— И то правда, — не стала спорить волшебница. — Ты воистину лакомый кусочек. Одни герой, подобный тебе, стоит тысяч обычных людей. Сет никогда не забу­дет такой жертвы!

— И никогда ее не получит! Послушай, красавица, я встречал десятки таких, как ты, магов. Все они души не чаяли притащить меня к жертвенному алтарю. Но, как видишь, они попали к Сету много раньше меня! Так что не советую даже пробовать, принцесса!

— А Тот-Амон обязательно попытается! Знай же: он строго-настрого наказал сохранить тебе жизнь, ибо хочет лично поднести жертвенный нож к твоей груди.

— Мне ли бояться Тот-Амона? Жизнь сталкивала нас раз десять, но я всегда побеждал, Тот-Амон же едва уносил ноги! Так будет и впредь, клянусь Кромом, пока я не отправлю к дьяволам этого мерзавца! Скажи лучше, что заставляет тебя, женщину, писаную краса­вицу, служить Злу? Стариков-некромантов еще можно понять: им больше некуда податься. Но ты — почему? Свет дает столько радостей и наслаждений — зачем же служить Тьме?!

— Ты ничего не смыслишь в этом, варвар, — страст­но заговорила Тхутмертари; слова Конана как будто за­дели ее за живое. — Разве ты никогда не пытался по­нять душу черного мага?

— Никогда. С ними всегда разговаривал мой меч.

— В этом была твоя ошибка. Знай же: Тьма прекрас­ная, наслаждения, даруемые ею, не сравнимы ни с ка­кими радостями Дня! Зло дает безграничную власть, немыслимое богатство, вечную жизнь! И чем больше Зла, тем выше степень наслаждения. Зло неприхотливо; оно не требует от тебя самопожертвования, нет, оно алчет крови других. А когда ты восходишь на алтарь, когда жертвенный нож в твоей руке пускает кровь жер­тве, Ад ласкает тебя — это так восхитительно! Разве тебе, мой герой, не знакомо это чувство?! Ведь ты своим мечом отправил в Преисподнюю не меньше людей, чем я — жертвенным стилетом!

— Это не одно и то же, — мрачно молвил Конан. — Я убивал в честном бою, ты же проливала кровь безвин­ных и беззащитных!

— Кто безвинен, а кто грешен, решаем не мы, — па­рировала Тхутмертари. — Боги разберутся, праведна ли жертва. Сет не требует от своих жрецов долгих размыш­лений. Только кровь! Кровь на древних алтарях — вот что питает могущество Великого Змея! Жертвенная кровь священна; чем ее больше, тем сильнее Зло. О, варвар! Ты же создан для Зла! — Гибкие пальцы кра­савицы ласкали обнаженную грудь Конана, но ему чу­дилось, будто это змеи ползают по его телу. — Пойдем со мной, могучий варвар! Я не шучу: мы будем служить Сету вместе. Сет сделает тебя бессмертным! Соверши только шаг, мой герой, всего одни шаг! Зло затянет тебя, и ты почувствуешь величайшее наслаждение…

— Брось, волшебница, — мягко, но решительно от­странился Конан. — Я давно выбрал свою дорогу; тебе не совратить меня.

— О, как жестоко ты ошибаешься, — почти просто­нала девушка; в ее певучем голосе киммерийцу в кото­рый уже раз послышалось змеиное шипение. — Как же ты ошибаешься! Начать служение Злу никогда не позд­но. Тьма не требует послужных списков. Слуги Сета — это не каста добродетельных жрецов, как служители культа проклятого Митры. Слуги Сета — те, кто готов, не раздумывая, проливать кровь. Много крови. Ты под­ходишь на эту роль, варвар! Что тебе до людей? Они не стоят тебя! Пойми: ты выше их! Топчи их сапогами, руби, насилуй — Сет поможет тебе в этом. О, а какие плотские утехи дарует Мрак! Я знаю, о чем говорю! Я прошла через великие оргии; сам Сет удостоил меня своим божественным вниманием!..

— Ты отдалась Змею?! — поперхнулся Конан.

— О да, я отдалась ему, отдалась с радостью, и он оставил во мне свое священное семя! Это был самый счастливый миг моей жизни! Я отдала бы все, лишь бы повторилось это мгновение… Его чешуйчатое тело лас­кало мою грудь, потом мы плескались в морях свежей крови, и я зачала. Родилась тварь с головой человека и туловищем змеи. Была новая оргия, мы купали ново­рожденную тварь в крови, она снесла тысячу яиц, и из них появились нежити — серые создания без головы, но с адской силой в железных суставах… А знаешь, по­чему они безропотно подчиняются мне? Ведь демоны обычно лютой ненавистью ненавидят чародеев-хозяев, нежити же служат мне самозабвенно. Не я, но сам Князь Тьмы заклял их своим именем; это был его сва­дебный подарок мне…

Конан с жалостью и презрением смотрел на нее. Наконец он сказал:

— Я не могу тебя даже ненавидеть. Ты просто свих­нувшаяся девчонка, ищущая радостей во зле и непо­требстве. Мне жаль тебя, Тхутмертари!

