До районной больницы пришлось ехать около получаса, наконец показалась старая ясеневая аллея, выложенная мелким булыжником. Аллея вела через парк к старинному дому, вокруг которого сгруппировались хозяйственные и жилые здания, перестроенные в соответствии с нуждами больницы.

Немного в стороне вокруг столика сидели несколько пациентов в зимних пальто, надетых на пижамы. Они усердно курили, надеясь таким образом прогнать скуку.

У главного входа стояла оперативная машина милиции с синей полосой на серых, забрызганных грязью бортах. Шофер за рулем читал книгу.

Поздно.

И тут у него мелькнула мысль, что, может, еще не все потеряно — милиция-то явилась, а что, если Хелга их тоже не пускает к девушке. Он бросился искать кабинет главврача, но там уже никого не было. Вдруг на лестнице услышал голоса и увидел Хелгу с двумя мужчинами, спускающимися с третьего этажа. Тот, что помоложе — по виду совсем мальчик, — был в форме, с лейтенантскими погонами.

Хелга узнала Наркевича сразу, хотя они не виделись со студенческих лет. Тогда они, правда, тоже не часто встречались — разве что на спортивных состязаниях или вечерах — Хелга училась на другом курсе.

— Какая честь, профессор!

— Ну что ты, мы ведь почти соседи. По крайней мере, летом. — Почему она притворяется? Ведь если присутствовала при дознании, то прекрасно знает, зачем он явился. Хочет что-нибудь урвать для себя или просто издевается?

— Будьте знакомы. Профессор Наркевич — представители власти из милиции.

Когда прозвучало его имя, в глазах обоих мужчин Виктор увидел нескрываемое любопытство.

— Мне сегодня утром показали ваш дом, — первым заговорил лейтенант. — Вы уже знаете о происшествии?

Наркевич утвердительно кивнул.

— Очень неприятно, — сказал лейтенант.

— Именно об этом я и хотел поговорить с вами, — важно сказал Виктор и, повернувшись к главному врачу, извинился: — Прости, Хелга, неджентльменское поведение, но я охочусь за инспектором все утро. — Он подумал, что сейчас правильнее было бы назвать ее по фамилии, но никак не мог вспомнить. А если бы и вспомнил, то, может, этим даже обидел бы ее — ведь женщины обычно меняют фамилию, а некоторые даже по нескольку раз.

— Мы спешим, нас ждут, — немного смутившись, сказал лейтенант.

— Ваш коллега может ехать один. А мы будем следовать за ним на моей «Волге», так что времени не потеряем.

Парень посмотрел на старшего, будто ожидая его совета.

— Поезжай, — кивнул тот. — Наверно, у человека что-то серьезное.

Лейтенант сидел напряженно, внимательно всматриваясь в ямы на размытой дороге, словно никогда таких не видел. Наркевич понял: этот первым не заговорит.

— Уверен, что это ваше первое серьезное дело. Вы ведь у нас недавно. Квартиру вам дали?

— Только комнату.

— Почему не квартиру? Вы же молодой специалист. Вот и хорошо, что мы встретились, кажется, этот вопрос я смогу уладить.

— Буду очень благодарен. У меня брат живет в Алуксне, тогда я смог бы взять его к себе. Он хочет учиться на культработника… Пусть хоть с печным отоплением и без всяких удобств, но отдельную. А тут я в кухню даже войти стесняюсь, в другой комнате живет большая семья, у них там очень тесно, и в кухне всегда что-нибудь варят, мастерят или делают уроки. Я не жалуюсь, но…

— Понимаю. Сам был молодым. Женился, вскоре родился сын. Единственный сын, поэтому мы его немного баловали. Может… Расскажите хотя бы, что там случилось в овраге. Соседи говорят ужасные вещи.

— Да и в самом деле ужасно. Парень изнасиловал девушку и хотел убить. К тому же ограбил ее.

— Девушка утверждает это? Я девушку знаю, у нее с моим сыном в прошлом году был роман. Как говорят, старая любовь, которая не ржавеет. Между прочим, она на меня произвела не очень приятное впечатление — показалась довольно легкомысленной.

— Я еще ночью узнал, что что-то произошло, только не знал, что именно. Этот негодяй хотел медальон с цепочкой выменять на водку. У нас тут одна старуха живет — спиртным спекулирует, но он не сразу нашел нужную дверь и поднял на ноги весь дом. Мне позвонили и сказали, что видели парня, который предлагал медальон с разорванной цепочкой, а у самого руки и лицо исцарапаны. Даже если бы девушка его не опознала, я все равно сегодня же посадил бы его.

— А что, если она ошибается? Специально указывает на него, чтобы отомстить. Вдруг виновен совсем другой?

— Теперь ему некуда деваться! Сам сознался, экспертиза тоже даст еще кучу материалов. Нигде не работает, не учится, сидит у родных на шее — таких надо давить как вшей!

«Не учится? Неужели уже не учится? Не могли же его исключить, не позвонив мне!»

— Как отмучил восьмой класс, так… В мозгу всего одна извилина, да и та настроена только на пьянство! Месяц грузчиком в потребсоюзе, два месяца в леспромхозе — вот и весь трудовой стаж за три года. Местные ведь знают друг друга, в конторе колхоза разговор с ним был короткий — ступай себе, откуда пришел, такие работнички нам не нужны. Сегодня утром, когда его арестовали, родственники разрыдались, а об этой девушке никто не заплакал. Я не удивлюсь, если потом, когда она появится на улице, на нее пальцем будут показывать!.. По какому вопросу вы хотели говорить со мной? Чем я могу быть полезен? Мы уже сейчас приедем, и времени для разговора не останется.

Наркевич не помнил, что пробубнил в ответ. Наверно, что-то вроде: сейчас не время беспокоить вас, не пожар, до свидания, я подъеду в другой раз, рад был познакомиться.

Придя в себя, он стал клясть Спулгу и соседей, звонивших из Лиелциемса. За попусту растраченный рабочий день, за их глупость, за свое идиотское виляние перед каким-то лейтенантишкой и за то, что был вынужден обратиться за помощью к Эдуарду Агафоновичу. Именно к нему он попадал во все большую зависимость. Эдуард Агафонович как-то незаметно руководил всей его жизнью, и избавиться от него можно было лишь за дверьми операционной.

Странно, но ничего похожего на ликование он не испытывал. Именно теперь, когда от счастья следовало бы лопнуть. Лучше уж чувствовать себя подло одураченным или незаслуженно оскорбленным. Однако он испытывал всего лишь хрупкую радость, что беда на сей раз пронеслась мимо.

Лужи раскисшей грязи во дворе, где осталась Спулга, были большие и, видно, глубокие: он оставил «Волгу» на главной дороге, рядом с молочными бидонами, и пошел за женой. По меже, балансируя, как она. Межа набухла от воды, но по дерну можно было пройти, не проваливаясь.

Посреди двора он увидел колодезный сруб с ведром, привязанным к журавлю. Дом был заперт на висячий замок. Почуяв людей, в хлеву замычала недоенная корова.

Забыв о своем светлом пальто, Спулга сидела возле двери на старом жернове, служившем ступенькой. У ее ног сгрудились довольно большие цыплята с грязными перьями на худых боках. Спулга безучастно крошила буханку черного хлеба и сыпала цыплятам, которые клевали проворно и жадно.

Хозяйство не выглядело запущенным, но все здесь указывало на нехватку мужских рук. Вот тут не хватило мужской силы, там мужского навыка, и все это женщины смогли компенсировать лишь благими намерениями, но не качеством.

Профессору вдруг захотелось сказать жене что-нибудь особенно гадкое:

— Радуйся, на сей раз это был не он!

Спулга, обеими руками закрыв лицо, неудержимо, взахлеб зарыдала. Буханка упала на землю, в стайку цыплят. Испугавшись, они сначала бросились врассыпную, но быстро опомнились и снова принялись клевать.

— Виктор, почему мы перестали быть людьми?

Он не мог вникнуть в смысл сказанного. Почувствовал, что в этих словах есть какая-то правда — да, может, и немалая, — но осмыслить все равно не мог.

К вечеру — еще нет и пяти — оставляю Ивара в Садах, а сам возвращаюсь в управление: я вызвал повесткой одного человека, который мне нужен как свидетель по другому уголовному делу. И вообще от моего присутствия в Садах вряд ли будет толк — все равно скоро совсем стемнеет.