— Нет, — ответил Ади. — Хотя, скорее, да. Почти.

— Умница! Ты знаешь, что это такое, а вот само слово тебе еще не знакомо. Это первый признак по-настоящему сообразительного человека, не правда ли?

Голос Старика отозвался дрожью в животе у Ади.

— Призвание, — продолжил Старик, — это когда ты занимаешься чем-нибудь вовсе не по чужому приказу. Да и нет никакого приказа. Призвание — это штука, не оставляющая тебе выбора. Ты готов пожертвовать всем, что у тебя есть, лишь бы добиться того, что кажется тебе по-настоящему важным. Призвание само говорит тебе: поступай так, и только так.

— Не хотелось бы мне оспаривать ваши высокие слова, — вмешался Алоис, — и я ни в коем случае не намереваюсь устроить диспут, но все же кое-кто из нас, на мой взгляд, вполне способен обзавестись ульем, не возлагая на себя монашеского или в какой-то мере сходного с монашеским обета. Что касается меня, я не планирую ничего большего, нежели скромное капиталовложение из денег, отложенных на старость лет обычным отставником.

— Дорогой мой господин, такое невозможно. И вы сами, несомненно, сумеете убедиться в этом. Вы сильный человек, и поэтому я говорю с вами начистоту. Полное блаженство или разрыв сердца — вот альтернативы, и ничего в промежутке. — Старик кивнул с превеликой важностью, наработанной за долгие десятилетия, на протяжении которых он выдавал себя за крупного ученого. — Господин Гитлер, я запрещаю вам даже задумываться над таким проектом, пока вы в полной мере не осознаете всех подразумеваемых здесь рисков, пока не уясните себе, сколько хворей, опасностей и смертельных врагов угрожают нашим нежным медоносным любимицам. В конце концов, не зря же мед является в естественном мире точным эквивалентом золота. Множество созданий природы, больших и малых, ревнует к истинно райской жизни этих миниатюрных существ, не только добывающих мед, но и постоянно пребывающих в его дурманно-золотом присутствии. Поэтому медоносных пчел ненавидят. Их преследуют, их уничтожают. Есть некая разновидность паука, представляющая собою Воплощенное Зло. Крабовый паук, Krabbenspinne — так его называют. Приглядев многообещающий цветок, крабовый паук прячется на самом дне благоухающей чашечки. И принимается ждать. Мне кажется, он чувствует себя в чашечке цветка как дома. Ему даже удается, перебирая лапками и трогая ими изнанку лепестков, интенсифицировать аромат цветка, так что проходит совсем немного времени и его собственный скверный запах уже не ощущается. И что случается дальше? Ничего! Крабовый паук продолжает ждать. И когда наша любимая трудовая пчела, наша чернорабочая самочка с недоразвитыми яичниками… Ведь, как нам известно, только пчелиная матка обладает этими, самыми таинственными, женскими органами в полноценном виде, ах! Эти недоразвитые самочки, обреченные на каторжный труд в течение всей и без того недолгой жизни… И вот представьте себе такую крошечную добытчицу. Запах, источаемый цветком, неудержимо манит ее. Она забирается на него, она хочет разжиться нектаром и пыльцой, и тут-то ей и приходит конец! И какой страшный конец! Ведь паук не убивает ее моментально, а только парализует собственным ядом, и она застывает на месте, неспособная на сопротивление, а паук принимается медленно, с садистической неторопливостью, пожирать ее, один за другим поглощая жизненно важные и невыразимо прекрасные элементы ее внутренней конструкции. После того как от бедняжки не остается ничего, кроме пустой оболочки, крабовый паук не без труда выпихивает эти жалкие останки из чашечки цветка, после чего преспокойно засыпает сытым сном победителя и убийцы, засыпает все в той же чашечке. Теперь она и впрямь становится его домом.

Отныне Ади долгие недели будут сниться пчела, цветок и паук. Вернее, множество пауков, потому что по следу первого на цветок взберутся и другие. Старик перешел к рассказу о пчелином волке (так он именовал осу), набрасывающемся на рабочую пчелу, как раз когда та садится на цветок. Причем, сказал он, пчелиный волк жалит бедняжку прямо в горло.

