Конечно. Он ведь восстал из мертвых. Но я молчу. Потираю пальцами подбородок и в очередной раз окидываю Джейсона скептическим взглядом. С какой стати ему верить? Я понятия не имею, почему люди так легко доверяют другим людям. Правда, не мне судить. Ари возникла в Астерии неожиданно. Еще неожиданней она стала частью моей жизни.

Хмыкаю и похлопываю Хэрри по плечу.

- Идем, – брат в глаза мне не глядит, просто неуклюже сходит с места, – пора домой.

Его босые ноги плюхают по асфальту, словно привязанные тяжеленными гирями. На плечах тонкий халат. Я думаю, нам повезло. Думаю, Ари все подстроила, ведь она всегда была ненормальной, и, скорее всего, собой пожертвовала с определенной целью, но я не уверен. На самом деле, я не знаю, что и думать. Это чертовски раздражает. Брат восстал из мертвых! А в больнице никто и глазом не моргнул. Он плетется со мной рядом, но утром я лично следил за тем, как его уносили в черном мешке. Мы сидели в морге, отец молчал, а на стене, издеваясь, стучала секундная стрелка. Но теперь это вымысел.

Ничего этого не было.

Хэрри жив. И наплевать, что почти на каждом шагу он спотыкается и передергивает плечами. Наплевать, что он молчит, что отвечает на мои взгляды неуклюжим мычанием. Я смогу заснуть сегодня ночью, и я буду знать, что совсем рядом он слюнявит подушку.

Родители тоже смогут заснуть. А точнее – проснуться, чтобы на самом деле закрыть глаза, а не пребывать в темноте с открытыми.

    Я открываю Хэйдану дверь, сам оббегаю капот и потираю пальцами глаза. Я давно не отдыхал нормально. Как же мне осточертело влипать в неприятности. Люди хотят вкус жизни почувствовать, но, правда в том, что вкус - горький. Жизнь приятной не бывает. Да, она либо пресная, либо кислая, которую не терпится выплюнуть. Так что не стоит мечтать о том, что нам не по силам. Проще жить в обычном мире с обычными проблемами, чем не сидеть на месте, понимая, что в любой момент можешь подохнуть. Это только звучит так интересно и завораживающе. Но хватает пяти секунд нестерпимой паники, пять секунд не просто страха или испуга, а ужаса, от которого мурашки не по коже бегут, а под кожей, и уже не тянет геройствовать, не тянет к приключениям.

Мы едем молча. Я смотрю на Хэрри, он смотрит в окно. Собственно, что сказать – не имею понятия. Сжимаю в пальцах потертый руль и киваю:

- Все будет в порядке. – Киваю еще раз. – Мы разберемся.

Не знаю, кого пытаюсь поддержать. Наверно, Хэйдана. А, может, себя, а, может, мне хочется верить, что Ари – эта рыжая заноза в заднице – тоже меня услышит.

В какой-то момент я вспоминаю лицо светловолосого мужчины, что увел Ариадну в глубину леса, вспоминаю его красные глаза. И я не пугаюсь. Я никак не могу понять, даже принять, что видел Дьявола. Ужас внушало лишь осознание того, что Ари больше меня не помнит, что она отводит взгляд, черный, пустой взгляд, и уходит. А Люцифер... Столько в жизни, черт возьми, изменилось, а я до сих пор поверить не могу, что вокруг разгуливают ведьмы, перевертыши и прочая дрянь, о которой мне рассказывали Монфор.

Еще и Хэрри восстал из мертвых.

Нервно потираю пальцами переносицу и, стиснув зубы, искоса гляжу на брата. Он не шевелится. Сидит, сложив на коленях ладони, смотрит в окно, а я дергаю уголками губ.

- Ты давно не был таким тихим, – он не отвечает, лишь рычит умирающий двигатель этой колымаги, и я хмыкаю, – посмотрим, сколько ты протянешь без шуток. Уверен, уже с первыми утренними лучами ты придешь в себя и захочешь выговориться за все время, что молчал. Но давай договоримся – по шутке за день, иначе я сойду с ума.

Брат не смотрит в мою сторону, даже бровью не поводит, и я отворачиваюсь, ощутив себя чертовски увязшим в дерьме. Но я выберусь. И Хэрри выберется.

Мы приезжаем домой, а брат не выходит из машины, пока я не открываю ему дверь и не вытаскиваю из салона за руку, как пятилетнего ребенка. Он ведет себя странно, но я и не ожидаю, пожалуй, что будет просто. Он умер. Его не было здесь, в нашем мире. И, черт возьми, кто знает, что он видел? Может, молчание – самая безболезненная реакция.

