Кэтлин никак не удавалось ассоциировать искалеченного человека на больничной койке с грозной опасностью, о которой со спокойной уверенностью толковал Килмара. Потом ей в голову пришла мысль, расстроившая ее еще больше.

— А вооруженные часовые, которых вы поставили в коридоре… Вы что, ожидаете новых неприятностей? Неужели эти террористы могут повторить свою попытку здесь, в столь людном месте?

Прежде чем ответить, Килмара помедлил. Ему вовсе не хотелось устраивать в госпитале переполох. С другой стороны, медсестра не была похожа на истеричку, и он считал себя обязанным ей за все, что она сделала для Фицдуэйна.

— Люди, с которыми мы имеем дело, таковы, что сделают все, что угодно и где угодно, — с расстановкой сказал Килмара. — Это закон мести. Никаких ограничений. Именно это заставляет меня чувствовать себя молодым, — закончил он неожиданно весело. — Все время приходится напрягать мозги, чтобы перехитрить подлецов.

— Значит, вы считаете, что они попробуют еще раз? — спросила Кэтлин.

— Вероятно, — с неохотой признал Килмара.

— Таким образом, до тех пор, пока ваш друг остается в госпитале, мы все подвергаемся опасности? Килмара кивнул.

— Элемент риска, безусловно, есть, — сказал он, — но давайте не будем охать и ахать по этому поводу. Мы примем все меры предосторожности.

— Господи Иисусе! — воскликнула потрясенная Кэтлин. — Кто эти люди? Почему вы не найдете и не остановите их?

Килмара вылил в свою чашку все, что оставалось во фляге.

— Терроризм как рак, — сказал он. — У нас есть успехи, но наш враг изменяется, мутирует, и поиски лекарства продолжаются. И конца этому пока не видно.

— Мне кажется, что чем скорее мы вылечим и выпишем вашего друга, тем будет лучше, — заметила Кэтлин. Килмара приподнял свою чашку в насмешливом салюте.

— Вот это правильно, Кэтлин! — сказал он. — Наконец вы начинаете понимать.

Кэтлин неуверенно улыбнулась.

Фицдуэйн открыл глаза.

Что его разбудило? Кто здесь? Нужно немедленно что-то предпринять.

Стоило один раз ослабить защиту, и вот чем все кончилось!

Могучее желание двигаться наполняло все его тело, но ему мешали снотворные и болеутоляющие препараты.

Сигнал тревоги в мозгу продолжал звучать.

На лбу выступил холодный пот. Фицдуэйн попытался сесть; он надеялся, что в этом положении сможет реагировать несколько эффективнее, чем когда он просто лежал, беспомощный и беззащитный.

Движение давалось ему с огромным трудом. Мышцы отказывались ему повиноваться.

Наконец Фицдуэйну удалось справиться со своим непослушным телом; он медленно приподнял голову и забинтованный торс, но оказалось, что он еще слишком слаб. Острая боль заставила его зажмуриться, и с губ его сорвался хриплый стон, болезненный и разочарованный.

Потом он услышал голос. Это был голос друга, и он понял, что опасность ему не грозит. Он и Бутс в безопасности. Внезапно он вспомнил, где он.

Потом он увидел женщину, почувствовал у себя на лбу ее прохладную руку, снова услышал ее голос.

— Все хорошо, Хьюго, не волнуйся… — сказала она. — Лежи спокойно. Не нужно беспокоиться, ты должен отдыхать и набираться сил.

На циферблате настенных электронных часов было два часа двадцать три минуты.

Кэтлин, ласковая темноволосая женщина лет тридцати с небольшим, меняла ему капельницы. По инициативе Линды Фолей ее временно перевели сюда из отделения интенсивной терапии: пациенты Кэтлин Бёрк шли на поправку гораздо быстрее, чем все остальные. Иными словами, у нее была легкая рука.

Покончив с капельницами, Кэтлин взяла его за руку и проверила пульс. К карману ее халата были прикреплены вверх ногами небольшие часы, на которые она сосредоточенно глядела, подсчитывая количество ударов в минуту. Фицдуэйну нравилось прикосновение ее пальцев, нравился чистый и теплый запах ее тела. На безымянном пальце левой руки он заметил след от обручального кольца.

