Глава тридцать пятая. Утро, день первый
«Меня раздвоенность терзает:
Совсем не та ко мне вползает,
Мне лапки на хитин кладет
И у другой меня крадет.
А той, скажите, Стрепта ради,
Пред кем покровы раскрывать?
Та, у которой я украден,
В отместку яйца станет класть».
И было 4 часа утра, день первый. Не только нового года. Нового Материка. Седьмого материка Земли.
Снова включили солнцепровод. Иерихонский отрегулировал компьютерный К-календарь (Д-календарь?) с учетом паузы. Календарь Атлантиды?.. Атлантиды 8640?.. Теперь было плевое дело — подобрать названия. Путь в К-Атлантиду, начатый в октябре, 73 дня назад (восемнадцать К-веков полигона, включая семь веков Аскании 2), был завершен.
Или еще только начнался?..
В День текущий 0,169 янв Или
1 января в 4 часа 3 мин 8 сек Земли
в 457-й день Шара
в 139-й день (150-ю гал. мксек) Дрейфа М31
1 + 1 января 0 ч 18 мин на уровне К6
через 42.606 суток, дарованных Вселенной и
Любарским этому миру, от Момента-0
— зажгли 717271-е МВ-солнце над полигоном. Пошел 1-й год Материка, 19-е января-пеценя по календарю Иерихонского.
Теперь и эти строки надлежало включать в Табло времен. Хотя — какие там пока могли быть сезоны, какие месяцы!
Имярек Имярекович сидел в своей замасленной фуфайке на полу из листового железа у перил, опустив голову в колени и закрыв лицо руками. Миша подошел, осторожно отнял руки. Тот поднял на него худое, в темной щетине лицо; оно было залито слезами.
— Ты чего? — спросил Панкратов. — Радоваться же надо, все получилось.
— Слушай, отвали. — НетСурьез крепко прижмурил глаза, согнал с них слезы. — Отвали, говорю. Я же псих, ты знаешь: это я так радуюсь. Отвали, а то укушу.
Миша пожал ему руки, мягко вернул их на место, к его лицу; отошел. У него вдруг тоже перехватило горло. Вот только теперь он понял смысл одеваемой Имяреком на главную работу фуфайки: это было второе, после уклонения сообщать свое имя, выражение позиции: да пошли вы все!
Иорданцев тряс за плечо главного инженера:
— Где ж ты был раньше, Витюша Два (для ГенБио Витюшей-1 был его престарелый лаборант, Статуя Командора: Буров уже махнул рукой, не обижался, равно как и на тыканье — за то, что он молод и румян), где ж ты был раньше со своим озвучиванием! Ведь Оживление Аскании тоже могло так звучать. Вот когда за Материк возьмемся — чтоб было!
Старик все гнул свою линию.
— Хорошо, Геннадий Борисович, хорошо.
…На мостике при К6 прошли сутки — но не было усталости. Только опустошенность: выложились. У ГенБио в чемоданчике оказались две бутылки шампанского и три коньяка — Асканийского, из винограда, зревшего под МВ-солнцами, давнего разлива; и стаканы из тонкого стекла. — После увиденного, услышанного и пережитого сейчас нами это немножко пошло, — сказал он, — но и от традиции отступать грех. Даже костюм новый обмывают, чтоб хорошо носился, или ботинки. А тут новый Материк… Знаете, cheries amies, я предлагаю сразу тост — за Оживление. Вот тогда — и только тогда! — эта terra incognita будет хорошо «носиться». Жить да поживать.
— Нет, — вступил Буров, взял бутылку, — сперва за него. За них обоих, но больше все-таки за него. — Он указал на сидевшего на своей фуфайке, облокотясь на край пульта, серого, без кровинки в лице НетСурьеза. — Не хочешь объявлять имя свое для истории, дело твое, но все равно теперь ты для меня не НетСурьез, а Да-Серьез! Только так!
