...Они соорудили плот в предгорьях, и река, раздавшаяся вширь, вынесла их на цветущую, дрожащую в солнечном мареве равнину, и несла, и несла день за днем на восход, лениво покачивая, словно баюкая. Потом — медленно, почти незаметно, — вновь появились всхолмия, предгорья... И вот уже, стремительно сузившись, зажатая теснинами, непохожая сама на себя Дерида мчит их с невероятной скоростью, и тут уж не править, — удержаться бы только/

— Дангор, держись! — орет Аймик, в тщетной попытке перекричать рев ярящихся вод, клокочущих, вскипающих белой пеной, бьющих в лицо, заливающих с ног до головы...

— Дангор, держись!

Ноги полусогнуты, левая рука впилась в намотанный на запястье ремень, другой конец которого намертво прикручен к связке; правая рука стискивает жердь... Брызги хлещут в лицо; он уже мокрый с головы, до ног... И все же ухитряется в самый критический момент направить плот куда нужно... Только бы не опрокинуться!

Дангор стоит на коленях, держится за связку. Похоже, он совсем не боится. Ему все равно...

А вот сцена осенней переправы:

...К этой Большой воде они подошли, когда поздняя промозглая осень уже готовилась перейти в настоящую зиму. Дул пронизывающий ветер; дождь вперемешку со снегом хлестал в лица. Лезть в воду не хотелось никому, — ни на бревнах, ни на лодках, выдержавших уже две переправы и невесть сколько переходов. О зимовке думать пора. А это значит, — лучше двинуться дальше вдоль берега, вниз по течению, хотя и ведет оно не на север — на восток Именно так легче всего найти подходящее место: защищенный от ветра мыс, впадающий в Большую воду ручей. Так может, лучше искать такое место здесь, на этом берегу?

Вечером охотники долго говорили. У всех тайная надежда была обойтись в этот раз без переправы. Ведь оторвались от Нежити, чего же еще? Но Колдун настоял на своем. И вождь его поддержал: «В последний раз. Все равно вода скоро затвердеет. Переправимся, — и по другому берегу. Он высокий, значит, и места для стоянок удобнее. Где-нибудь там и встанем на зимовку». Повздыхали, пожалели (про себя), порешили: «Колдуну и вождю виднее».

Тяжко далась эта переправа. Мокрый снег беспрерывно ложился на серую, враждебную воду, чтобы тут же исчезнуть, хотя оба черных осклизлых берега постепенно покрывались тонким белым налетом. Утро — словно сумерки; и так все застилает небесная морось, — а тут еще режущий встречный ветер мешал грести, залеплял глаза. Может, потому и не заметил он эту проклятую корягу.

Дрого пловец, и ему пришлось не один раз переправляться на легком челноке детей Серой Совы, туда и обратно. И не ему одному: за один раз всю общину на другой берег не переправить, даже в самую хорошую погоду. В такой день — тем более. Вождь до конца оставался на правом берегу: следил за переправой. Айя, конечно же, была рядом с мужем.

Дрого надеялся, — это будет последняя ходка! Плоты оставили на другом берегу; за семьей вождя поплыли на челнах он и Морт. Так было и прежде: в челн Дрого садились Айя и Нага с Аймилой, к Морту — Арго с внуком Ойми. Но в этот раз вождь с сомнением покачал головой.

— Отдохните, руки хоть разотрите. Устали?

Что правда, то правда. Грести приходится зажатыми в кулаках лошадиными лопатками. И в хорошую-то погоду кисти устают, а сейчас они от ледяной воды и совсем окоченели. Морт и Дрого без возражений наскребли, сколько могли, снега (пополам с грязью) и принялись усиленно, докрасна растирать свои руки. Вождь в сомнении смотрел нареку. Другой берег, люди почти терялись в густой пелене.

— Сегодня так поступим. Нага и дети садятся к Дрого, а ты, Морт, только нашу поклажу переправишь. Мы сАйей здесь останемся. Тебе возвращаться больше не нужно; Дрого второй челн к своему привяжет и за нами один вернется. Заберет мать, а я как-нибудь и сам выгребу.

...А вот и действительно, — последняя переправа! Эта мысль придавала силы, которых, казалось, уже и нет вовсе. Мать за спиной, он ее не видит, но чувствует: сжата, напряжена! Отцовский челн неподалеку; Арго гребет сильно, уверенно. Он давно мог бы быть на другом берегу, но сдерживает себя, старается не вырываться вперед...

