— Если я расскажу тебе, что это такое, придется забрать тебя в свой отдел. Значит, тю-тю авиация… Ты готова на такую жертву?

— Я ж теперь делопроизводитель, — криво улыбнулась Арья.

— Вот и отлично! — обрадовался мерзавец. — Завтра я оформлю запрос, и будем заниматься твоим переводом. Пока расскажу только вкратце, а больше ты все равно не поймешь. Ничего, отправим тебя на курсы переподготовки, а?

— Обязательно. Так все-таки?

Арья подошла к нему вплотную и заглянула в лицо. Даже так он был чуть выше, и приходилось смотреть снизу вверх.

— Это, девочка моя, значит, что мы то ли вымираем, то ли катимся невесть к чему. В масштабах планеты, — отвернувшись к окну и глядя вдаль, тихо сказал Анджей. — Вот так, ни больше, ни меньше.

— Почему?!

— Если б я знал, почему, то не сидел бы тут, а что-то делал. Мы пять лет обрабатываем статистику и пытаемся найти фактор, влияющий на это все. Бес-по-лез-но! Оно, как говорится, само. Как варенье само съелось, понимаешь ли. Я посадил на поиски «фактора Х» две трети НТР, и все, что они мне выдали — «не удается установить фактор»! Короче, семь сотен дармоедов продвинулись туда же, куда и ты, судя по глазам — за ночь.

— Что у меня с глазами? — не поняла Арья.

— Красные они у тебя, как у лабораторной крысы, — подмигнул Анджей. — И хватит о делах. Я не за этим приехал, если, конечно, в твоей жизни не произошли радикальные перемены…

Арья слышала этот вопрос в начале каждой встречи, и почти всегда ей казалось, что Анджей с надеждой ждет ответа «да, произошли, прости и прощай». Она привычно покачала головой и уперлась лбом в его плечо. Перевод в научно-техническую разведку. Работа под руководством Анджея… Звучит почти сказочно, но это же правда!

Мечты иногда сбывались. Как пелось в старой, еще до колонизации сочиненной песне, «Надо только выучиться ждать, надо быть спокойным и упрямым, чтоб порой от жизни получать радости скупые телеграммы…». Упрямства и умения ждать Арье было не занимать. Спокойствие имело сладкий фруктовый привкус, и его выдавали в кабинете невропатолога.

Свадьбы в семьях «золотых десяти тысяч» играли по обычаям семьи жениха, но любые торжества объединяло одно: длились они минимум декаду.

Обмен торжественными визитами родителей брачующихся.

Вечеринки в доме жениха и невесты накануне.

Обряд очищения и клятвы в храме перед Пламенем.

Пиршество минимум на сутки.

Визиты к молодым и вручение им подарков.

Пять перемен нарядов, полсотни блюд, каждое из которых надо попробовать перед тем, как отправить гостям, сотня посетителей, и каждого нужно отблагодарить, преподнести ответный подарок, угостить и вежливо выпроводить, чтобы успеть провести время со следующим.

Фархад чувствовал, что лицо намертво застыло в вежливой улыбке, а в горле костями застряли бесконечные «сердечно благодарю», «ваша щедрость сравнима лишь с вашей мудростью», «не хотите ли погостить у нас в следующем месяце» и прочими дежурными фразами. Он почти падал с ног и держался лишь на упрямстве. Сайто Миоко, теперь — Миоко Наби, законная и благословенная супруга, порхала невесомой снежинкой, но Фархад видел, насколько она осунулась.

Больше всего новобрачный тревожился за мать. Елена была уже немолода, а от матери жениха требовалось очень много. Был бы жив отец, наверное, все прошло бы проще и легче, но здесь их функции пришлось взять на себя отцу и брату невесты. От Рока много проку не было, он больше носился с завиральными идеями, шутил надо всем на свете, доставал Елену бездной пустых вопросов, короче, действовал в своем духе.

Лишь на третьи сутки суета чуть улеглась, и мужа с женой предоставили друг другу. На шесть часов: до утра, до приема гостей и очередной чехарды.

Робкая десятилетняя девочка сидела на краю постели, сложив крохотные ладошки на коленях. Елена Наби сомневалась, что выбранная сыном невеста сумеет родить ему много детей. Узкобедрая, болезненно хрупкая и тихая, Миоко, последняя дочь, совсем не похожа была на мать и сестер.

— Сынок, если уж ты решил взять жену из семьи Сайто… Это достойный выбор, и я рада, но ведь есть Комаки и Рена, крепкие здоровые девушки?

— Я женюсь на Миоко, — отрезал Фархад. — Если что, возьму вторую жену. Потом.

Елена только вздохнула и принялась готовить дом к свадебному торжеству. Фархаду было наплевать на крепость и здоровье. Миоко, последыша, он впервые увидел в год своего пятнадцатилетия, в год, в который решил жениться, и размышлял он от силы минут пять. Причем вопрос звучал «жениться немедленно или через полгода?», а не как-то иначе.

Фархад смотрел на невесту, вдруг растеряв всю уверенность и не понимая, что с ней делать. Что делают в постели муж и жена, для него секретом не было. Что должна делать в доме молодая жена, он тоже знал. Не представлял одного — как прикоснуться к этой девочке, как положить ее рядом с собой, потянуть пояс платья. Перед ним сидела не служанка, не грешная девица, а законная супруга. Воплощение традиций, плод многих поколений безупречного воспитания.

Ему вдруг захотелось проклясть и традиции, и безупречное воспитание.

Точеная статуэтка из лунного камня, ледяной цветок, снежинка. Миоко.

Она ждала молча, как и положено достойной жене. Без движения, без вздоха.

— Хочешь вина?

— Если позволите.

Он плеснул в каменную пиалу вина до краев, подал Миоко. Холодные пальчики коснулись его, принимая пиалу. Прикосновение скользнуло и растаяло. Женитьба вдруг показалась безумной и бессмысленной затеей. Может быть, мать была права. Бойкая веселая Комаки стала бы лучшей невестой. Хохотушка, то и дело прятавшая улыбки за широким рукавом, но ухитрявшаяся так взглянуть из-под ресниц, что от женихов в доме Сайто отбоя не было.

Фархад смотрел, как Миоко пьет. Мелкие глотки, скованные движения. Трепет жилки над ключицей. Поблескивающие в ушах тяжелые серьги, едва слышный звон браслетов на запястьях. Вино не могло вернуть румянец на бледные щеки. Врачи сказали, что она совершенно здорова, но сейчас Фархад не верил им. Не девушка, а зимняя фея, ночной призрак.

— Тебе холодно?

— Немного, мой господин.

— Миоко, не надо меня так называть, мы же не при гостях.

— Хорошо, Фархад-бей.

— Просто Фархад. Этого довольно. Ты устала?

— Нет, муж мой.

Фархад отметил тихое упрямство. Называть мужа по имени казалось Миоко неприличным, не выполнить его пожелание она не могла, а потому нашла компромиссный вариант, к которому мог придраться только особо требовательный супруг. Новобрачный себя таковым не считал и не собирался с первого дня разводить в доме излишне строгие порядки. Сотни раз он слышал, как мать обращается к покойному отцу просто по имени. Главное, не делать этого при посторонних или прислуге.

Ритуальные танцы вокруг семейного ложа пора было прекращать, но Фархад не представлял, как. Вино не помогло. На вопросы супруга отвечала так, что разговор превращался в допрос. Что это? С трудом подавляемая неприязнь? Так случается, если супруг слишком уж неприятен жене, груб с ней или намного старше. Доктору Наби доводилось лечить женщин, страдающих в браке. Неужели он так отвратителен Миоко?

Потом до него вдруг дошло. Девочка просто боится. Она не знает, что ее ждет. В голове вертятся рассказы замужних сестер, наставления матери и жрецов. Сколько в них правды, а сколько страшных историй, досужих глупостей и излишних строгостей, она не понимает.

Фархад присел рядом с женой, уложил ее к себе на колени, ласково погладил по щеке. Девочка опять вздрогнула, потом осторожно положила свою руку поверх. Ледяная, чуть влажная ладошка, невесомые мягкие пальчики…

— Не бойся меня. Я твой муж, я буду любить тебя и защищать, ты будешь хозяйкой в моем доме, у нас будет много детей. Сколько ты хочешь?

Робкий вздох.

— Десяток? Представляешь, десяток сыновей, красивых, как ты, и умных, как я? А, Миоко, Мио, маленькая моя…