Легион подошёл к последнему, лежащему под машиной, еле живому пожарнику. Тот учащённо дышал ртом. Вода заливала ему рот, он сплёвывал.

Медленно, смакуя наслаждение, Легион начал резать ему горло у самого подбородка. Пожарник кричал поначалу, его крик был недолгим. Очень быстро он лишился голоса, издавая громкий хрип, выплёскивая кровь порциями из появившейся раны. Он затих. Номер пятьдесят три.

Его глаза не закрылись после смерти. Он смотрел куда-то вверх, без фокусировки, без жизни и задора. Он просто смотрел и всё. Легион вглядывался ему в глаза, стараясь рассмотреть что-либо, но там ничего не было. Пустота. А, нет, было что-то. Это что-то сильно напоминало страх, хотя он и уходил с каждой секундой.

Голова трупа взлетела высоко, на уровень третьего этажа, ударилась щекой в стекло и отскочила в сторону. При ударе о плоский асфальт, она раскололась как яичная скорлупа, из неё вывалился мозг.

Он вернулся к двум аккуратным трупам милиционеров на обочине и, срезав одному из них пуговицы на рубашке, распахнул её. Фу! Волосатая мужская грудь. Собственно, это уже не важно, даже скорее волосатая грудь трупа, так правильнее. Повинуясь мгновенному приступу музы, он вырезал ему на груди большой круг, украсив его несколькими иероглифами.

«Я люблю свой ножик. Это Kershaw 1550 с простым лезвием. Я купил его полгода назад. А перед этим советовался с навязанным мне гуру по ножам. Смешной паренёк, пытался доказать мне мою безграмотность в этом вопросе, заявляя, что для охоты на людей нужен нож не дешевле 200 баксов. Советовал керамбиты с камилусом... Сегодня он умрёт. Мне хочется увидеть его глаза, когда он будет умирать от ножа для чистки картофеля... Он говорил, что всегда носит нож с собой. Говорил, что керамбитами удобно резать сухожилия. У него будет эта возможность.»

Он остановился, вслушиваясь в звуки мира. Шелест, когда капли рассекали воздух.

«А даже если и так. Если это произойдёт, то восстановится ли вселенский мир хотя бы на сутки?»

—= 04:00, 20 часов назад =-

Думай, думай, думай! Только ты один знаешь, что делать, ты был к этому готов. Не так ли?

«Да, это действительно так. Я знаю. Я знаю, что я делал, что делаю, и что буду делать. Я даю гарантии, что буду знать это до конца, вплоть до самого последнего момента, когда фигуры на шахматной доске придут в движение, когда, наконец, начнётся настоящая игра.»

Ночь была прекрасна — моросил приятный дождь, периодически из-за туч выглядывала Луна, иногда показывались звёзды. У него чесалась правая нога.

— Эй! — двое подошли из-за угла. — Попить не дадите?

— Ребята... — ответил он дрожащим голосом.

Один из них достал дешёвый выкидной нож, раздался щелчок, который почти слился с хлопком. Парень с ножом замер секунды на три. Нож выпал из его рук. Он упал головой в землю. Из уха у него торчала отвёртка, утопленная по рукоять.

Номер пятьдесят четыре.

— Хочешь пить? — спросил Легион второго.

— Н-н-н...

— А я хочу. — с этими словами он ударил парня в челюсть кастетом. Челюсть хрустнула, сломалась, посыпались зубы. Парень упал. Шило вошло ему в шею, в артерию. Кровь брызнула струёй, но он не умирал.

Он видел и чувствовал, как мужчина в капюшоне прильнул губами к ране, как он высасывает из неё кровь. Номер пятьдесят пять.

Легион пил солоноватую кровь, чистую, свежую, тёплую. Ему это нравилось. Не сама кровь, но процесс выпивания. Было в этом что-то запретное ранее, но доступное сейчас, причём доступное без усилий. Кровь сама втекала ему в рот тёплой струйкой.

Вскоре поток иссяк.

Перед ним возвышалась подстанция, а слева от неё — школа. Сейчас она была закрыта, но там были охранники. Их можно было видеть даже отсюда: они сидели на первом этаже и смотрели телевизор.

Звук разбитого окна привлёк их внимание. Больше удивляло, что разбито оно было на втором этаже, куда докинуть камень можно было только с территории школы при наличии большой силы.

