Затянув что-то заунывное, колдун коротким приплясом обошел хижину. Раз... Другой... Третий... Каждый раз напев неуловимо менялся, и в него начали вплетаться иные звуки — то тягучие, то свистящие, давящие на уши... Круги сужались... Воздух плыл перед глазами Аймика, голова наливалась тяжестью, клонилась на грудь. Он пытался противиться колдунским чарам, встряхнуться... Тщетно!.. Невесть откуда пришел густой, обволакивающий, пряно-сладкий запах...

Все оборвалось внезапно, — то ли каким-то звуком, то ли настоящим ударом по голове, — и вот уже почти ночь, и в руках собравшихся, стоящих в два ряда, горят факелы, а колдун тянет за руку его, безвольного, в открывшийся проход. Аймик все видит и слышит, все понимает, но... почему-то трава под ногами странного белого цвета, она становится прозрачной, и они скользят по этой непонятной траве словно по поверхности ручья, словно по лунному лучу... Вдвоем, — остальные так и шли по обе стороны от этой тропы.

Миновали стойбище (словно вымершее; даже костры не горят)...

...Тропа тянется через равнину; она словно живая!.. Да это же толстые глупые рыбы щекочут своими губами его босые ступни! Аймик заливисто смеется; в самом деле, ведь это так смешно! Запрокидывает голову и видит, что Небесная Охотница тоже смеется вместе с ним. И от этого еще веселее...

...Черный узкий лаз. Пещера. Остановились у самого ее зева, и его Великий Поводырь говорит что-то внушительное...

...Аймик часто-часто кивает в ответ, не переставая улыбаться: да, да, он все понял он сам ляжет на жертвенный камень так приятно ждать и чувствовать как по всему телу растекается призывный взгляд Небесной Охотницы ведь ему туда к ней правда?..

Ноги и руки связаны. Его поднимают, и втискивают в узкий лаз, и толкают туда, в темноту...

Аймик, главный герой романа, в конце концов был спасен. Но того, кто каким-то невероятным образом раздобыл бы секрет колдуна и попытался бы с его помощью просто «оттянуться» на досуге, ждала неизбежная и мучительная смерть. Палеолитические сообщества не позволяли своим членам распоряжаться такой опасной вещью, как наркотики, по собственному усмотрению. В противном случае человечество, несомненно, вымерло бы задолго до прихода цивилизации.

И в заключение этой главы — одно небольшое замечание. Изобретение керамической посуды, а вместе с тем и переход к употреблению вареной пищи, имевшие место в эпоху неолита, — все это есть несомненный технический прогресс. Но вот что любопытно: первые следы кариеса у человека фиксируются именно на зубах неолитических черепов. Чем дальше, чем «прогрессивнее» развивалось человечество, чем изысканней становилось его кухня — тем шире распространялась в мире эта напасть. А вот зубы наших палеолитических предков могли быть сточены до корней, но никогда не бывали больными! Об этом недвусмысленно свидетельствует антропологический материал того периода.

Ну, что же, за все приходится платить, в том числе и за технический прогресс!

Из того, что мы уже знаем об охотниках на мамонтов, ясно, что в общем и целом они вели оседлый образ жизни, подолгу оставаясь на одном и том же месте. Недавние раскопки Зарайской стоянки в Подмосковье показали, что такое «подолгу» могло означать даже не сотни — тысячи лет! Оседлый образ жизни обусловил появление здесь сложных долговременных жилищ. При кочевом быте подобные сооружения были бы попросту не нужными.

И все же эта оседлость представляется относительной. В разные сезоны группам охотников приходилось откочевывать на более или менее значительные расстояния — до нескольких сот километров. Откочевывать для того, чтобы вернуться либо с запасами хорошего кремня, либо с охотничьей добычей. А когда мамонты по каким-то причинам прочно оставляли свои прежние пастбища — тут уж сниматься с обжитого места приходилось всей общине. Напомню, что именно так, постепенно продвигаясь за стадами своих «кормильцев»-мамонтов, племена из бассейна Дуная оказались в конце концов на берегах Днепра, Дона и Оки.

