— Это твоя царица, волшебница, истинная наследница Фелатимоса. Она обратит лицо на запад.

Неожиданно Айя ощутила сверток у себя в руках и, опустив глаза, увидела, что сивилла дала ей мертвого младенца.

Девочка снова заговорила:

— Другие видят тоже, но сквозь дым и тьму. По воле Иллиора получила ты чашу, Хранительница, и долго будет она ношей — твоей и тех, кто за тобой последует, — горчайшей ношей. Однако скоро родится малышка, в руках которой — будущее. Она — твое наследие. Двое детей, одна царица, отмеченная кровью. Мертвый младенец взглянул на Айю черными пронзительными глазами, и она ощутила боль в груди. Она знала, чей это ребенок.

Потом видение исчезло, и Айя обнаружила, что стоит на коленях перед креслом оракула, прижимая к груди суму с чашей. Не было ни мертвого младенца, ни лужи крови на полу. Сивилла сидела на своем месте, на ее платье и волосах не было ни пятнышка крови.

— Двое детей, одна царица, — прошептала девочка, глядя на Айю сияющими белыми глазами Иллиора.

Айя задрожала под этим взглядом, отчаянно цепляясь за то, что увидела и услышала.

— Те другие, которым снится ребенок, о Благочестивая… Желают они царице добра или зла? Помогут ли они мне ее вырастить?

Но бог покинул сивиллу, и сгорбившаяся в кресле девочка ответов не знала.

Когда Айю подняли из пещеры, солнечный свет ослепил ее. Жара обрушилась на старую женщину, и она почувствовала, что ноги ее не держат. Аркониэль подхватил ее и не дал упасть.

— Айя, что случилось? Тебе плохо?

— Дай… дай мне прийти в себя, — прохрипела Айя, прижимая к груди суму.

Семя, орошаемое кровью…

Аркониэль без усилия поднял ее и перенес в тень. Он протянул Айе бурдюк с водой, и она жадно припала к нему.

Прошло какое-то время, прежде чем Айя почувствовала, что в силах дойти до гостиницы. Аркониэль поддерживал ее, и вопреки обыкновению Айя не возражала против его помощи. Они уже подошли к стеле, когда сознание покинуло волшебницу.

Когда Айя вновь открыла глаза, она лежала на мягкой постели в прохладной темной комнате гостиницы. Солнечный луч пробивался сквозь щель в пыльном ставне, заставляя тени скользить по резьбе на стене. Рядом с постелью сидел встревоженный Аркониэль.

— Что произошло в пещере оракула? — спросил он.

Иллиор заговорил, на вопрос был дан ответ, — с горечью подумала Айя. — Как жаль, что я не послушала Агажара…

Айя взяла Аркониэля за руку.

— Потом, когда ко мне вернутся силы… Расскажи мне о своем видении. Получил ли ты ответ на свой вопрос?

Ее слова явно смутили Аркониэля, но он прекрасно понимал, что настаивать не следует.

— Я не уверен… Я спросил, каким волшебником стану, каков будет мой путь. Сивилла вызвала видение, но все, что я смог увидеть, было изображение меня самого, держащего на руках новорожденного мальчика.

— У него были светлые волосы? — спросила Айя, вспомнив о ребенке, которого она видела рядом с Аркониэлем в прекрасной белой башне.

— Нет, он был черноволосый. Честно сказать, я разочарован… проделать такой путь ради этого… Должно быть, я неправильно задал вопрос.

— Иногда приходится ждать, пока значение видения откроется тебе. — Айя отвернулась, не желая смотреть на юное и бесхитростное лицо ученика, и пожалела о том, что Светоносный не даровал ей такой же милости. Солнце все еще ярко светило за окном, но Айя видела только дорогу к Эро и тьму, ожидающую ее в конце.

Красная луна середины эразина, времени жатвы, превратила спящую столицу в объемную мозаику света и тени. Кривой Эро, часто называли этот город. Он был построен на склонах холма, глядящего на острова Внутреннего моря, улицы разбегались, как плохо сплетенное кружево, от Дворцового Кольца к пристаням, верфям и лачугам на берегу. В Эро дома бедняков и богачей теснились друг к другу, и в каждом строении, откуда было видно море, хотя бы одно окно смотрело, как настороженный глаз, на восток, в сторону Пленимара.

Жрецы утверждают, что смерть входит через западную дверь, — печально думал Аркониэль, въезжая следом за Айей и ведьмой в западные ворота города. Сегодня кошмар, начавшийся почти пять месяцев назад в Афре, должен был достичь своей кульминации.

Женщины ехали молча, низко надвинув капюшоны плащей. В ужасе от того, что им предстояло, Аркониэль мысленно молил Айю заговорить, сказать, что она передумала, повернуть назад, но волшебница молчала, а глаз ее, чтобы прочесть в них ее мысли, Аркониэль увидеть не мог. Большую часть его жизни Айя была ему наставницей, второй матерью, но со времени паломничества в Афру она превратилась в дом с наглухо закрытыми окнами и дверями.

Лхел тоже не произносила ни звука. Таких, как она, в Эро не жаловали уже многие поколения. Ведьма только сморщила нос, ощутив городской смрад.

— Здесь великая деревня? Ха! Люди слишком много.

— Не так громко! — Аркониэль нервно оглянулся. Странствующие волшебники тоже теперь не пользовались здесь таким гостеприимством, как раньше. Им пришлось бы плохо, если бы стража захватила их вместе с ведьмой с гор.

— Вонь ток, — буркнула Лхел.

Айя откинула капюшон и, к удивлению Аркониэля, улыбнулась.

— Она говорит, что здесь пахнет дерьмом, и она совершенно права.

Уж не Лхел бы говорить, — подумал Аркониэль. С тех пор как они с ней встретились, молодой волшебник старался держаться от ведьмы с наветренной стороны.

После странного посещения Афры Айя и Аркониэль сначала отправились в Эро и посетили князя и его прелестную хрупкую супругу-принцессу. Дни проходили в играх и охоте, но каждую ночь Айя вела тайные беседы с князем.

Покинув столицу, волшебники провели остаток жаркого засушливого лета, обходя горные долины северной провинции в поисках ведьмы, которая могла бы им помочь: ни один волшебник не владел чарами, необходимыми для выполнения задачи, которую поставил перед Айей и Аркониэлем Иллиор. К тому времени, когда они нашли Лхел, листья осины уже начали золотиться.

Скаланские поселенцы вытеснили низкорослый темнокожий народ, населявший раньше плодородные равнины, в горные долины. С тех пор горцы настороженно относились ко всем, кто являлся к ним. Каждый раз, приближаясь к деревне, Айя и Аркониэль слышали лай собак и голоса женщин, скликавших детей, но, дойдя до околицы, встречали только нескольких вооруженных мужчин. Воины не угрожали им, но и гостеприимства не проявляли.

Поэтому волшебников так удивила Лхел, когда они набрели на ее одинокую избушку. Она не только встретила их, как дорогих гостей, выставив на стол сидр и сыр, но сообщила, что давно их ждет.

Айя говорила на языке ведьмы, да и Лхел знала несколько слов по-скалански. Насколько Аркониэль понял из разговоров женщин, их приглашение ничуть не удивило ведьму. Лхел сказала, что лунная богиня, которой она поклоняется, показала ей волшебников во сне и велела им помочь.

Аркониэль рядом с этой женщиной чувствовал себя очень неловко. Чары окружали ее, как мускусный запах ее тела, но дело было не только в этом. Лхел была женщиной в расцвете сил, ее черные спутанные волосы волной спускались до талии, а тонкое платье не скрывало округлостей. Она несколько раз задела Аркониэля, готовя в тесной хижине ужин и постель, и ему не потребовался переводчик, чтобы понять: Лхел спросила Айю, разделит ли он с ней этой ночью ложе. Ответ старой женщины, сообщившей ей о безбрачии волшебников, которые всю свою жизненную силу отдавали магии, и насмешил, и обидел Лхел.

Аркониэль испугался, что ведьма в результате может передумать, но на следующее утро, проснувшись, обнаружил Лхел готовой в дорогу: ее мешок был уже приторочен к седлу кудлатого пони.

Долгое путешествие в Эро нелегко далось молодому человеку. Лхел наслаждалась, дразня его: то мылась, задрав юбки, на глазах Аркониэля, то намеренно натыкалась на него ночью, отправляясь собирать последние осенние травы. Каковы бы ни были принесенные им клятвы, Аркониэль не мог не замечать всего этого, и в нем пробуждались давно подавленные желания.