Один из них пошёл наверх проверить. Окно было разбито большим булыжником, он лежал рядом. Остатки стекла торчали внизу и вверху. Вдруг он ощутил, что падает, кто-то толкал его в спину. Нога проскользила, он упал животом на торчащие колом остатки стекла. От удара верхняя большая часть дрогнула и, подобно гильотине, упала на человека, разрезая надвое.

Номер пятьдесят шесть.

Что-то упало на улице. Встревоженный второй охранник, оставив третьего в одиночестве, выскочил на улицу. Третий видел, как его товарищу падает на голову здоровенный булыжник, но ничего сделать не успел. Номер пятьдесят семь.

Кровь разливалась по тротуару, на который скоро ступит нога ребёнка. Труп с раздроблённым черепом лежал ничком.

Он был в ужасе — только что умер его товарищ, с которым он только успел познакомиться.

«Привет, я — Легион. А ты кто?»

На лестнице послышались шаги. Такие шаркающие, размеренные шаги. Так ходят смертники на казнь... Ходили. В недалёком прошлом. И эти шаги приближались, он слышал только их, телевизор заглох в его голове. Удары поступи становились всё ближе, а потом в один прекрасный момент прекратились.

Повисла тишина. Что-то щёлкнуло сзади. Он обернулся на мгновение и вновь вернулся в исходную форму.

Перед ним стоял человек в капюшоне, в мокрой одежде.

— Привет, я — Легион! — человек улыбнулся. — А ты кто?

Охранник не успел даже подумать, как удавка обвила его горло, а ноги подкосились. Он повалился на пол, ощутив резкую боль в голове. Как будто её сдавливали в тисках. Он ощущал давление в висках, ему хотелось кричать, но он не мог. Что-то тёплое полилось по щеке, затекая в рот. Пелена окутала глаза.

Номер пятьдесят семь.

Он вышел на улицу и пошёл налево. Там был компьютерный клуб в подвале. Здесь под навесом обычно курила парочка человек.

И сегодняшняя ночь мало чем отличалась от предыдущих — два худощавых паренька в рубашках с длинным рукавом курили, отрешённо глядя вдаль. Никакой мысли, никаких резких движений, только подрагивают два красных огонька и четыре бельма, изредка помаргивая. Один из них иногда открывал рот, будто пытаясь что-то сказать, а может ему не хватало воздуха. В любом случае, пока он молчал.

Сегодня была как всегда тяжёлая ночь — они не досыпали: по ночам работая здесь, а днём уходя в институт. Всё бы ничего, но нужно было ещё делать курсовые, доклады, а также иногда расслабляться.

К ним подошла тёмная фигура с затенённым лицом и протянула руку, ненавязчиво прося сигарету. Молча, на полном автомате, тот, что был ближе к дверям, достал из кармана пачку сигарет, выудил оттуда сигарету и вложил её в протянутую руку. Его корешь позволил прикурить. Они молча затянулись.

— Красивая ночь, — тихим хриплым голосом сказала тёмная фигура и затихла на секунду, — я люблю, когда дождь по ночам.

Послышался тихий шелест, как будто листья на ветру колыхались. Один из пареньков как-то странно пригнулся и выронил сигарету. Правой рукой он сделал какое-то движение, как если бы пытался разорвать у себя на груди рубашку. Что-то мягкое упало на землю около его ног, потекла струйка жидкости. Ноги его подкосились. Он упал. Номер пятьдесят восемь.

Его напарник заворожено, хотя и без энтузиазма, следил за этими кульбитами. По лицу нельзя было сказать что-либо о том, что он думал в тот момент. Скорее всего, он не думал ничего.

Пальцы одной руки впились в его голову, сдавливая её. Он выплюнул сигарету и потянулся руками к голове, но получил удар ногой в пах. Его повело, конечности перестали слушаться, краем глаза он узрел быстро приближающуюся стенку. Сбитые от времени и обтесавшиеся кирпичи, словно живые, смотрели на него. Однако за мгновение до конца его повернуло прочь от стены, он увидел сосредоточенное лицо Легиона. Раздался тихий удар, сразу за ним шлепок. Череп раскроился надвое.

Номер пятьдесят девять закрыл глаза.

Внутри было мало посетителей — человека три, не больше, да и охранник у входа на стуле кемарил со страшной силой. Все были поглощены своими делами, а он пытался не уснуть.