Придворные поддержали графа. Каждый из них ста­рался быть в первых рядах объявленной кампании. Один лишь канцлер Публио хранил задумчивое молча­ние. Конан заметил это.

— А ты, Публио? Не согласен со мной? Канцлер тяжело вздохнул.

— Государь, наша казна не вьщержит большой вой­ны. Тараск трижды достоин смерти, это правда. Когда на свете живут такие люди, начинаешь сомневаться в мудрости пресветлого Митры. Но, мой государь, стоит ли затевать войну из-за одного лишь Тараска?!

— А иначе такие дела и не делаются! — воскликнул генерал Просперо, не дав Конану ответить. — Чтобы одолеть короля, необходимо разгромить его армию! Если ты не знаешь этого, Публио, не берись судить. Я же вот не лезу в твои свитки!

Краска залила пухлое лицо достойного канцлера.

— Мои свитки! — в волнении произнес он. — Вам бы лишь мечом махать, вояки! Король поставил меня следить за казной, и я еще раз скажу: казна не выдер­жит большой войны! Можете рубить мне голову, но и на эшафоте я повторю еще и еще: казна не выдержит большой войны!

— Успокойся, Публио, — властно молвил Конан, — пока я король, не видать тебе эшафота. Но войной на Тараска я все же пойду, а ты, будь так добр, отыщи для этого деньги. Хотя бы продай этот треклятый трон — он мне не нужен!

— Мой государь, — не сдавался канцлер, — не про­ще ли прибегнуть к помощи людей, которые… э-э-э… ну сами знаете, в Немедии немало недовольных прав­лением Тараска.

— Уже пробовали, — высокомерно возразил Про­сперо. — Заговор провалился, а претендент на Трон Дракона, Квинтий Латорг, погиб.

— Ну а если нанять… — опустив глаза, начал Пуб­лио, но тут уже сам Конан в гневе поднялся с трона и воскликнул:

— Ты спятил, канцлер?! Да за кого ты меня прини­маешь? Понятно, услуги наемных убийц обойдутся для казны стократ дешевле войны с Немедией. Но где это видано, чтобы Конан Аквилонский платил за цареу­бийство?! Нет, я прикончу Тараска в честном бою! Войны не миновать. Даю всем три дня на сборы. Это мое последнее слово! А сейчас — сейчас оставьте меня одного. Мы еще поговорим с тобой, Публио.

Понурив голову, канцлер последним покинул трон­ный зал, оставив киммерийского гиганта наедине со своими мыслями.

Обширное поместье Эритея, барона Фланского, рас­кинулось на берегу могучего Хорота и скорее напомина­ло укрепленный город-порт, нежели виллу богатого дворянина. Громадный, вычурный, украшенный луч­шими ваятелями Аквилонии, Немедии и Офира, дворец Эритея бросал вызов вековому придворному этикету. Белоснежные мраморные колонны смотрели на рос­кошную рукотворную гавань, в которой почитали за честь останавливаться корабли, держащие путь в столь­ную Тарантию и далее — в Пуантен, к аргосской грани­це, в Мессантию и к Западному морю.

Владетель поместья воистину был человеком неза­урядным. Отпрыск разорившейся купеческой фами­лии, он сумел пройти путь от уличного торговца пря­ностями до гордого дворянина, одного из богатейших вельмож Аквилонии. Всюду, где ступал Эритей, неиз­менно раздавался звон денег. Он умел извлекать выгоду из всего — из войны и мира, из голода и переизбытка зерна; безумное правление, равно как и мудрое, сулило ему новые барыши. Когда отошел в иной мир король Вилер, слывший покровителем Эритея, и на Рубино­вый Трон вступил безумный Нумедидес, над головой купца стали сгущаться тучи. Жадный и завистливый Нумедидес не мог не положить глаз на несметные бо­гатства купца. Однако вместо того, чтобы, собрав золо­то и драгоценности, в спешке бежать из Аквилонии, Эритей явился ко двору безумного короля. Сладкие, льстивые речи лились из уст купца подобно золотым ручейкам в его бесчисленных закромах. Эритей пода­рил Нумедидесу — не в казну, но в личную собствен­ность короля! — три четверти своего состояния. Так Эритей стал лучшим другом монарха. В припадке не­обузданной радости Нумедидес предложил купцу пост канцлера, но Эритей вежливо отказался и в знак осо­бой королевской милости испросил для себя баронское звание. Нумедидес же, для которого дворянское досто­инство не значило ровным счетом ничего, быстро на­марал соответствующий рескрипт, присовокупив к ба­ронскому званию ряд выгодных хлебных контрактов. Так или иначе, через год на берегу Хорота, в двадцати милях от Тарантии, уже высился только что отстроенный роскошный дворец, а еще через год здесь появился и речной порт. Королевские слуги больше не беспокои­ли влиятельного барона; в поместье Эритея царили свои законы, и люди барона не признавали ничью власть, кроме власти владетеля Фланского.

