Впрочем, для Имярека это было не откровение. Он был Четвертый. Но так он проник глубже и шел дальше. Поэтому директор даже после реплики насчет штанов стоял и молчал. «Может, в самом деле я опять не то, не так? Главное не форма выражения».

Дело было на вышке, на площадке возле кабины ГиМ-3, перед первым контрольным пуском.

— Да нет, я серьезно! — настаивал Имярек. — Вы истину хотите знать или что? По теории надо установить, действительно ли там, — НетСурьез боднул головой вверх, — сменяются вещественные и антивещественные циклы. Может, там еще что-то, откуда мы знаем! А для этого нужно… что? — он оглядел всех.

— Ну, что? — спросил Панкратов.

— Не забрасывать туда наше вещество… оно ТРЕТЬЕ в этом деле! — а взять в МВ астероид из одного цикла, придержать в Ловушке — и перебросить в следующий цикл. К чему-то поближе. Чтоб соприкоснулись. Если аннигильнет — все правильно. А уж после этого опыта можно соваться с нашим валуном. Нет, серьезно. Так ведь оно по строгой логике-то.

— Нет, не серьезно, — помотал головой Буров. — Брать оттуда что-то в Ловушку… вы меня извините!

— Не в Ловушку же, не в предмет — в К-пространство. К-вакуум. Ведь в ней, в «трилионнике», все равно как в космосе, ты же знаешь. Стенок не коснется. Ничего не будет. Мы уже так брали, когда «взвешивали»! Можно не втягивать в Ловушку, подержать в пространстве вблизи барьера при меньших К — пока там цикл сменится. Нет, ну серьезно же!

— Вообще-то идея толковая, — задумчиво сказал Миша. — Как вы, Варфоломей Дормидонтович?

— Академически — да, — помолчав, сказал тот. — Но любая истина, даже академическая, подразумевает, что постигающие ее должны уцелеть. А тем самым — осторожность. Иначе кому ж она понадобится. Когда вы «взвешивали», не знали — что. Теперь знаем. При альтернативе: вспыхнуть, аннигилировать всей планетой — невредно и навалить в штаны. Так что сначала проверим с нашим веществом.

— Во! Вот к сему и я присоединяюсь. Впервые! — Буров поднял палец. — Ребята, у Бармалеича прорезается характер.

Они перешли в кабину. Рядом с ней целилась жерлом в начавший накаляться вверху Шторм-цикл очередного миропроявления белоствольная Ловушка.

Все действия были подобны тем автоматическим, коими добывали — точнее, приближали и синхронизовали — светила для Аскании:

Сиренево-голубой туман МВ-неба, расширение Шторм-цикла, приближение окраинной галактики, выделение в ней звезды с пятью планетами около — тоже какой поближе.

…и все это не отрываясь от башни, от крыши ее, от мачты с площадкой. Только чувства были иные: все сознавали, что внедряются в чужую Вселенную, от коей ох как много сюрпризов, в том числе и смертно опасных — и не только для них — еще может быть. А то, что прежде входили в Меняющуюся Вселенную запросто, был слепой оптимизим летящих на огонь мошек.

Затем пошла специфика: полевое удаление лишнего НПВ-расстояния, синхронизация: кадр/год, кадр/сутки… Персептронная настройка 1:1 на самую дальнюю планету. Она величиной с Луну, да и видом похожа: кратеры-цирки, пустые темные «моря»; явно безжизненна.

— Нет-нет, — запротестовал Любарскй. — Слишком близко. Удалите на дистанцию Марса. Пятьдесят-сто миллионов километров.

— Да у нас фотоэлементная автоматика, — возразил Буров. — В случае чего сама отодвинет.

— …если успеет! Удалите. — Упрямо и внятно повторил директор. У него после недавних передряг в самом деле окреп характер.

— Снова перенастраивать… — бурчал главинж, склонясь над пультом. — Не так часто удается, чтоб близко и четко… сразу нужно было…

Опыт удался — применим ли только такой глагол (да и слово «опыт») к тому, что произошло? Но поскольку других нет, подкрепим эти: удался с первого раза.

Зеленовато-белую горошинку во тьме сначала охватили оболочечным лучом ЛОМа: она чуть уменьшилась, посветлела — признак, что достали. Далее проявило себя удобство (тоже вот словцо) того, что система ГиМ-3 не отрывалась от башни; на первой, аэростатной, с вытравливаемыми на два километра вверх канатами, так бы не смогли,

— осевые НПВ-стержни всей системы Ловушек (скорее, языки, жала, поскольку боковые поля их отклоняли-изгибали куда надо…) поочередно взяли и передали наверх трехметровый валун из южной полигонной кучи; то есть весом тон на тридцать-сорок. Нижняя Ловушка верхней, верхняя по дуге, с отражением от экрана в ГиМ-3 — и голубая искорка пошла по вертикали в МВ-небо, к той звезде, а затем и к пятой планете ее. По собственному физическому времени того мира это длилось долго, вероятно, многие дни-обороты той планеты, поскольку НПВ-луч выбросил асканийский валун довольно далеко от нее; лишь бы его объяло и потянуло ее поле тяготения.

Но для находившихся в сравнительно медленном времени, в кабине ГиМ-3 пятерых все произошло за мгновения: к видимой зеленым серпиком горошинке устремилась светящаяся — и только поэтому заметная — точка. И вот они сошлись.

Вспышка была такая, что на мгновенье все глядевшие вверх ослепли.

Когда проморгались, планету более не увидели. Ее не стало. В том месте расплывалось облако зеленовато светящегося тумана; внутри оно было поярче и клубилось.

Такой вот удачный, в комфортных условиях кабины ГиМ-3, опыт.

В умах у всех было одно: ЭТО могло произойти с Землей.

…и Климов сказал:

— Варик, ты снова гений. А я дурак.

— У нас с тобой это через раз, Дусик, — ответил тот.

Это произошло в день текущий 19,8251897 ноя Или

20 ноября в 19 ч 48 мин 16,39 сек Земли

в 411-й день Шара

в 93-й день (99.789-ю гал. мксек) Дрейфа М31

20 + 165 ноября 13 ч по времени ГиМ-3

в N = N0 + 709905928-м Шторм-цикле МВ

Хочешь жить — умей работать

Точно установили, что антивещественные Циклы МВ на том штанговом счетчике — четные.

Только это было не все, методика есть методика.

21 ноября следующий контрольный валун с полигона, примерно той же массы, приготовили для нечетного Шторм-цикла. Снова собрались в кабине ГиМ, регулировали полями пространство и время, персептрон нашел подходящий ЗПВ, звездо-планетный вихрь. Синхронизовались с обращением в нем самой дальней — холодной, мерзлой, еле видимой в лучах далекого светила — планеты. Режим «На!» Ловушки-трилионника — валун пошел.

И там вышло нормально. Приблизясь к планете, валун — точечка на фоне белесой атмосферы с полосами — изменил траекторию на дуговую, вошел в верхние слои, стал искоркой, световым штрихом… и в том месте, где он упал, что-то на недолгое время засветилось, заалело; но локально. И все. Так, раскаляясь от трения о воздух, падают болиды и на Землю-матушку. Вещество соприкоснулось с веществом, малое небесное тело столкнулось с большим — всего и делов.

4-й феномен теории Пеца был теперь доказан достаточно строго. У них над головами, над башней, над Катаганью и всем миром была не просто иная Вселенная, но и самая сильная взрывчатка, какую только могли обеспечить законы физики; такая, от какой нет ни защиты, ни спасения. Во вселенском изобилии.

…На той и на другой планетах не было ни цивилизаций, ни жизни. Никто не выгонял коров за околицу, не шли по шоссе машины, не росли там рощи, не текли реки. Но все равно впечатление о гибели первой, о гибели целого мира от пустячка в несколько тонн оказалось настолько сильным, что начисто пропала охота что-то брать из МВ.

А вторая планета что ж… Ну, уронили на нее болид. Если потом там возникнет разумная жизнь, это объяснят естественными причинами.

Сам же Варфоломей Дормидонтович потом мучительно думал: что было-то НА САМОМ ДЕЛЕ? Сидел в кресле перед компьютером на 122-м уровне, прикрыв лицо ладнонями, вспоминал. Вот он смотрит в телескоп на Вхождение М31, доволен, даже торжествует, что угадал насчет рентген-источников — они области НПВ! Вот наблюдает вспышку сверхновой; это напоминание о том, что пространство предельно заряжено энергией, оно и есть энергия… Вот возвращается в коттедж, включает компьютер, находит тот файл Пеца, ТУ запись. Постигает. Неумело летит в Ми-четвертом к Шару… Поднимается лифтом, потом пешком… Тут еще лом этот… И он, час назад присоединявшийся мыслями и знанием ко Вселенной, как нетрезвый жлоб лупит ломом по белому корпусу супер-Ловушки, нацеленной в МВ, в ДРУГУЮ Вселенную.