Тем лучше! Кто-то заплакал бы, только не я!

Я торопливо сбежал по ступенькам вниз и почувствовал, как все во мне притупилось. Даже домой я не спешил.

Вдоль чугунной ограды парка проплыла знакомая шляпа. Давненько не было «хвоста»! А может быть, не замечал?

Молодой неяркий месяц откровенно усмехался: «До какой жизни ты дошел, Человек! Разве это твое настоящее дело? Почему ты смирился, не протестуешь? А может быть, тебе нравится постыдное для человека звание холуя?»

Нет, не нравится звание холуя. Не нравится унижение. Да и многое другое не нравится. Я молчу не потому, что согласен, а потому, что не понимаю чего-то важного…

«Поймешь ли, — кривится месяц. — Вот погоди, загонит тебя Карл в стеклянную гробницу, попадешь в Иносферу!»

«В Иносферу? Разве я думал о ней?…»

В какую-то секунду ощутил себя на дне гигантской чернильницы… Мне захотелось что есть силы крикнуть: «Месяц, дружище, помоги! В этой темени я задыхаюсь!..»

Месяц спрятался за верхушками деревьев, не желая со мной разговаривать. Что ж, он прав, с такими, как я, так и поступают…

Около моего дома опять мелькнула шляпа. Не слишком ли часто? Видимо, Карл распорядился усилить наблюдение за Чеком. Ну, конечно, я же дал повод!..

Во дворе было хмуро, темно. Месяц скупо освещал лишь полоску земли перед крыльцом. В саду, как черные пантеры, настороженно лежали длинные тени. Дальше, в глубине сада, скопилась непроглядная темнота и по самую крышу затопила флигелек.

В дом пока не пойду, решил я. Наверняка, телефонным звонком меня караулит Карл.

По дорожке направился в сад.

Домик, наконец, засветлел, смутные части его проступали все рельефней, и даже стал заметен матовый блеск черепицы. Темнота уползла под кусты, и я удивился: не так уж и темно, как виделось со стороны. Месяц, оказывается, сквозь ветви заглядывал и сюда, но не хотел светить ярко, приглядывался и прислушивался.

Я сразу заметил: дверь во флигелек была приоткрыта, металлическая ручка призывно блестела — не теряйся, входи! А что там делать — одному, в пустой комнате!

И вдруг голос Роба:

— Сколько можно ждать. Не топчись же у входа!

Поверить ли? Роб! Он включил лампочку, и приглушенный свет, как искусный скульптор, вылепил прекрасный портрет. Скулы, кажется, еще больше заострились, подчеркивая устремленность и силу духа беспокойного молодого человека.

Мы крепко пожали друг другу руки. Я предложил:

— Поужинаем?

— С удовольствием, — согласился Роб.

Я сбегал в дом; не включая свет, извлек из рефрижератора бутерброды, прихватил начатую бутылку «бренди», чайные чашки. Мы выпили, пожелав всему миру благополучия, и приступили к уничтожению бутербродов.

— Знаешь, — признался я. — у меня такое ощущение, будто я забрел в этот уродливый мир случайно…

— Вполне может быть! — рассмеялся Роб. — По крайней мере, чудаков, отдающих последнее, я не встречал.

— Роб, — сказал я виновато. — Я чуть не выдал тебя…

— Да ну? — заинтересовался он.

— Нечаянно ляпнул, что ты историк.

— А что еще сказал обо мне?

— Сорок лет. Имя — Боб. Этот Боб испугался моего пропуска и ретировался.

— Значит, мне остается сменить профессию. Отныне я преподаватель литературы. А сорокалетний историк Боб исчез навсегда.

— И еще. Я должен немедленно сообщить о твоем появлении.

— Ну и что же? Действуй.

— За кого ты меня принимаешь?

— Не сердись, я тебе верю. А этот господин Карл — настоящий дракон. Есть драконы и помельче, но похоже, Карл в этом драконовском созвездии самая крупная, самая грозная звезда. Даже приближаться к ней опасно…

— Верно, Роб. Такое расскажу — ахнешь. Картотека, например. В ней подробные сведения о любом и каждом!

— Это не самое страшное, — улыбнулся Роб. — Сведения обо мне ты сумел сохранить в тайне.

— Роб, — спросил я. — Ты бы хотел увидеть Элен?

— Зачем? — удивился он. — Прошлого не вернуть. Ничто уже не имеет смысла.

— А мне показалось — имеет.