Эритей был первым, кто ссудил деньги новому ко­ролю Конану. Герой-киммериец, всю жизнь презирав­ший толстобрюхих купцов, никогда не державших в руке доброго меча, поневоле проникся уважением к че­ловеку, о котором говорили, что Митра обвенчал его с Удачей. Денежный мешок Эритея не раз выручал Кона­на, но особенно — после немедийского нашествия. Когда орды Тараска покинули страну, потребовалось много золота, чтобы восстановить разрушенное и, более того, отстроить Аквилонию заново. На благое дело Эритей не жалел денег, и они, словно заговорен­ные, удвоенным потоком возвращались к нему. Сейчас Аквилония снова стояла на пороге большой войны, и личная яхта барона Фланского отправилась в Таран­тию — завтра должна была состояться встреча Эритея с канцлером Публио. Когда на горизонте маячит нечто грандиозное, место Эритея было возле трона короля.

Спустя четыре часа после отбытия барона над бело­снежным дворцом уже парила ночь. В портовой гавани было непривычно тихо. Не порхали вдоль пристани «ночные бабочки*, высматривая клиентов, не была слышна обычная перебранка вахтенных, не было видно и знаменитых, славящихся своей неподкупностью, стражников барона. Однако всюду были заметны следы неясной борьбы; тут и там валялись мечи и пики, об­рывки одежды, а на вдающемся в реку узком пирсе стоял одинокий солдатский сапог, и через его рваную подошву в черные воды стекала темно-рдяная жид­кость…

Хотя все окна дворца были ярко освещены, призна­ков жизни не было заметно и в нем. Стояла зловещая, беспощадная тишина, тем более пугающая, если учесть, что барон Фланский слыл человеком общительным, любителем шумных компаний; балы и приемы в доме барона не прекращались обычно до самого утра. К тому же давеча в гости к барону Эритею приехал старый друг, соратник по купеческому промыслу, а ныне офирский виконт, Силмар. Приехал с красавицей женой, двумя дочерьми и целой кавалькадой слуг и дру­зей. Невозможно было поверить, чтобы вся эта орава сейчас мирно спала, вдыхая во сне волнующие ароматы могущей реки…

Зловещая тишина не была безраздельной. Шум реч­ного прибоя то и дело отступал перед иными звуками — звуками, вовсе неведомыми здешним обитателям. То были хрустящие, чавкающие звуки, довольное повизги­вание, сопение и кваканье, прерываемые изредка ча­рующе-зловещим хныкающим смехом. Жуткие звуки доносились изнутри дворца, как будто некто — или нечто? — справлял какую-то адскую трапезу. А посреди этих звуков, посреди разбросанных на мозаичном полу фиал и подушек на огромном, покрытом бархатными туранскими коврами диване царственно возлежала пре­красная, точно выточенная из слоновой кости неким божественным скульптором, златовласая и голубогла­зая девушка. Она лениво потягивала вино из большого золотого кубка. В пяти шагах от нее на коленях стоял громадный коричневый демон; его красные глаза вино­вато смотрели в пол, массивное туловище судорожно подергивалось — от страха ли, от холода?!

— Эй, вы там, заткнитесь! — вдруг пронзительно вскричала девушка, и коричневый демон вздрогнул, а хруст и чавканье тотчас прекратились, — Эй, мне на­доела ваша пирушка! Ковыляйте отсюда, не то не ви­дать вам более свежей еды! Такой огромный дворец, а они все норовят пиршествовать у моей опочивальни, —- добавила она, обращаясь уже к коричневому демону.

— Они ошалели от такого количества еды, — про­мямлил тот, — Два десятка жирных господ и с полтыся­чи хорошо откормленных слуг! Ты щедра как никогда, принцесса!

— И все же Зук не откажется подзакусить и тобой, храбрый Иефан! — жестоко рассмеялась девушка. Издав горестный рык, демон распластался на полу.