— Дитя мое, я задам несколько вопросов. Отвечай-ка на них побыстрее, и я дам тебе отпущение грехов. — Он осенил ее крестным знамением и спросил, не раскаивается ли она в отступлении от церкви, часто ли она бывала рассержена, всегда ли была верной мужу, лгала ли когда-нибудь, воровала ли; все это он спрашивал столь обыденно и торопливо, будто ему и в голову не могло прийти, что такая молодая женщина могла свершить тяжкий грех. Не передохнув, он тут же пробормотал: — Покайся разок про себя, и на этом закончим, моя дорогая. — Вся тирада заняла у него не более минуты.

Вернувшись в комнату со стаканом воды, Джон увидел, как старый священник вершил крестное знамение. Отец Макдоуэлл продолжал молиться, даже не взглянув на Джона. Закончив, он обернулся и сказал:

— А-а, это ты. Спасибо за воду. Она была мне так необходима. Итак, мой мальчик, прости, что побеспокоил тебя. — Джон не мог произнести ни слова. Он посмотрел на жену, лежавшую с закрытыми глазами, и присел на край кровати. Он был слишком расстроен, чтобы говорить.

— И не надо грубить, друг мой, — произнес отец Макдоуэлл, ожидая неприятностей.

— Я не грублю, — смиренно сказал Джон, глядя на священника. — Но ведь вы поступили не совсем честно. И она вроде отказалась от меня в свой последний час. Не думал, что вы ей будете нужны.

— Благослови тебя бог, да благословит он вас обоих. Она поправится, — произнес отец Макдоуэлл. Но ему было стыдно смотреть Джону в глаза, когда он натягивал на себя пальто.

В прихожей старый священник заговорил с мисс Стэнхоуп, которая хотела извиниться за поведение своего шурина: — Прошу простить, отец, если посещение для вас оказалось неприятным, — сказала она.

— Почему неприятным? — спросил он. — Я был очень рад повстречаться с Джоном. Он славный парень. Очень жаль, что он не католик. — Вот не знаю, честно ли я обошелся с ним.

Пока священник, кряхтя и вздыхая, медленно сходил вниз по лестнице, он размышлял над вопросом, честно ли он поступил с молодым человеком. Но, добравшись до улицы, он уже добродушно радовался мысли о том, что он столь удачно услужил человеку, который когда-то отверг веру и потом позвал его в последнюю минуту. Двигаясь перекатывающейся походкой, словно ноги его очень болели, он бормотал:

— Конечно, они были счастливы и без этого… по-земному. Вот задача, не стал ли я между ними?

Он шел, шаркая ногами, страшно усталый, но не переставал думать: «Как красива его непоколебимая любовь к ней!» И тут же, спохватившись, мысленно добавил: «Но это, пожалуй, просто языческая красота».

И размышляя об этой красоте, он почувствовал себя невыразимо несчастным.

Раскаяние

Вечером, зайдя в закусочную Стюарта и усевшись за столик рядом с калорифером, чтобы просушить намокшие от снега башмаки и выпить чашечку кофе, Фил заметил, как за соседним столиком хорошо одетый и выбритый до синевы мужчина с длинными волосами брезгливо отодвинул от себя бутерброд — ломти телятины на ржаном хлебе, — словно его мутило от одного вида еды. По тому, как мужчина не отрываясь глядел на бутерброд, можно было догадаться, что он изрядно пьян. Мужчина крепко стискивал в левой руке счет, а правой пытался нащупать и вытащить из кармана деньги. Все его мысли, по-видимому, были заняты тем, чтобы выбраться из-за столика и, устояв на ногах, пройти, не запинаясь, к кассиру, с чувством собственного достоинства оплатить счет, а потом влезть в такси, и не уснув, добраться до дому.

Всей тяжестью навалившись на стол, мужчина уставился на кассира; его рука с пачкой долларов почти касалась пола. Это напомнило Филу о том, как необходим ему сейчас хотя бы один доллар. Фил дважды пересек страну, но остался без гроша; свои рубашки он сдал в самую дешевую прачечную на 26-й улице, и человек, которому он вчера звонил и с которым когда-то сидел за одной партой — теперь он служил в каком-то издательстве, — назначил Филу свидание, сказав, что, возможно, сумеет подыскать ему работу хотя бы на несколько недель в отделе экспедирования. Но из прачечной ему рубашки не отдадут, пока он не заплатит за стирку. А разве может он встретиться с другом детства, который сейчас делает большие деньги, если на нем не будет хотя бы чистой рубашки.

Подавшись вперед, Фил напряженно следил, как пьяный, уставившись на стойку кассира, непослушными пальцами перебирал пачку денег, стараясь вытащить банкнот. И тут случилось именно то, на что Фил даже не смел надеяться: из пачки выпала зеленая бумажка, толстые пальцы пытались ухватить ее на лету, но промахнулись, и банкнот, спланировав под столик, упал на пол в грязную лужу, натекшую с мокрых калош мужчины.

С мечтательной ухмылкой глядел Фил поверх головы пьяного, вдыхая дразнящие ароматы пищи, которую подавали на другие столики. Но сердце его несколько раз екнуло. Он уже видел радостную картину: вот он заходит утром а прачечную, получает свои рубашки и одевает именно ту, светло-голубую с нежными белыми полосками, за которую в прошлом году он уплатил семь долларов в Филадельфии.

Пьяный, заметив Фила, закивал головой. Он оглядел потрепанную шляпу Фила, его старое, сильно поношенное пальто с поясом и грязную рубашку. Ему не понравилась внешность Фила — в нем таилась какая-то опасность. Мечтательное выражение на лице Фила вызвало в нем отвращение.

— Эй ты, мечтатель, — обратился он к Филу. — О чем задумался?

— Я?

— Да, ты!

— А вам-то какое дело? О чем хочу, о том и думаю!

— Извини, мечтатель. Может, ты. и прав. Весь вечер я только и делаю, что ошибаюсь, — сказал он.

В то время, как пьяный виновато улыбался, за его столик уселась девушка в бежевом пальто, усеянном мокрыми пятнами от дождя и снега; у нее были стройные ноги, бледное лицо и белокурые волосы, за которыми она давно уже перестала следить. В руках она держала неоплаченный счет. Девушка облокотилась на стол и посмотрела вокруг себя, словно кого-то поджидала. Банкнот в один доллар лежал на полу в полуметре от ее ноги.

Напыжившись от чувства собственного достоинства, пьяный с мрачной решимостью поднялся со стула и, сжимая в одной руке счет, а в другой пачку долларов, направился к кассе. Когда он отошел, Фил взглянул на девушку, глаза их встретились и они, не шевелясь, оценивающе рассматривали друг друга. У девушки были голубые глаза, и они смотрели не мигая. На какое-то мгновение она не выдержала и перевела взгляд на пол.

Фил испуганно метнулся под стол и схватил доллар, но девушка, рассчитав, где лежит долларовая бумажка, мгновенно выставила ногу и прижала ее носком; подергав доллар, Фил убедился, что его можно разорвать, но не вытащить. Опустившись на колено и держась за кончик банкнота, он беспомощно поглядел на мокрую порванную туфлю девушки, потом на ее щиколотку и широко распустившуюся петлю чулка, убегавшую вверх по ноге. Он понял, что она тоже нагибается. Их лица оказались рядом.

— Выходит, прощай доллар? — спросил он, глянув вверх.

— Похоже на то, — ответила она, по-прежнему прижимая банкнот носком. Лицо ее отражало твердую решимость.

— Может, вы хотите взять доллар и помчаться вслед за пьяным?

— И не мечтала об этом, — сказала она, и лицо ее озарила чуть заметная, бесстрастная улыбка.

Если бы она убрала носок туфли с банкнота, пока они разговаривали, он, быть может, и не совершил бы того, что произошло чуть позже; он чувствовал, что она ждет, когда он распрямится и станет чуть дружелюбнее, чтобы подвинуть доллар к себе. Но надежда заполучить доллар и выкупить рубашку подстегнула его.

— Ну, как же нам поступить? — проговорил он, добродушно пожимая плечами.

— А вы сами, как думаете?

— Сделаем вот что, — сказал он. — Допустим, что мы оба увидели бумажку одновременно и что нам обоим она нужна позарез. Давайте сыграем в орла и решку.

Она подумала и сказала:

— Вроде справедливо. Давайте.