— Ты так ничего и не понял, — с грустью молвила волшебница. — Я служу Тьме, потому что таков мой выбор. Я выбрала Ночь, как ты выбрал День. И, родись я снова, я снова же, не раздумывая, отдам себя во власть Мрака. Ибо знаю, что это такое.

— Тогда ты — чудовище, — содрогнулся киммери­ец. — Боги обязательно накажут тебя.

Стигийка звонко рассмеялась; реплика Конана как будто даже позабавила ее.

— А я знаю. Гореть мне в геенне, другой дороги нет! Но геенна не страшит меня: там все свои, и я еще полу­чу наслаждение!

— Знают ли нежити, что ты их мать?

— Об этом не знает никто. Ни нежити, ни люди. Только Сет и я. Ты первый, кому я открылась.

— Зачем ты сказала мне?

— Не знаю, — хитро улыбнулась принцесса. — Так вышло. Вызвал меня на откровенность… У меня есть возлюбленный, между прочим!

— Слышал уже, — буркнул Конан. — И имя его — Сет!

— Нет, я люблю человека. Зовут его Атотмис. Тот-Амон содержит его в заколдованной темнице в коро­левском Луксуре.

— Твой Атотмис — тоже волшебник?

— Увы, увы! Атотмис — всего лишь простой жрец, даже не посвященный. Его брат, Тутотмес, поднял в свое время бунт против Тот-Амона.

— А я знал Тутотмеса, — заметил Конан. — Он украл у меня Сердце Аримана. Тутотмес погиб на моих глазах: колдун из Кхитая прикончил его ударом Посоха Смерти. Еще через минуту я уложил этого кхитайца и завладел Сердцем Аримана.

— Мир тесен, не находишь, киммериец?! Надо будет рассказать эту историю Атотмису — он будет при­знателен тебе за брата.

— Плевать я хотел на его признательность! Не под­вернись кхитаец, я сам порешил бы этого Тутотмеса… А ты что же, намерена освободить своего возлюблен­ного?

— Да. Победа над карликом вселит в меня новые силы. Тот-Амон вынужден будет выпустить Атотмиса. А я — я стану королевой Стигии и первой верховной жрицей Сета. Светская и жреческая власть наконец воссоединится в моем лице! — пылко воскликнула Тхутмертари.

— О, боги! — простонал Конан. — Молю вас: отве­дите эту напасть! Аквилония не готова к приему столь­ких беженцев!

— Можешь быть спокоен, властелин Аквилонии: беженцев не будет, — хищно изрекла волшебница. — Никто и никогда не уходил от Тхутмертари! Так будет, по моему слову!

— У тебя ничего не получится, — заметил Конан. Но стигийка вместо того, чтобы ответить ему, лишь ис­пуганно прижалась к его мускулистому торсу.

— Ты слышал? Будто лошадь проскакала мимо нас.

— Ну и что? Мираж уже почти исчез; может статься, наши кони очухались и пустились нам вслед. Ба, да мы, кажется, пришли!

Горы открылись внезапно. От громадной головы ос­талась неясная дымка, мираж, похоже, действительно отступил; то ли действие магии Тезиаса закончилось, то ли подобное развитие событий в самом деле устраивало карлика — кто знает?.. Скалы высились у людей на пути. Стояла уже глубокая ночь, но голубая змейка, указывающая им путь, по-прежнему струилась меж ущелий. Была полная луна, освещавшая лица тусклым, мертвенным светом. И люди шли меж скал, теперь уже молча. Со стороны могло показаться, что это два мерт­веца шествуют посреди ночи к месту последнего успо­коения своих душ…

Ощущение, что за ними кто-то следит, вдруг овла­дело Конаном. И это был не мираж и не призрак. Нет, наблюдающий за ними был человеком. Инстинкт Ко­нана тотчас же учуял его. Тхутмертари же, погруженная в свои мысли, брела где-то позади.

Конан увидел тень затылком. Она стояла на скале, дыша прямо над их головами. Киммериец резко обер­нулся. Инстинкт не подвел его: на скале и впрямь был человек. Сжавшись, точно горный барс, он изготовился к прыжку. Туманный свет луны плясал на лезвии широ­кого меча, который он сжимал в руке.