Можно только догадываться о том, как происходило такое путешествие. Этнографические данные помогают нам живо представить себе картину переселения архаического сообщества. Те же австралийцы, например, никакого сухопутного транспорта не имели. Передвигаясь во время своих кочевий исключительно пешком, они несли свой немудрящий скарб исключительно на себе: в руках, под мышкой, частично на голове. Роль «носильщиков» исполняли женщины, и они справлялись с этой своей функцией с большой ловкостью. Иной раз могли нести на голове корытце с мелкими вещами или даже водой, тогда как руки были заняты другой поклажей. Мужчины же передвигались налегке, с пустыми руками, готовые при необходимости в любой момент применить оружие.

Но знания, полученные из этнографии, должны сопоставляться и сравниваться с собственно археологическими данными. Например, зная образ жизни палеолитических охотников на мамонтов, довольно трудно представить, чтобы они переносили свою добычу с мест загонной охоты в поселок, не используя при этом никаких подручных средств. Ведь добычей им служило огромное количество мяса и тяжелые кости мамонтов. Скорее всего, этим людям уже были известны простейшие средства транспортировки, такие, как носилки и волокуша. Вполне вероятно, что в приледниковой области человек в это время изобретает лыжи и сани.

Что такое носилки, сани, лыжи, все знают очень хорошо. А вот что такое волокуша? Это довольно распространенная в разных первобытных культурах простейшая бесколесная повозка, предназначенная в основном для транспортировки груза. Она представляла собой два спаренных шеста, передние концы которых привязывались к собаке, лошади, быку или просто держались в руках, в то время как задние волочились по земле. На этих жердях закреплялся груз, а при необходимости могло быть устроено и сиденье для человека. Волокуши были особенно распространены в Северной Америке (колесного транспорта индейцы не знали совсем, как и люди эпохи палеолита). До появления там европейцев волокуши тянулись собаками, а позднее для этого стали использовать лошадей. Даже в России, вплоть до недавнего времени, волокуши на конной тяге применялись в крестьянском обиходе, особенно на сенокосе.

Однако походный строй в архаических обществах всегда оставался неизменным — при наличии простейших средств передвижения или совсем без них. Весь основной груз волокли и несли на себе женщины и дети — в окружении вооруженных мужчин, готовых дать отпор при любом неожиданном нападении.

...Солнце еще только-только поднималось, и над Большой водой не развеялся голубовато-серый туман, а люди Кано уже покинули свой обжитой мыс, уже похоронили свои очаги, — но жар их несли, хранили в специальных плошках, прикрытых от ветра и сырости. Всегда можно добыть огонь, — но валено сохранить его, пронести через многие и многие временные привалы до того места, где люди вновь обретут свой дом. Теперь община двигалась вдоль высокого берега, не спускаясь в речную долину. Вот уже и миновали Поляну празднеств. Солнце все выше, туман рассеивается... А по правую руку, в глубине лога — дымки. Те, что подальше вглубь, — община Нерта, а чуть впереди — Община Рама; детей Куницы...

Да, им, еще молодым, уходить легче. И все же... Тяжело идут жены, головы опустили, — словно груз на волокушах непосилен, словно оттягивает шею меховой мешок, в котором гулькает младенец. В голос не плачет никто, но то одна, то другая невольно всхлипывает; слезы катятся по щекам, и не смахнуть рукой, а о плечо, —разве оботрешь?.. Что ни говори, — а вся жизнь прошла здесь, и вся родня остается здесь... точнее, уже там, за спиной... Только одна дочь Серой Совы, живущая в общине Кано, покинула мужа ради своего Рода. Что ж, ей можно: два года бездетной оставалась/ Может, мужей и еще кто-то оставил бы (а иная, — так с радостью!), — но как оставить своих малышей, маленьких детей Мамонта?