?

Кирхнер растерялся. В запарке он совсем не подготовился к этому естественному вопросу. Сказать правду он не мог: не хотел подводить Александру.

— Это случилось на углу Невского и Знаменской, — пролепетал несчастный фабрикант.

— Возле магазина Каскада? — спросил Барсукевич.

Кирхнер понял, что соврал неудачно. Место он назвал слишком популярное, приметное, должны были быть свидетели.

— Не совсем, — неуверенно промямлил он. — Это было… это случилось уже за углом, на самой Знаменской, но неподалеку от Невского.

«Врет! — подумал Барсукевич. — Только зачем?»

— Ну, а кто вам дал? — спросил генерал.

— Некий г-н Бздилевич.

— Кто? — генерал аж подпрыгнул на стуле.

— Какой-то наглец, назвавшийся г-ном Бздилевичем.

Адольф Арнольдович встал и принялся медленно расхаживать по кабинету. Опытнейший следователь, он был уверен, что Кирхнер что-то привирает. В самом деле: ведь не представляется обычно человек прежде чем набить вам морду на улице! С другой стороны, морду этому болвану несомненно набили, и кто-то при этом назвался г-ном Бздилевичем. Если предположить, что Кирхнер по каким-то причинам скрывает место происшествия, то все будет выглядеть вполне правдоподобно.

Чтобы выиграть время для обдумывания ситуации, Адольф Арнольдович снова залез в стенной шкаф и выставил на стол новую бутылку и два чистых стакана.

— Хотите портвейна? — любезно предложил он. — Это бодрит.

— Я не пью, — сказал фабрикант.

— Непьющих портвейн особенно бодрит! — веско произнес генерал и до краев наполнил стаканы.

Взбодрились. Затем, приведя в порядок дыхание, Барсукевич спросил:

— Скажите, Отто Юльевич, а как выглядел этот ваш г-н Бздилевич?

— Гм-м… такой, знаете… маленький, лысый, рыжеватый… очень крепкий и ловкий…

Генерал взволнованно походил по комнате. Затем опять сел, вынул из среднего ящика стола фотографию и протянул ее Кирхнеру.

— Этот?

— Этот!

В восемь часов вечера наследник престола и его любовница пили чай.

— Попробуйте вот это абрикосовое варенье, Вова, — предложила Аликс. —Сегодня утром я получила его из Киева.

— Отличные новости! — оживился Ульянов. — Обожаю абрикосовое варенье!

— Давайте также дернем коньячку, мой друг, — грустно сказала Аликс. — Увы, не все новости столь хороши. Вместе с посылкой мне передали письмо.

— Что-нибудь случилось? — Ульянов изобразил на лице беспокойство.

— Сестра моя очень плоха, и меня просят приехать. Завтра я уезжаю в Киев.

— Надолго?

— Надеюсь вернуться сразу после новогодних праздников, но не исключено, что придется подзадержаться.

— Анжелика тоже едет?

— Анжелика остается здесь.

Ульянов мысленно потер руки.

Анжелика — лохматая юная ведьма с прекрасными, но мокрыми от слез, глазами — воротилась в половине девятого. Новости она принесла ужасные: Лев Абрамович Каскад содержится в тюрьме на Шпалерной, обвиняется в антигосударственной деятельности, и никого к нему не пускают.

Выслушав ее, Ульянов молча закурил. Комментарии были излишни.

— Что можно предпринять? — спросила Анжелика.

— Ничего, — ответил Ульянов. — Разве что взять тюрьму штурмом.

— Может быть — адвоката? — предложила Аликс.

Ульянов горько усмехнулся.

— Адвоката!? Неужели вы думаете, что его будут судить? Сегодня — когда они убивают бастующих рабочих прямо на улицах, когда не щадят даже детей!

— Но кто это — «они»? — гневно спросила Анжелика.

— Они — это те, кого нам предстоит уничтожить, как класс. В этом и заключается моя борьба. Этому я посвятил свою жизнь.

— Уничтожая их, вы им же и уподобляетесь!

— Анжелика, вы не правы, — горячо возразил Ульянов.

— От ваших слов веет пацифизмом.

— Разве это плохо?

— Если бы все были пацифистами, общество бы не развивалось, и мы не были бы сейчас там, где мы есть.

— Этим доводом можно оправдать любое насилие!

«Какая все-таки прекрасная девушка!» — вновь подумал Ульянов.

— В любом случае, — продолжала Анжелика, — уничтожая друг друга, вы уничтожаете будущее.

— Мы дети своего века.