— Могу я что-нибудь для тебя сделать? — очень тихо спросила она.

Фицдуэйн улыбнулся. Боль никуда не девалась, но странным образом он почти не чувствовал ее, словно она была где-то далеко. Он чувствовал себя отдохнувшим и совершенно спокойным. Приподняв руку, Фицдуэйн взял ее ладонь в свою, но жест этот был совершенно платоническим. Проделай он это при свете дня, и все было бы по-другому, однако в два часа ночи, когда весь остальной мир спал, жест этот странным образом казался уместным.

— Расскажи мне об этом… — сонным голосом пробормотал он, и кончики его пальцев нежно погладили вмятинку от кольца.

Кэтлин негромко рассмеялась. Она была очень хороша собой, несмотря на то, что проходящие годы начали оставлять на ее лице свой след.

— Так не пойдет, — сказала она. — Это ты должен рассказывать. Сиделка не должна выбалтывать пациентам все свои маленькие тайны.

— “…Потому что это срывает с нее ореол таинственности и всемогущества, — процитировал Фицдуэйн. — Больные нуждаются в поддержке, в источнике, из которого они могли бы черпать силы. Им нужны решения, а не проблемы. Нельзя устанавливать с пациентом эмоциональной связи…”

Он ухмыльнулся.

— Так или иначе, но мы прогрессируем.

Фицдуэйн начал было смеяться, но боль ужалила его с новой силой, и он замолчал, задыхаясь. Правда, он почти сразу пришел в себя.

— Мы по природе своей очень ненадежный народ.

Теперь уже Кэтлин звонко расхохоталась. Стоявший на часах в коридоре рейнджер услышал этот смех и позавидовал Фицдуэйну: было бы очень неплохо завалиться сейчас на койку за компанию с миловидной сестрой. Потом он припомнил все, что видел своими глазами, все, что слышал о ранениях Фицдуэйна, и рассудил, что он, пожалуй, не поменялся бы с ним местами.

Кэтлин вышла из палаты минут через десять, на лице ее все еще была улыбка. Она выглядела даже спокойнее, счастливее, чем в начале своего дежурства. Тогда, изучая ее лицо на экране монитора, прежде чем пропустить через пост безопасности, рейнджер готов был поклясться, что недавно она плакала.

В его переговорном устройстве прозвучала команда, и он откликнулся на нее, нажимая и отпуская клавишу передатчика в особой, определенной на сегодняшний день последовательности. Затем он сосредоточился на рутинной процедуре, установленной генералом для того, чтобы предотвратить еще одно нападение. Солдату не требовалось лишний раз напоминать, что молния может ударять столько раз, сколько понадобится: три года назад рейнджер был среди тех, кто помогал снимать осаду замка Фицдуэйна, и понимал, что раз уж человек занимается борьбой с терроризмом, значит, он постоянно подвергается опасности.

Проще говоря, либо ты убивал своих врагов, либо рано или поздно они приканчивали тебя.

Генерал Шон Килмара — а быть генералом (наконец-то!) оказалось исключительно приятно — подумал, что Фицдуэйн выглядит прескверно.

С другой стороны, он выглядел намного лучше, чем три недели назад. Исчезло ощущение того, что глядишь просто на некое вместилище трубок и лекарств или на придаток электронных машин. Фицдуэйн теперь был больше похож на человеческое существо, правда, на человеческое существо, склеенное из кусочков. Иными словами, Хьюго напоминал недоделанного Франкенштейна.

Фицдуэйн был бледен, он страшно исхудал и был сплошь забинтован, залеплен пластырем и подключен к капельницам и прочему медицинскому оборудованию, однако он уже мог сидеть, а в его серо-зеленых глазах снова появился огонек жизни. Это не могло не радовать Килмару. Кроме того, Фицдуэйн начал говорить, а это было уже не так хорошо. Хьюго был довольно сообразительным и расторопным человеком; каждый его вопрос означал много работы. И, как правило, имел последствия.

— Кто и почему? — спросил Фицдуэйн.

— Как насчет “доброго утра”? — поинтересовался Килмара. — Я, между прочим, еще даже не присел.