Выпили за него (все равно даже сейчас уклонившегося сказать свое имя, как к нему не приставали); за Мишу тоже; за Оживление Материка — пусть и на нем вырастут виноградники не хуже Асканийских! Не забыли и про Новый год. Опустошили бутылки. — Счастье и проклятие разумной жизни, — сказал Варфоломей Дормидонтович, допив шампанское, — в том, что, решая проблемы, мы порождаем новые проблемы. Ведь его же, черта, теперь исследовать надо. А это все-таки материк, terra incognita, Австралия на полигоне, К-Атлантида… без атлантов. С ВнешКольца там немного разглядишь, это ясно. Экспедиции придется посылать. Требуются Магелланы и Прежевальские! — Ну, с этим не спешите. Сначала его, черта, оживить надо! — в тон ему снова произнес ГенБио; но в глазах было больше мечты, чем озабоченности. — И чтоб лучше, обетованнее, чем земные места. Музыкальнее! На том стоял и стоять буду! — Может, солнцепровод отрегулировать, чтоб поярче-пожарче? — деловито сказал Буров. — Пусть прогревается, освещается. Какие-то природные процессы пойдут… Посмотрим, а что не так, то и поправим, направим. — И вместо часов там солнца тикать, — добавил Климов. — Солнце-маятник на Атлантиде-Австралии. Десять секунд — и сутки, еще десять — еще сутки… и в каждые новое солнце. Земля о такой роскоши и мечтать не может. Конечно, на том Материке должно быть все лучше.
…И еще вот что было. Час назад Буров, практичный человек, не упускающий своего, включил запись ВсеМузыки. А теперь подошел к панели, перемотал пленку, включил на воспроизведение: послушать снова. Посмаковать почсле шампанского. И — ничего. Не записалось!
Тот «эффект привидений»: видеть можно, снять нельзя.
Может, она и не из динамиков звучала, ВсеМузыка — в душах?..
Панкратова так обеспокоило то предчувствие… предначертание? — под ВсеМузыку, второй концерт, что он раньше других ушел с Капитанского Мостика, вышел за проходную, достал мобильник (под Шаром он не работал), набрал номер квартиры Васюков, где встречало Новый год его семейство. После многих гудков ответил протяжно, почти зевком сонный женский голос:
— Да-а-а… ну, что ты, Анатолий, в такую рань!
— Это не Анатолий, это Панкратов. С Новым годом, Александра Филипповна. — Они были знакомы только чуть, виделись раз или два. — Ну, как вы там, как там мои? — Спят… — голос оживился. — Гуляли, проводили, встретили, плясали, хоровод водили, теперь спим без задних ног. Разбудить Алю?
— М-м… не надо. («Все в порядке, чего я паниковал».)
— А вы там как? Управились?..
— Да. И тоже выпили.
— Михаил Аркадьевич, — голос Саши стал приглушеннее, интимнее, — ваши парни это что-то. Я тоже хочу таких. Согласна на двойню.
«Мне Аля голову открутит. И не только…» — чуть не ответил Миша, но сразу спохватился; ответ «Но мы же ей не скажем». — можно было предвидеть. Сказал:
— Ну… я расскажу Анатолию Андреевичу, как это делается. Поделюсь опытом.
— Да-а? И все?.. — в дальней трубке звучало сплошное разочарование.
«Во бабы пошли! — крутил головой Панкратов, возвращаясь в зону, в башню, домой. — Но что же это было?..»
— Ты что невесел? — спросил Миша НетСурьеза, когда они вдвоем поднимались в лифте к себе уровень 7,5; отсыпаться. — Такое дело удалось, а ты не ликуешь. Даже не улыбнулся ни разу, я наблюдал.
— Сразу удалось, потому и не ликую. Не доверяй успеху, приходящему сразу — тем более такому громадному. Не обнаружились слабины, темные места. Потом еще всплывут…
— Всплывут, так разберемся. — Миша обнял его за худые плечи; к нему снова вернулось состояние счастливого изнеможения, будто после хорошей любви; в голове звонко и пусто, хотелось смеяться и плакать. — После такого дела мы с чем хошь разберемся. Слушай, это же поболе того, что делается во Вселенной: Творение Вещества!..
— Она его творит каждый цикл. Наверно, так же.
— Так ведь не в начале цикла и не где-то там и ковды, а в заданном месте в заданное время! Где мы захотели. Ты бога когда-нибудь видел?
— Не пришлось.
— Придешь к себе, посмотри в зеркало.
НетСурьез, наконец, слабо усмехнулся:
— Ну, это завтра, когда бриться буду. Сегодня я до ванной и не доберусь.
— Ничего, — проницательно заметил Миша. — Подопрет плечом, доведет до ванной, искупает и спать уложит…