Если перевести все это на язык науки, то сущность Закона Крови есть представление о кровнородственной связи некоего человеческого коллектива внутри себя и одновременно — с каким-либо видом животных или птиц (реже — растений) через Первопредков — существ, сотворивших этот Мир. Как уже говорилось выше, Первопредки обладали как человеческими, так и звероподобными чертами. Жили они, разумеется, в «Начальные Времена» или «Времена Сновидений» (см. главу 10). Это основа тотемизма — идеологии всех архаических обществ!

Таким образом, главной «идеологической» единицей любого такого общества (включая, разумеется, и охотников на мамонтов!) являлся Род. Все члены его считались связанными друг с другом по крови, независимо от того, было между ними реальное кровное родство или нет. «Реальное» — это, разумеется, с нашей точки зрения. Для человека той культуры, будь то палеолитический охотник или австралийский абориген начала XX века, «родство» по тотему было более, чем реальным. Отсюда вытекал и ряд постулатов, довольно отличных от наших обыденных представлений.

Жениться, выходить замуж и вообще вступать в половую связь могли только мужчины и женщины, принадлежавшие разным Родам. Конечно, время от времени это не могло не приводить к парадоксам — опять-таки, с точки зрения современного человека — или героя романа «Закон Крови», безнадежно и страстно влюбившегося в свою «сестру». Да, вероятно, в архаическом обществе подобные случаи могли иметь место — подобно тому, как в обществе цивилизованном случаются извращения в половой сфере. Но, разумеется, влечение такого рода должно было расцениваться всеми окружающими как нечто абсолютно противоестественное и преступное. В романе «Закон крови» героиня, сердечно привязанная к своему «старшему брату», поначалу принимает его объяснение за неудачную шутку:

...Старые, рассказанные-пересказанные охотничьи истории, которые так любила малышка-Айрис, нанизывались одна на другую; быль металась с вымыслом и старыми сказками... Голова Айрис доверчиво покоилась на коленях охотника, и Мал тихо гладил ее вьющиеся волосы, — совсем, как прежде! (А что плохого в том, что брат ласкает свою сестру?!). И говорил, и говорил...

Но всему приходит конец, даже рассказам бывалого охотника! Девушка поднялась (НЕХОТЯ!), и нежно потерлась щекой о его щеку.

— Мал, спасибо тебе! Айрис... Я снова стала малышкой-Айрис! Это так хорошо!..

И тогда... Мал и сам не понял, как вырвались у него эти слова:

— Айрис... Почему бы тебе не стать хозяйкой МОЕГО очага?

Она отпрянула с таким ужасом, как если бы ее старый друг внезапно превратился в громадного паука.

(Улыбнись! Скорее! Это же шутка, хотя и неосторожная!)

Встретив смущенную, немного растерянную улыбку, Айрис облегченно перевела дыхание и сама улыбнулась в ответ.

— Мал! Ты чуть было все не испортил!...Ну, можно ли так шутить? Говорят, так и несчастье недолго накликать!..

В дальнейшем ей приходится убедиться, что это не шутка. Окончательно озлобившись на сородичей, якобы не желающих или не способных ему помочь, Мал решает похитить свою возлюбленную в первую же брачную ночь. И вот к чему это приводит:

...Гарт, вождь детей Серой Совы, коротко пожелал всем молодоженам «счастливой ночи»... Кийку мягко обнял ее за плечи.

— Айрис!.. Нас ждет наш очаг!

Вот он, — их первый дом, покрытый мамонтовой шкурой, старательно, со всех сторон обложенный тщательно подогнанными ветвями, а по краям — дерном. Вход завешен оленьей шкурой, выступающей светлым пятном, — так красиво! Кийку так старался — для нее!

Айрис благодарно обняла мужа и положила голову на его плечо. Он тихо и счастливо рассмеялся.

— Вот увидишь, — внутри еще лучше! Жди, — я скоро позову!

Потерся щекой о ее щеку и скрылся за оленьим пологом.

По обычаю, перед тем, как ввести молодую жену в ее новый дом, молодой муж: должен войти туда первым, разжечь очаг и сказать:

— Женщина, тебя ждут твой очаг, твой кров и наша постель!

