На этом же заседании Революционный Комитет выделил трех своих членов: Моисея Калиниченко, Павла Сокруту и меня, чтобы образовать с шовинистами и нашей группой совместную комиссию и выяснить все, что необходимо сделать для предупреждения дальнейших, с чьей бы то ни было стороны, убийств. Комиссия вызвала «голову» (председателя) «Просвиты», убежденного соц.-революционера, некоего Дмитренко. Из группы пришел секретарь ее — тов. Калашников.

Из обмена мнений людей, вошедших в эту комиссию, выяснилось, что украинская организация категорически отказывается от вызова, брошенного анархистам прапорщиком Семенютой-Рябко. Представитель от украинской организации Дмитренко — заявил, что вызов, брошенный Семенютой-Рябко надо отнести к его воинственному пылу и боли за свой народ. Украинская организация в Гуляй-Поле осуждает этот вызов, как противоречащий ее идеям.

Однако, заявление Дмитренко было неискренно: оно было не более, ни менее, как политический маневр со стороны украинской шовинистической организации в целом. Мы это видели. И секретарь группы тов. Калашников сказал ему в ответе, что мы высказанную угрозу понимаем, как желание всей шовинистической организации посчитаться с анархистами за их упорную борьбу против нашествия на освобожденную революционную территорию контрреволюционных немецко-австро-венгерских монархических армий и таких же контрреволюционных отрядов Центральной Рады. Группа анархистов сочла своим долгом убить вдохновителя этих гнусных затей против анархистов и их идей. Она его убила и готова и в будущем убивать таких негодяев…

После этого я пошел на заседание группы, где выступил за отмену объявленного террора и выслушал ряд укоров за это. Многие товарищи усматривали в моем выступлении защиту активных агентов контрреволюции и, не стесняясь, высмеивали меня. Их дерзость меня злила, а самостоятельность радовала и сильнее давала мне чувствовать, что моя работа с молодыми членами группы даром не пропадает.

Но приведенные мною доводы «за» и «против» террора в конце концов были группой приняты за основу пересмотра объявленного ею террора, и в результате ряда заседаний и деловых товарищеских споров группа отменила свое предыдущее постановление о терроре и зафиксировала в своем протоколе, что, пока враги революции только кричат против нее и оружия в руки не берут, намеченные против них террористические акты отменить.

Молодые члены группы долго не хотели понять отмены этих актов. И не раз бросали в мою сторону, что «товарищ Махно хочет явных контрреволюционеров переубедить, чтобы они стали революционерами. Этим товарищ Махно может нанести тяжелый удар единству группы» и т. д.

Однако момент был такой, что считаться с тем, что кто-либо выйдет из группы, ни в коем случае нельзя было. То был момент, когда контрреволюция, несомая на штыках немецких армий, уже определенно брала перевес над разрозненными защитниками революции — красногвардейскими отрядами. Следовательно, для такого района, как Гуляйпольский, который мог бы выставить большие силы для защиты революции, работа должна была вестись в другом направлении. В Гуляй-Поле нужно было еще сильнее и выпуклее утверждать межпартийный мир, равенство и свободу революционных мнений, потому что Гуляй-Поле в данный момент являлось базой формирования духовных и вооруженных сил защиты революции.

Наивные выкрики моих юных друзей по моему адресу меня поэтому не занимали. Передо мной встал во весь рост вопрос об организации вольных батальонов против Центральной рады и ее союзников — шестисоттысячной немецкой и австро-венгерской армии.

Я чувствовал большое упущение Революционного Комитета в этой области его работы и настаивал, чтобы все отряды, какие имелись в его распоряжении в Гуляй Поле и на районе были названы определенно вольными батальонами и пополнялись бы количественно до полутора тысячи бойцов.

Наша крестьянская Группа Анархистов-Коммунистов, по моему мнению, должна была идти первой и в этой области революционной работы. В противном случае ей суждено было бы плестись в хвосте живого дела революции. Она оторвалась бы от тружеников подневольной деревни и была бы осуждена, на манер сотен наших групп в стране, не иметь с идеологической стороны никакого значения для широкой массы тружеников, веривших в революцию, но во время и самостоятельно не успевших правильно определить ее существо и защитить его от искажения социально-политическими вождями.

Группа учла это обстоятельство и выявила себя на пути организации вооруженных сил защиты революции с особым достоинством передового борца. В то время, когда многие наши группы по городам и селам других районов спорили между собой о том, анархично ли будет анархическим группам создавать военно-революционные боевые единицы, не лучше ли будет, если группы будут стоять в стороне от такой работы, не мешая лишь своим членам, одиночкам, в индивидуальном порядке браться за эту полуанархическую работу, Гуляйпольская крестьянская группа выдвинула лозунг: «Революционные труженики, создавайте вольные батальоны для защиты революции! Социалисты-государственники изменили революции на Украине и ведут против нее силы черной реакции других стран!».

Чтобы сломить натиск этой реакции, нужна мощная организованная сила революционных тружеников. Через вольные батальоны революционные труженики приобретут эту силу и разобьют козни своих врагов справа, и слева!

Этот лозунг группы Революционный Комитет и все Советы по району подхватили, и всюду пропагандировали его цель.

Правда, были люди, из стана наших украинских шовинистов, в особенности, которые выступали против этого лозунга. Но теперь споры носили идейный характер. Во всяком случае, теперь этот спор не опирался на штыки немецких и австро-венгерских контрреволюционных армий и не носил угрожающего характера расправы с противниками преступной политики Украинской Центральной Рады. Теперь как будто и шовинисты сознавали, что политика Укр. Центр. Рады была направлена против украинского трудового люда и тех его прямых завоеваний, которые становились все яснее и определеннее на пути развития революции и к которым трудовой люд шел, преодолевая величайшие преграды со стороны своих врагов: справа — буржуазии, слева — социалистов-государственников, стремившихся использовать момент, чтобы дать ложное толкование целям революции и, таким образом, подчинить ее государству.

Момент самый тяжелый. Казалось, что все мы: члены группы, а вокруг группы рабочие организации и революционные крестьяне — все сознаем эту тяжесть момента. Однако, в Совете Профессионального Союза металлистов и деревообделочников поднялся скандал: — требование от группы и от Совета Крестьянских и Рабочих Депутатов отозвать посланного ими в Губернский Совет Рабочих, Крестьянских и Солдатских Депутатов — тов. Льва Шнейдера.

Требование это со стороны Совета профсоюза было вызвано тем, что тов. Лев Шнейдер не выполняет возложенных на него обязанностей. Благодаря этому Гуляйпольские заводы и мельницы, также кузницы и кустарные слесарно-механические мастерские, не получают совсем, или, если получают, то с большим опозданием железо, чугун, уголь и прочие материалы. Слыша такие нарекания на своего ответственного члена, группа, по соглашению с Советом Крестьянских и Рабочих Депутатов вызвала Льва Шнейдера в Гуляй Поле для выяснения причин, из-за которых он не справляется с делом.

Тов. Лев Шнейдер за это время успел заразиться разгильдяйством и безответственностью крайних элементов в городском нашем анархическом движении. Он ответил, что вернуться в Гуляй Поле не может. Он завален, дескать, работой губернского Совета и предлагает группе назначить на его место другого от Гуляй-Поля человека.

Такое отношение к организационному делу трудящихся всего района, — отношение члена столь уважаемой трудящимися группы анархо-коммунистов, — побудило группу дать Льву Шнейдеру экстренную телеграмму, которая требовала, чтобы он немедленно приехал в Гуляй Поле и дал отчет о своем поведении в группе, а также Советам Крестьянских и Рабочих Депутатов и Профсоюза. В противном случае группа обещала выслать за ним двух товарищей…