Это был дар свыше, знак благоволения. У Белла, как знал из его досье Фархад, была идеальная память: он запоминал с первого прочтения любой текст, мог воспроизвести диалог спустя несколько лет. Эту особенность Фархад тоже считал полезной, очень полезной — но не такой важной, как свою. Недостаточно помнить. Нужно уметь говорить с людьми. Две фразы, брошенные вчера невесть зачем вломившемуся на синринскую половину секретарю, оказали отличный эффект.

Толстяк явился с приглашением к своему коллеге. Обоим предстояла рабочая ночь, вот он и собрался зайти за синринским сотрудником, чтобы пригласить его в переговорную. Прошел за пределы блок-поста — впрочем, успел сделать лишь пару шагов. Фархад сказал две фразы ему — при охраннике, перед камерами, ничего не опасаясь, — и одну собственно охраннику. Короткая нотация и приказ соблюдать установленный режим.

«Вы допустите ряд серьезных нарушений протокола, пытаясь подобным образом выполнять свои обязанности. Впредь воздержитесь от них. Проследите, чтобы этот сотрудник вольнинской делегации неукоснительно соблюдал указания».

Фархад вновь покатал на языке вчерашний монолог. Вкус победы был сладок.

— Я вижу, у вас не слишком хороший аппетит. Устали во время перелета? — вымученным голосом спросила темноволосая.

— Мне, офицеру Сил Самообороны Синрин, затруднительно чувствовать аппетит в то время, как большинство моих сограждан страдает от дефицита белка и калорий. Разумеется, вам этого не понять.

Высокопоставленная шлюха нервно сглотнула и поставила бокал на стол. Секунд двадцать она косилась на Фархада, потом положила и вилку.

— Вас кто-то заставлял эмигрировать?

— У вас весьма забавные представления об истории.

— И чем же они вас забавляют? — ох, как трудно было ей поддерживать светский тон…

— Вольнинский миф о добровольной эмиграции забавен, вы не находите? Своеобразное воплощение комплекса вины перед собратьями по расе, можно даже сказать, памятник ему. Должно быть, поколению, создавшему этот миф, трудно было признаться в содеянном даже самим себе. Разве это не смешно? Сфальсифицировать документы, создать историю, которой никогда не было, и сделать ее чем-то общедоступным — это ли не величайшее достижение ваших властей? Я никоим образом не возлагаю лично на вас вину за эти события, прошло много лет. Вы виновны разве что в нежелании знать правду, но это простительно, учитывая ваши положение и пол.

— Если вы не возражаете, мы вернемся к этому разговору за ужином. Мне будет крайне интересно сопоставить факты, — встряла светловолосая. — Сейчас же… господа, впереди у нас много работы. Не будем вступать в полемику еще и по этому вопросу.

Фархад ласково улыбнулся ей и согласно кивнул. Его устраивало любое развитие событий.

Из многих испытаний, которым подвергала кайсё Белла жизнь, едва ли не самым тяжким он почитал необходимость воспринимать текст на слух. Да, он запоминал каждое слово и интонацию, но, чтобы усвоить суть сказанного, иногда приходилось записать и перечитать диалог, слишком многословно сформулированное распоряжение или инструкцию. Во время чтения в голове, словно запись, звучал голос говорившего, и только тогда понимание делалось действительно полным. Короткие приказы он воспринимал моментально, а вот штабную трепотню иногда приходилось расшифровывать по фразам. Это окупалось: он глубже и полнее, чем любой из болтунов, постигал смысл и суть сказанного.

Сейчас ему приходилось нелегко. Светловолосая вольнинка вслух зачитывала статью меморандума — сначала на своем языке, потом на синринском. Произношение было сносным, она не теряла оттенки смысла, но разительный диссонанс между тем, как прочитал бы текст с листа сам Бранвен, и тем, что он слышал, действовал на нервы.

Стоило ему чуть отвлечься, как начинало казаться, что текст на листе и текст в ушах не имеют между собой ничего общего.

— Простите, — сказал он, не выдержав пытки. — Не будет ли удобным чтение нашего секретаря?

Светловолосая смерила Бранвена долгим взглядом, но ничего враждебного или неприязненного кайсё Белл не уловил. Напротив, ему почудилась не то симпатия, не то благодарность. Вторая женщина задумчиво склонила голову набок, разглядывая Бранвена и Фархада, потом кивнула.

— Статья первая, — торжественно объявил Дзиро.

— Стороны осуществляют сотрудничество в области ликвидации чрезвычайных ситуаций, оказания взаимной военно-технической, экономической, правовой помощи, обмена научно-технической документацией, информацией и специалистами, развития взаимовыгодных торгово-производственных отношений, обеспечения обоюдной готовности к стихийным бедствиям, техногенным чрезвычайным ситуациям, их предупреждения, реагирования в случае их возникновения, уменьшения или ликвидации их последствий, как не связанных, так и прямо или косвенно связанных с внешними или внутренними военными или гражданскими конфликтами, за исключением конфликтов, напрямую вытекающих из нарушения Сторонами взаимных договоренностей. В этих целях Стороны могут осуществлять сотрудничество в следующих областях, представляющих взаимный интерес…

— Давайте все-таки расставим области согласно приоритету? — предложила темноволосая. — У нас почему-то начинается с чрезвычайных ситуаций, потом военно-техническое сотрудничество, потом стихийные бедствия, потом опять чрезвычайные ситуации…

— Предложение принимается. Секретарь, внесите в протокол замечание и подготовьте новую формулировку.

Ко второму часу, к моменту обсуждения третьей из десяти статей меморандума, Бранвен понял, что ничего сверхъестественно сложного от него не требуется. Прочитать, выслушать секретаря, сделать пару замечаний, выслушать пару замечаний противоположной стороны, внести все это в протокол, который вели оба секретаря, перейти к следующему пункту.

Глава вольнинской делегации тоже постепенно начинала понимать, что не так страшна задача, как казалась утром. Она делала меньше пауз и реже кусала губы, даже пару раз улыбнулась. Главное — начать, дальше все получится. Старая истина в очередной раз оказалась верна. Кайсё Белл потихоньку вживался в обстановку. Теперь он мог позволить себе неслыханную роскошь: разглядывать собеседниц. Вплоть до обсуждения третьей статьи он запрещал себе видеть в двух вольнинках нечто большее, нежели функции. Старший по положению говорящий силуэт, младший говорящий силуэт…

Обе оказались весьма привлекательны. Нет, они вовсе не походили на грешных девиц — даже черноволосая, стриженная слишком длинно для приличной жены и слишком коротко для мальчика… в самый раз для элитного «салона развлечений». От нее сладко и пряно пахло, большие ярко-синие глаза были обведены чем-то темным, но ощущения доступности не возникало. Вторая, с гладко зачесанными волосами, и вовсе походила на подростка лет восьми, слишком долговязого и тонкого, но ничем для здорового мужчины не привлекательного. Вдруг она сделала совершенно не намеренный жест — поправила прядь волос, убрав ее за ухо, — и все изменилось. Хрупкая, тонкая, твердая, как осколок льда, и такая же холодная… экзотично привлекательная, опасная.

Вторая — пламя в очаге; округлые запястья, полные алые губы. Понятная и даже уютная, жена вольнинского правителя, умная и сильная женщина; чужая, навсегда отделенная своим статусом и строго соблюдающая его рамки. То, что так долго и тщетно пытались втолковать преподаватели, обрело свое воплощение. Женщина, носящая открытую одежду за пределами своей половины дома, сидящая за одним столом с мужчинами, служившая в армии и равная ему по званию — невозможная, но вовсе не доступная. Скорее уж, наоборот: защищенная своим положением надежнее, чем стенами дома и широкими плечами охранников.

Бранвен осознал, что уже которую минуту не слушает секретаря. Ему стало стыдно. Размышления о бабах за столом переговоров были совершенно неуместны, даже если с этими бабами и приходилось взаимодействовать.

Секретарь давно уже зачитывал не то четвертую, не то пятую статью. Бранвен сверился с документом. Все-таки пятую. Лихо он задумался. Хорошо еще, что никто не обратил на это внимание.