Я рассказал Робу, как узнал адрес Элен, как встретился с ней в присутствии ревнивого господина Крома.

— Напрасно, дорогой Человек, — с досадой сказал Роб. — Все напрасно!

Наверное, в самом деле напрасно. Я укорял себя за нечаянную самодеятельность, за причиненную Робу боль. Оставалось рассказать о подслушанном с помощью тайной карловской техники.

— Так и сказала? — печально переспросил Роб, внимательно меня выслушав. — Позвала бы? Если бы знала, где искать?

— Так и сказала.

— Спасибо, дружище. Значит, у Элен сохранилось прежнее чувство. Но чем я могу помочь?

— Давай подумаем.

Роб серьезно посмотрел на меня.

— Боюсь, ничего не выйдет. Крепость господина Крома голыми руками не возьмешь.

Роб вдруг заторопился.

— Пора!

— Возьми меня с собой, — попросил я.

— Учти, я сплю на соломе, — неохотно ответил Роб. Видимо, он был уверен, что я не буду настаивать.

— Ну хоть немного места для меня найдется?

— Не понимаю. Столько комнат, все условия…

— А, — махнул я рукой. — Там Карл. Не хочу под надзором. Заодно покажу, где живет Элен.

Подумав, Роб согласился. Из глубины сада он принес керосиновую лампу, осторожно опустил ее на стол, и мы в полном молчании покинули флигелек.

Из калитки я вышел первым и осмотрелся. Ничего подозрительного. Позвал Роба.

Ночной парк встретил нас густой тишиной. Деревья, нахохлившись, спали, наслаждаясь покоем, и вздрагивали во сне от предощущения ветров и ледяной стужи. Месяц, старый знакомый, неотвязно следовал за нами, заглядывая в просветы аллей и ловко пробираясь сквозь ветви. Горбатые скамейки терпеливо дожидались грядущего дня, чтобы помочь тем, кто хочет отдохнуть или скоротать время на лоне природы.

Роб сказал, что любит бывать в парке. Здесь он, в счастливые времена, нередко гулял с Элен. А теплыми ночами, в более позднюю, безработную пору, частенько ночевал на аллее под звездным одеялом на гостеприимном, но очень жестком ложе.

Отец Роба, поведал мне друг, был хорошим сапожником. Но много ли в провинции заказов? В иные месяцы сапожный молоток залеживается, покрывается ржавчиной. Роб говорил, что жизнь родителей иногда ему кажется сгустком ночи в самой глухой подворотне. Как умудрялись они, удивлялся Роб, в своей крайней бедности наскребать сыну помощь!..

Мы вышли на хорошо освещенную широкую улицу. Остановились, пристально всматриваясь в размытые очертания узкого высокого здания. С удивлением заметил: вытянутый каменный четырехугольник чем-то очень похож на своего хозяина. Ну, точно — здание блеклое, лысоватое, как господин Кром. Прячется в стороне, не желает быть на виду, но с чванливой гордостью озирается вокруг — знайте меня, не так-то я прост, как может показаться… Глаза-окна — темные, пустые, ничего в них нет — ни искорки, ни живого движения…

Неожиданно в центре здания зажглись два окна — будто господин Кром проснулся и забеспокоился: что за люди стоят неподалеку? Что им нужно? Не угрожают ли деловому и семейному благополучию?

Глаза погасли. Самоуверенность взяла верх. Ничто не может поколебать вековые устои. Мало ли кто там шляется по ночным холодным улицам! Стены крепости прочны и надежны…

Видимо, Роб тоже размышлял об этом. Он грустно повторил, что ничего не выйдет, и торопливо потянул меня дальше.

На перекрестке я его остановил, попросил подождать. Кинулся под сверкающую витрину купить «бренди». Бутылочка украсит наше общение!

Я быстро вернулся, сверток удалось запихнуть во внутренний карман куртки, и ничто не мешало быстрой ходьбе. Мы пересекли еще несколько больших улиц и юркнули в переулок, заросший с одной стороны колючим кустарником. Роб предупредил, чтобы я примечал местность — возвращаться придется одному.

Еще два поворота. Путь преградил деревянный забор, за которым величественно возвышался многоэтажный дом. Роб отодвинул доску и шутливым жестом пригласил войти. Я спросил — можно ли громко говорить. Роб ответил, что красавец дом совершенно пустой, в нем никто не живет. Но все же лучше не греметь понапрасну.