- Сейчас придется с родителями поговорить, – предупреждаю я, – ты молчи, а я что-нибудь придумаю, – Хэйдан не отвечает, и я недовольно выдыхаю.

В принципе, кто сомневается, что он не будет молчать.

Открываю дверь, осматриваюсь и верю, что предки воспримут ситуацию нормально, ну, или хотя бы попытаются. Их сын жив. Повод улыбнуться и продолжить жить дальше, как ни в чем не бывало, верно? Нет, проклятье, конечно же, нет. Долорес не отвяжется от нас с Хэрри, пока не узнает правду. Но проблема в том, что Хэрри – болтливый засранец – не произнесет сейчас ни звука, а я не собираюсь выдавать Монфор. То есть ночка сегодня нам предстоит на удивление долгая! Но я не жалуюсь. Я просижу хоть сто ночей. Хэйдан жив. И это главное. Последствия можно разрешить.

Мы ступаем за порог, и тут же оба замираем. Хэрри останавливается, потому что я в недоумении сжимаю его плечо. Я же застываю, потому что улавливаю в коридоре стойкий запах выпечки. Какой-то отравы, потому что Долорес вечно готовит отраву, когда решает поэкспериментировать. И, тем не менее, что могло заставить женщину взяться за готовку, если утром она обнаружила мертвого сына в постели?

-  Мэтт, это вы?

Я прочищаю горло и хмурюсь, я не знаю, что сказать. Так и стою на пороге, крепко к себе Хэйдана прижимая, а тот вдруг кладет голову мне на плечо.

- Эй, – шепчу, поправив его слипшиеся волосы, – ты чего?

- Мэтт, давайте на кухню!

Вновь вытягиваюсь. О чем это она?

- Только руки помойте, и живо сюда.

Помойте руки? Что за чушь. Я недоуменно отворачиваюсь, пытаюсь осознать, что за черт происходит, а потом внезапно понимаю, что и врачи в морге не всполошились, узнав, что у них минус один труп. Значит ли это, что Ари как-то повлияла на ход истории? Вдруг люди вокруг не знают, что Хэрри вообще когда-либо умирал?

- Господи. Ну, я же с вами разговариваю, – возмущается Долорес, вбежав в коридор, но замирает, сжав в пальцах грязное полотенце. Она растерянно глядит на меня, потом на Хэйдана, и я жду, что она сейчас взревет не своим голосом, что она накинется на брата, но ничего подобного не происходит. Долорес хмурит коричневые брови и порывисто ставит на пояс руки. – И что это с ним? Хэрри, ты на кого похож? Что за халат? И почему босой?

Халат? Босой? Черт возьми, она действительно не помнит, что еще утром сына у нее увезли в плотном, черном мешке. Это невероятно. Просто уму непостижимо.

- Он...

- Что?

- Давай на чистоту, – я сглатываю, а глаза у Долорес округляются, будто бы я только что раскрыл ей страшную тайну. Открываю рот, а она уже шепчет:

- Он принимает? Наркотики?

Мда, отличный вывод. Я закатываю глаза, а она восклицает:

- Не надо тут мне глаза закатывать! Хэрри, господи, ты с ума сошел?

Хэрри мычит что-то несуразное, слюнявя мне плечо, а я раздраженно отрезаю:

- Он не сошел с ума.

- Серьезно? Бог ты мой, он же говорить даже не может! – Она попрыгивает к нам, а я тут же отступаю назад, защищая брата от ее прытких пальцев. – Что ты делаешь?

Действительно – что я делаю? Ветер врезается в мой затылок, Хэйдан наваливается на меня всем телом, и абсолютно сбитый с толку, я вдруг говорю:

- Мы были на вечеринке.

Долорес замирает, нахмурив вспотевший лоб, и прищуривается.

- И как это должно меня успокоить?

- Он в порядке. Просто выпил лишнего.

- От него не пахнет алкоголем, Мэттью.

- Он и не пил алкоголь, это же Хэрри. – Мозги работают быстрее, чем я успеваю что-либо понять. Потому я просто несу первое, что приходит на ум, и пытаюсь при этом еще и серьезно выглядеть. – Ему что-то в сок подсыпали, он не знал. Отключился моментально.

- А ты где был?

- Ну, а как ты думаешь? Я был с Джил, конечно.

Джил мой козырь. Хэйдан говорит про Ари, я говорю про Джил, и родители думают, что в жизни у нас все очень классно, и волноваться нет повода.