— В горло, и только в горло. А оно у медоносной пчелы такое слабое. И опять-таки ее мгновенно парализует. Пчела становится полностью беззащитной, и оса чувствует собственную безнаказанность. Она вспарывает пчеле брюшко, чтобы добраться до нектара, которым несчастная труженица уже успела разжиться. Оса ухитряется одновременно подобрать и тот нектар, который остается во рту у пчелы, и тот, который вытекает из уже распотрошенного брюшка. И что же, осе этого оказывается достаточно? Отнюдь! Этот изверг женского рода подхватывает парализованную и искалеченную малышку и уносит ее к себе в особо оборудованное гнездо. И там укладывает в один ряд с пойманными ранее и по-прежнему живыми, хотя и совершенно неподвижными пчелами, общим числом от шести до восьми штук. И в это же гнездо оса откладывает яйцо, одно-единственное, которому и предстоит впредь питаться живыми, но неподвижными рабочими пчелами. И это яйцо, эта личинка, разжирев на таких харчах, рано или поздно превращается в еще одного пчелиного волка. И представляете, каково им живется, этим пчелкам, пока их медленно, ножку за ножкой и орган за органом, пожирает стремительно подрастающий волк? Представляете, каково это: чувствовать себя живой пищей? А почему оно все так устроено, лучше спросить у так называемой матушки-природы с ее пресловутой добротой и якобы непререкаемой мудростью. А ведет она себя при этом как серийный убийца-маньяк, как самый безжалостный изо всех маньяков. Яд, впрыснутый осой, предохраняет плоть парализованных пчел от гниения и, главное, не дает им умереть. И они живут долгие дни, поедаемые злобным детенышем, которому не терпится превратиться в пчелиного волка.

Я привел два этих исключительных случая в качестве живого примера опасностей, омрачающих жизнь пчелиной колонии — как раз такой колонии, которую вы теперь вознамерились опекать. У пчел столько врагов! Крыса расцарапывает когтями переднюю стенку улья, пока пчелиная стража не даст ей отпор. А сама эта стража — она ведет себя героически, но что толку! Пчелы такие маленькие, что иная тварь заглатывает их по нескольку штук разом. За телами павших в бою пчел охотятся питающиеся падалью жабы. Есть еще одна разновидность пауков — они ловят пчелу на лету и оплетают коконом. В ваш улей могут вторгнуться муравьи. Я видывал пчелиные колонии, в которых хозяева были вынуждены потесниться и уступить часть жизненного пространства муравьям, лишь бы эти несокрушимые воины не уничтожили соты, в которых готовится к жизни подрастающее поколение пчел. А еще большее зло от мышей. Летом они опустошают соты в поисках меда. Зимой забираются в улей в поисках тепла и устраивают себе нору то в одном углу, то в другом. Самые сильные стражники, отвечающие за порядок в самом улье, переходят в контратаку и, бывает, побеждают мышей, задавив их общей массой. Да, как это ни странно, такое случается. Пчелы могут насмерть искусать вторгшееся к ним чудище. И каждый раз это выдающаяся победа. Но, спрашивается, что им после такой победы делать с трупом? Для них мышь — громадина, как для человека — Левиафан. Или даже больше. А как только труп мыши начинает разлагаться, в улье становится не продохнуть. Так что пчелам приходится обрабатывать эту тушу своего рода дезинфектантом. Подумайте только, какие они искусницы! Они научились добывать это жизненно необходимое для них вещество из цветочной пыльцы с добавлением почек определенных растений. Вы об этом когда-нибудь слышали? О прополисе?

— Разумеется, — ответил Алоис. — Прополис — это пчелиный клей. Они пользуются им и когда замазывают трещины в стенках улья. — Произнося это, он опять себе нравился.

— Вижу, что мне не удалось отговорить вас, — заметил старик.

— Я исповедую принцип золотой середины, — сказал Алоис. — И предпочитаю думать о весьма вероятной выгоде, а не об опасностях, пусть тоже не исключенных. Опасности — это оборотная сторона любой деятельности.

— А ты боишься ос? — спросил Старик у мальчика.

Ади сначала кивнул, но тут же поспешил выразить в словесной форме нечто прямо противоположное: