Не-е… не пронесло…
В стеклянной пепельнице сиротливо скорчились на окурках два или три блеклых лепестка с облетающих желтых шаров. Цветы дурнели прямо на глазах, опустив понуро свои золотые головы. Скатерть покрывали въевшиеся пятна. В моей кружке — плавала отрава! Словно я заточена в один из кругов Данте, «усеянный скорбью и жесточайшими муками». Почему…
— Почему мы сидим в этом кафе и пьем отвратительные помои?.. — я сама не заметила, как произнесла все это вслух.
— Потому что раньше, до того как тебе приспичило исчезнуть, ТЫ любила это кафе и этот черный кофе без сахара…
В конце фразы вполне уместно было бы продолжить: «… и меня…», но он промолчал. Значит, Кэм не любила его. Или любила, но не так, как ему хотелось.
— Я… — ну не смотри на меня такими глазами! Черт бы их побрал! — у меня болезнь Альцгеймера. Я страдаю потерей памяти.
— Как в индийских сериалах?
— Да, — я сама себя загоняла в ловушку, из которой не так-то просто будет выбраться, — как в индийских сериалах.
— Ты серьезно?.. — недоверие и смешинка в его глазах сменились искренним беспокойством, — а разве это не возрастное заболевание?
— Время такое — болезни начали молодеть. Урбанизация со всеми вытекающими последствиями…
— Никогда не замечал, что у тебя серые глаза, — внезапно проговорил Дэн.
Вот черт.
*…я любила стольких мужчин.
Одни доставались мне с легкостью, за других приходилось бороться…
Такие разные. Молодые и не очень, симпатичные и откровенно неказистые, богатые и бедные…
Зачем? Для чего мне было столько, если среди них так и не нашлось единственного?
Хоть нет, был один человек, от которого сердце замирало в груди, но и это чувство пришлось убрать, растоптав единственный уголок святыни в душе.
Так надо было. Это чувство могло убить во мне меня саму.
Странно… О чем бы я ни думала, о чем бы ни писала: все равно мои мысли возвращаются к смерти.
Смерть. Мой последний любовник.*