...Дрого не понял даже, как все это произошло. Вдруг онемела левая рука, и лошадиная лопатка выскользнула, ушла вниз, и челн развернуло, понесло вниз по течению! Он старался изо всех сил: ведь берег вот он, кажется, совсем рядом, — течение вынесем челн на отмель, а он поможет! И уже бегут и кричат люди...

Быть может, так бы оно и было, будь это на их Большой воде, где все так знакомо, но тут... Краем глаза, сквозь серую пелену дождя Дрого увидел вспененный гребень воды, услышал рокот...

Перекат!

Дрого знает, что это такое; и лучшему пловцу не пришло бы в голову связываться с перекатом, — на бревне ли, в челне, или вплавь! Начав переправу, они не заметили, не услышали из-за дождя, что опасность совсем близка!..

Дрого греб изо всех сил, — лопаткой и голой рукой; ему удалось развернуть челн носом к берегу, такому близкому... Но рокот переката еще ближе, он бьет в самые уши...

УДАР!

Челн перевернуло, закрутило, его самого бьет по камням, но он выберется, он пловец...

«МАТЬ НЕ УМЕЕТПЛАВАТЬ»!

Дрого не знал до сих пор, как долго длилась эта схватка с водяными, уже почуявшими желанную добычу, уже ликовавшими. Да, конечно, он — пловец, но все его силы уходили на одно: не дать утонуть матери! Водяные их возьмут только вместе! Так бы оно и было, — окажись берег хотя бы чуть дальше, а перекат — ниже по течению: их бы просто не успели спасти! В то страшное утро они спаслись лишь потому, что берег был совсем рядом. И отец. Его челн был к берегу ближе, он сразу копьем дно нащупал, понял: стоять может, — ив воду! Первым добежал, первым копье утопающим протянул, а потом и руку... Так и выкарабкались!

Только не хотели водяные свою добычу упускать! Дрого уже по дну шел, когда его левая нога, завязла в чем-то, запуталась, — и так стопу вывернуло, что он вновь с головой в воде очутился. Но тут уже не только отец, — другие бросились на помощь...

До сих пор мы говорили о различных сторонах жизни охотников на мамонтов, которые, до какой-то степени, могут быть восстановлены по археологическим данным. Теперь речь пойдет о другом. О таких гранях повседневной жизни наших далеких предков, о которых у науки нет и не может быть прямых свидетельств — по крайней мере, до изобретения какого-нибудь простенького хроноскопа или машины времени. А пока нам на помощь приходят этнография и метод художественного познания прошлого.

Начнем с самого главного. Надеюсь, читатель уже понял: в физическом отношении охотники на мамонтов решительно ничем не отличались от нас. Они принадлежали тому же биологическому виду, что и мы — Homo sapiens sapiens, более того — они были европеоидами. Но так ли они воспринимали этот мир, как воспринимаем его мы? Ответ не прост: и да, и нет!

Конечно, им были знакомы все наши чувства, все, чем мы живем — и горе, и радость, и любовь, и печаль, и жалость, и зависть. Я уже не говорю о простейшем: о голоде, жадности, страхе и боли... Но, казалось бы, будучи такими же, как мы, они очень во многом отличались от нас, «цивилизованных», разительно отличались. Вот что пишет в этой связи Олег Микулов в предисловии к своему роману «Закон крови»:

Моя книга, — роман о временах настолько далеких, что и представить почти невозможно. Ведь для нас и Русь Владимира Мономаха, — «седая древность», и Египет времени строительства пирамид — «седая древность», и Вавилон, и Шумер... Но из той дали, о которой пишу я, мы все — от древних египтян и шумерийцев, вплоть до нас с вами, уважаемые читатели, выглядели бы почти «современниками», стоящими ближе друг к другу, чем к моим героям. Конечно, за столь долгий срок люди изменились. Порой настолько, что, боюсь, меня бы не поняли, попытайся я описать все «так, как оно было»... или же книгу стало бы невозможно читать из-за сплошных авторских объяснений... Да и роман как литературный жанр имеет свои законы, пренебрегать которыми не решаются даже те, кто пишет о совсем близком прошлом. Поэтому хочу заранее предуведомить каждого, кто раскроет эту книгу: