- Осипова, все заключенные про вас очень плохо отзываются!

То скажет в отсутствие Гали:

- Беляускене, а вот Барац про ваших родных говорила то-то и то-то!

А когда мы зовем Галю и начинаем хором уличать нашу "белокурую бестию" - она покрывается красными пятнами и кричит:

- Не смейте устраивать мне очную ставку! Я начальница!

Но ляпнуть такое про Эдиту, которая всего несколько дней в зоне, - не слишком ли? И не мы ли виноваты, что Подуст позволяет себе все больше и больше? Ну да, мы знаем, что КГБ любит приписывать диссидентам венерические заболевания: как можно проще опорочить человека? Ну, конечно, этим россказням никто не верит - но ведь клевету на человека нельзя спускать клеветнику? Да надо сейчас всю зону собрать и рассказать, кого нам поставили в начальницы! Татьяна Михайловна колеблется.

- Но ведь при этом придется всем передать эту сплетню? Не этого ли добивается Подуст?

Я горячусь:

- Она добивается прежде всего недоверия между нами! Чтоб мы все отшатнулись от Эдиты, а она даже не знала, в чем дело! Но этой сплетне никто из нас не поверит, а Подуст мы выведем на чистую воду!

- Но Эдита - новый человек в зоне. Не будет ли она переживать - ведь такая гадость?

- Наоборот! Она в первые же дни увидит, что вся зона за нее!

Прекрасно понимаем резонность доводов друг друга, но надо что-то решать, а слово - не воробей, потом уже ничего не исправишь, если ошибемся. Зовем Таню. Она, вникнув в проблему, убежденно:

- За такие штучки на Подуст следует в суд подать - клевета в чистом виде!

В общем, Татьяна Михайловна вызывает на двор всю компанию и преподносит новость. Ого, как взъяряются все! Эдите достаточно взглянуть на наши лица, чтобы понять - интрига не сработала! Что Подуст врет - никто под сомнение не ставит, но что мы теперь будем делать с самой Подуст? И сходка постановляет:

С этого дня мы не признаем права Подуст быть в нашей зоне в каком бы то ни было качестве. Мы пишем об этом коллективное заявление в прокуратуру и объясняем - почему. А пока ее не уволят - мы с ней вообще не общаемся, ее для нас не существует. Эдита подает на Подуст в суд за клевету, Татьяна Михайловна идет свидетелем. Правда, чтобы доказать факт клеветы - нужна медицинская карточка Эдиты, а ее нам никто не покажет. Тут Таня выдает простую идею:

- Ходатайствуем, чтоб Эдита была у нас дневальной! Кандидатуру дневальной утверждает медчасть, сверяясь с медицинской карточкой - заразных на эту должность не ставят. Факт дневальства - уже опровержение.

Правильно! А врачи, конечно, утвердят, у них выбора нет: дневальство работа добровольная, требуется письменное согласие заключенного. Никто из нас, кроме Эдиты, в сложившейся ситуации своего согласия не даст, а ставка дневальной в зоне положена. Поддерживать же версию Подуст насчет сифилиса врач Волкова не рискнет: для нее это еще и фальсификация документов, а заодно ей пришлось бы лгать, будто разгласила медицинскую тайну. Кому охота такое клепать на себя ради бабьей глупости Подуст?

И все выходит как по-писаному. Эдита становится дневальной, врач Волкова, перепугавшись, что Подуст и ее втянет в историю, божится, что никакой такой записи про сифилис у Эдиты в карточке нет, заявление в суд отправляется сразу же, а Подуст, придя в зону, попадает в полный бойкот. Ее даже не удостаивают объяснением - почему. Все изложено в нашем коллективном заявлении. Начинается затяжная война: судебное дело, разумеется, открывать никто из администрации не хочет. Да вряд ли они и отправили исковое заявление Эдиты - им надо замять историю. Поодиночке и косяками ходят к нам представители администрации, уговаривая: все равно Подуст с должности не сместят, так не лучше ли нам "помириться"? Но мы стоим на своем. Хотите платить ей зарплату ни за что - дело ваше. Но представлять администрацию она в нашей зоне не будет.