Всю остальную жизнь за очагом и домом будет следить его хозяйка: кормить огонь, менять лапник, проветривать шкуры, чинить кровлю, — делать все, чтобы ее мужу в их жилище было хорошо и уютно. И пищу готовит она, и запасы на зиму — на ней, и дети... А муж:? Он поможет, если нужно, но его главное дело — охота, добыча мяса, шкур и костей. А если придется, — то и война!

Айрис стояла у входа, ожидая, когда прозвучат эти слова, и представляла, как она войдет в свое жилище, присядет к своему очагу — вдвоем с Кийку... Конечно, он постарался, — и лакомство какое-нибудь припас, и постель приготовил — свежую, мягкую... У него такие сильные руки — и осторожные, нежные... Скорей бы, — почему он так долго?..

В жилище было совсем темно, но Кийку знал здесь все, каждую пядь; мог безошибочно найти любую вещь, старательно убранную накануне на отведенное ей место. Вот очаг, — дрова уложены, как надо, осталось только подложить тлеющий трут, — а вот... Но где же дощечка и палочка с приостренным краем, — «огневой струг»? Их не было там, где они должны быть! Пошарив рукой вокруг, Кийку обнаружил и то, и другое, но поодаль, и не вместе, как он сложил, а в стороне друг от друга! И трут...

Сзади послышался легкий шорох. Даже если бы Кийку был готов к нападению, — здесь, в родном стойбище, в собственном жилище, в свою свадебную ночь! — он бы не успел защититься, — так стремительно и расчетливо действовал его враг! Чья-то могучая рука, зажав рот, рванула его назад, в глубь жилища, — неумолимо и почти беззвучно. Борьбы не было; Кийку был смят, скручен, и в тот же миг его пронзила острая боль от узкого лезвия, мгновенно пробившего и замшевую рубаху и спину, вошедшего глубоко под лопатку, сквозь сердце, навсегда пресекая всякую попытку к сопротивлению. Чувствуя, как толчками выплескивается его собственная кровь, Кийку последним, судорожным усилием извернулся, освободил правую руку и что-то рванул... В голове мелькнуло: «Лашии? АЙРИС!» — и он стремительно полетел в узкую, черную, бездонную яму...

В жилище слышался легкий шорох. Наверное, Кийку разжигает огонь в очаге... Но почему так долго? Или это ей только кажется? А, может быть, он еще ищет в темноте свои огневые палочки? Нет, с Кийку такого быть не может! ...Ночь была теплая, безветренная, но почему-то Айрис почувствовала пронизывающий, ледяной холод, — как будто льющееся с неба сияние вдруг превратилось в чуть колеблющееся морозное марево, какое бывает в самое суровое зимнее время. Она обхватила себя руками и потерла ладонями предплечья. Становилось страшно. Айрис вдруг поняла, что во всем стойбище только она одна все еще стоит у входа в дом мужа, в ее дом...

Почему он так долго?..

Наконец-то!

— Женщина, тебя ждут твой очаг, твой кров, и наша постель!

Почему-то голос Кийку изменился, звучал приглушенно, — как будто он говорил из-под тяжелой медвежьей шкуры... Но эта мысль, это легкое удивление только мелькнуло, не задержавшись в сознании. Айрис, измученная ожиданием, поспешила откинуть оленью шкуру и шагнула В ТЕМНОТУ!

Она даже не успела по-настоящему удивиться тому, что очаг еще не горит. У самого входа чья-то рука зажала ей рот, вторая — перехватила руки, и ее потащили прочь от входа, в глубину, в кромешную тьму... Самым страшным было то, что она, кажется, уже знала эти шершавые, мозолистые ладони, эти могучие руки (они казались такими надежными!), этот запах... И когда прерывистый шепот обжег ее ухо невероятными, не доходящими до сознания словами, — Айрис окончательно поняла: МАЛ! ЕЕ СТАРШИЙ БРАТ!

В том, что ему принадлежит по праву, было отказано. Он просил, он давал богатые дары, но Сильные ему отказали, — ссылаясь на Закон, который сами же придумали, чтобы держать слабых в повиновении, чтобы жить, не охотясь! Неважно, владеет ли Колдун любовным корнем, или нет! Как он смел отказать Малу — после всего того, что сделал первый охотник для общины, для Рода, для всех трех Родов! Колдун — лжец, и ничего больше! Но Мал — не простой охотник; Мал — Сильный! И он сумеет взять свое! Сильный сам устанавливает Законы!