Я тут же покраснела, как Бэт. Марта Уорбартон, кажется, обладала талантом вводить в ярость людей одним словом или взглядом и потом получать от этого удовольствие.

– Моя единственная задача – подписание документа, – холодно ответила я, – и я сделала это только потому, что мистер Принс был так Добр и подвез меня сюда на своем автомобиле.

Но меня не интересует содержание вашего завещания. Я собираюсь здесь работать, и знания подобного рода могли бы мне помешать. Я не дура, миссис Уорбартон.

– Хм-м... – ее глаза продолжали сверлить меня, – да, это верно! Вы не дура. Ну ладно, оставим это. То, что вы не видели завещания, поможет вам избежать затруднительных положений в этом доме, верно? Но некоторые из моих дорогих родственников чрезвычайно упорны в своем любопытстве. Они засыплют вас вопросами при малейшей возможности. И не поверят вам. Вы увидите, как они настойчивы. Это первое завещание, которое я составила после появления Робин, с тех пор, как родилась моя единственная внучка. Ну, я уже сказала: пусть они поволнуются как следует. Этим людям нравится, когда кто-то держит над их головой занесенную палку. И угроза благотворна для их душ. А теперь мы присоединимся к ним на галерее.

Я инстинктивно поднялась, чтобы помочь ей встать, но она одарила меня свирепым взглядом:

– Мне не нужна помощь, Монтроуз! И запомните это.

Она ухватилась за что-то, находившееся сбоку от нее, это была крепкая палка для ходьбы из темного старинного дерева, выполненная в виде переплетенных змей. Ее сжатые губы говорили о боли, я знала, что она чувствует сейчас. Принс тоже невольно подался помочь ей встать, но так же быстро отступил, и я поняла, что ему хорошо известна ее упрямая независимость.

Она двинулась вперед, тяжело опираясь на палку, и ее движения были решительны и тверды, как будто боли не было вовсе. Но я-то знала, что это не так. Мы шли за ней с Бэт. Миссис Уорбартон медленно взбиралась по ступеням, правой рукой ухватившись за мраморные перила, а левой орудуя палкой, которая, помогая ей, оставляла глубокие вмятины на толстом ковре.

Когда мы добрались до верха, Марта Уорбартон немного передохнула и вдруг выпрямилась во весь рост. Она оказалась выше, чем я думала; наверно, в молодости она была величественно прекрасна. У нее, конечно, неприятная привычка раздражать людей, но я не могла не восхищаться ее мужеством. Когда, сделав мне знак остановиться, она вошла в галерею, взгляды всех сидевших там людей тут же устремились на ее спокойное лицо.

За столом сидели четыре человека: двое мужчин, которые вскочили, когда вошла миссис Уорбартон, и две женщины. Старшему из мужчин было лет шестьдесят. Его темные волосы побелели у висков, и прядь седых волос свешивалась слева на лоб, карие глаза были такими же острыми, и недоброжелательными, как у Марты. И лицо было похоже, с такими же глубокими складками у углов рта, такая же саркастическая усмешка кривила его губы. Он был высокий, больше шести футов ростом, но не так худ, как Марта.

Второй был помоложе, с безвольными чертами лица, хотя рот его имел такое же выражение недовольства и ту же усмешку, как у матери. Волосы, иссиня-черные, гладкие, блестели на солнце. В противоположность старшему мужчине и Марте он был полноват и начал расплываться, хотя ему, наверное, не было еще и сорока.

Обе женщины были красивы, и обе – блондинки, младшей лет двадцать пять, ее большие блекло-голубые глаза были слегка навыкате; я никогда не любила такие глаза у блондинок.

Вторая была старше, лет тридцати пяти, с уверенными манерами. Темно-карие глаза, как у всех Уорбартонов, и можно было заметить, что светлые волосы у корней были темнее. Холеная женщина, изысканно одетая, с фигурой и ногами как у манекенщицы.

Мужчина помоложе, смеясь, подошел к столу и вежливо подвинул стул для Марты. Я думала, что она откажется от его услуги, но ему было позволено усадить ее, вид у нее был при этом такой, будто она принимала пожалованную ему милость.

– Ты выглядишь усталой, Марта, – сказал он. – Принс, что вы с ней сделали там, внизу? Ступеньки слишком тяжелы для нее.

Но в его тоне не было любви и теплоты. Голос звучал как призыв к примирению.

– Чепуха, – проворчала Марта Уорбартон, – когда я не смогу передвигаться по "Вороньему Гнезду", это будет означать, что настало время меня хоронить! И вы это знаете.

– Пусть этот день наступит еще очень нескоро, Марта, – сказал он с легкостью, – но у тебя действительно был усталый вид, когда ты вошла. Даже больной. Твои дела с Принсом не должны быть такой нагрузкой. Ты должна разрешить мне взять на себя часть забот по управлению имением. Я тебе давно говорил.

– Ведение дел? Таких, как написание нового завещания? Как бы ты ни хотел этого Керр, это невозможно.

– Я не часто соглашаюсь с Керром, – сказал мужчина постарше, – но он прав, Марта. Ты должна позволить одному из нас взять на себя управление "Вороньим Гнездом". И, как брат твоего мужа, я...

Его голос напоминал голос Марты, но был еще глубже и мужественнее.

– Возможно, когда я уйду в мир иной, Клайв, – прервала она его, перехватив свирепый взгляд, который бросил Керр на старшего мужчину, и улыбнулась, – вероятно, придет время, когда Керр сможет взять на себя часть дел по инвестициям, – она увидела, как ревность в глазах Керра сменилась триумфом, и покачала головой, – возможно, – повторила она, – но до тех пор, пока я не умерла, все останется точно так, как есть.

Керр резко остановился на пути к своему месту:

– Означает ли это, что ты не собираешься нам рассказать, что написано в новом завещании?

Она безжалостно рассмеялась:

– Мой дорогой сын, это как раз то, что я имела в виду. Завещание читают после смерти. И мое не станет исключением. Не раньше! Где Рэтбоун со своим кофе? О да, у меня для вас сюрприз. – Она сделала мне знак рукой, и я ступила на порог, вошла и встала перед ними.

Наступила полнейшая тишина, которую разорвал грохот упавшего стула, когда старший мужчина вскочил. Его лицо сильно побледнело, в глазах мелькнул страх. Я остановилась неуверенно в нескольких шагах от стола.

– Боже! – сдавленно произнес он. – Вы... Я не могу... – Он протер рукой глаза и выпрямился, стараясь сохранить самообладание. – О, я прошу прощения. – Он нервно коротко хохотнул и взглянул на Марту Уорбартон. – Просто на мгновение вы напомнили мне кое-кого из прошлого...

Я изумленно смотрела на их лица: трое чем-то напуганных незнакомых людей. Потом увидела смущенного мистера Принса, растерянную Бэт... Миссис Уорбартон... Марта Уорбартон оглядывала родственников, как кошка загнанную в угол мышь. Жестокая усмешка кривила губы, глаза имели суровое выражение.

– Это мисс Монтроуз, – тихо сказала она, – медсестра, которую нанял Дэвид ухаживать за Робин. Мисс Монтроуз, это Керр – мой младший сын. Вся его полезность заключается в том, что он умеет подвинуть мне стул и усадить. Он научился со временем неплохо с этим справляться, – она говорила издевательским тоном, – поскольку делает это почти всю свою сознательную жизнь. А это мой деверь, брат моего мужа, – Клайв. Жена Керра – Дафна. Дочь Клайва – Изабель.

Я неуверенно улыбнулась в ответ на приглушенный разноголосый хор приветствий, при этом Клайв неловко отвесил поклон, а Керр подошел пожать мне руку.

– Вы слишком красивы для детской сиделки, мисс Монтроуз! – Тихий, вкрадчивый голос был маслянистым как его гладко-прилизанные надушенные волосы. Я сжалась от неприятного впечатления, но пришлось протянуть ему руку. Когда он вел меня к стулу, я поймала взгляд его жены. Она, несомненно, слышала комплимент мужа, и ее выпуклые глаза цвета китайского фарфора выражали обиду и возмущение.

Напряжение, возникшее при моем появлении, немного спало, когда появилась Молли со столиком на колесах. На нем стояли хрупкие чашки, кофейник с дымящимся горячим кофе и тарелки со свежеиспеченными бисквитами, намазанными маслом, и домашним печеньем.

Позади Молли, с ее приятной, теплой улыбкой, я увидела в первый раз миссис Рэтбоун, в черном платье с глухим стоячим воротом и тугими манжетами. Она была высока и худа, как Марта. Бледная кожа, волосы настолько же черные, насколько были белыми волосы Марты, но черный цвет был безжизненным, без блеска, что свойственно окрашенным волосам. Глаза почти янтарного цвета напомнили мне глаза однажды увиденного ястреба – они были совершенно лишены выражения. Жестокие глаза хищника, они подходили к сжатым губам, крючковатому носу и складкам, сбегающим от уголков рта, что указывало на замкнутость и крутой нрав. Единственным украшением была белая брошь-камея на тонкой золотой цепочке.