И приходится нашим офицерам, как бобикам, выполнять всю работу Подуст: мы даже постановления о взысканиях у нее из рук не берем. Если что-то нужно нам объявить или просто задать вопрос - извольте приходить сами, и без нее! Подуст, конечно, лютует: мечется по зоне, пристает к нам всем вместе и поодиночке то с угрозами, то с давно не слыханными ласковыми речами. Даже от Наташи отстала, даже про нагрудный знак не поминает. Но мы непреклонны: хватит! Попила нашей кровушки!

Скоро Подуст сдает, у нее не хватает нервов терпеть каждодневное унижение. Легко ли приставать к людям, которые тебя не замечают? Появляется она не чаще раза в неделю, а потом и реже. Случайно, сам того не желая, ее уличает капитан Шалин. Он, придя к нам зачем-то, между делом упоминает Подуст:

- Она же у вас сегодня была!

- Нет, мы ее в последний раз видели дней десять назад.

- Может, не заметили?

- Не могли не заметить, с утра возились над клумбой у самых ворот.

- Как же так? Она же при мне взяла ключ от зоны, и я видел, как она открывала ворота запретки, а потом вернулась через полчаса!

Мы уже хохочем. Это значит, что Подуст простояла между двумя заборами, невидимая ни нам, ни администрации, все эти полчаса! А открыть вторые ворота и войти к нам - духу не хватило! Сделала вид, что была в зоне, а сама, бедолага, ковыряла песок босоножкой между двух огней!

Шалин, сообразив все это, вначале краснеет от сдерживаемого смеха, но в конце концов не выдерживает и тоже заходится.

И все-таки эта война шла с августа 83-го по июнь 84-го, пока Подуст, наконец, не убрали. Теперь она, по слухам, работает в детской комнате милиции. Воспитывает малолетних правонарушителей. Бедные ребятки!

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

События того августа, впрочем, только начинаются. Еще в период нашего с ней общения Подуст пришла в зону с предложением неожиданной сделки: если мы надеваем нагрудные знаки - администрация смотрит сквозь пальцы на наш огород. Если нет - его сровняют с землей.

- И смотрите сами, женщины, что вам выгоднее, - заключила она свой ультиматум.

Татьяна Михайловна аж со стула привстала от возмущения, а Подуст напирала:

- Ну что, выгодно вам терять огород?

- Да невыгодно! - с сердцем сказала обычно спокойная Татьяна Михайловна. - Вы что, думаете, мы выгоды ищем, когда занимаемся правами человека? Нам ведь и сидеть здесь невыгодно!

- Вот и думали бы меньше о правах, - заявила нам Подуст.

Ну, мы посмеялись тогда, подивились цинизму: это надо же - они открыто идут на нарушение закона (огород все-таки не положен) ради этих бирок! Ешьте, мол, что хотите - только унижайтесь!

Ну а теперь наступило время расправы. Пришла ликующая Подуст во главе небольшого отряда дежурнячек и уголовниц из больничной зоны. Уголовницы несли тяпки, мешки и лопаты - и мы поняли: все, конец нашему огороду! Как мы будем себя вести - мы договорились заранее: не просить, не кричать, физически не препятствовать. Просто выйдем все вместе, встанем у них над душой - и будем молча смотреть. Только Раечке лучше остаться в доме, ей это зрелище всего тяжелей, огород - ее детище, мы же только помогали копать-носить-поливать. Но не прочувствовали все же так, как она, каждую былинку, каждую морковочку! Итак, Раечка остается внутри, а мы все слышим приподнятый голос Подуст:

- Ну что, женщины, в последний раз: наденете нагрудные знаки?

И потом:

- Копайте!

Уголовницы берутся за работу. Обдирают овощи в мешки, крошат тяпками растения (только зеленые брызги летят), перекапывают грядки, чтоб - ни корешка! Подуст суетится и командует. Все остальные молчат. Уголовницам неловко, а попробуй не послушайся Подуст - она в больничке личность всемогущая. Дежурнячки не копают, стоят столбами и только головами качают. Им тоже жалко нашего огорода: они-то сами заядлые огородницы и понимают, что это значит - растить на песке. Они ко всей нашей возне относились с огромным уважением, да и к Раечке сколько раз обращались - то за консультацией, то за невиданными в Мордовии семенами. И сами нам семена тайком таскали: то репку, то морковку. Особенно их восхищала наша тыква она выросла такая огромная, что побеги и листья лезли прямо в запретку. И как же они заботливо, проходя по запретке, заворачивали эти побеги обратно! А казалось бы, что стоило садануть по мятежному листку ногой. Но нет, только смеялись: