Несусь по лесу, присвистывая. Когда дело касается чужих эмоций, я не в состоянии себя контролировать, падаю, ломаюсь, смахиваю слезы. Когда дело касается моих эмоций, я превращаюсь в льдину. Делаю то, что нужно, чтобы выкарабкаться.

Мне кажется, я бегу целую вечность. Легкие горят, но я не обращаю внимания, лишь считаю в голове проделанные шаги; считаю, сколько раз вспыхивает молния. Это немного успокаивает, но не избавляет от страха, борющегося с рассудком.

«Сохраняй спокойствие, Дельфия», – думаю я и сжимаю в кулаки пальцы.

Наконец, я вижу дом. Взбираюсь по лестнице, врываюсь в коттедж и с оглушающим звуком захлопываю за собой дверь.

- Мам! – Восклицаю я, бегло оглядевший. Мокрые волосы прилипают к щекам, и я невольно связываю их в неуклюжий пучок. – М-мам!

Иду по коридору, заглядываю на кухню и чувствую, как желудок делает кульбит.

- Дел, это ты?

О, Боже. Я хрипло выдыхаю и прикрываю глаза.

Наверно, ноги у меня подкашиваются, потому что я вдруг упираюсь спиной о стену и застываю на добрые пару минут. Покачиваю головой, утопая лицом в ладонях, а затем с вызовом руки опускаю и срываюсь с места. Нахожу маму в гостиной. Они сидит в кресле, и, кажется, сливается со светло-бежевой обивкой. Кожа у нее белее снега.

- Ч-что с т-тобой? К-как т-ты... к-как...

Я запинаюсь, злюсь на себя, а затем подхожу к маме и порывисто обнимаю.

- Дел, – с ее губ слетает сиплый вздох, – дорогая, как же ты меня напугала.

Ее голос срывается, а руки сжимают меня все крепче и крепче. Я не собираюсь глаза открывать. Черт же возьми, я не хочу! Я беспомощно упираюсь лбом в ключицу матери и чувствую колючие слезы, прикатившие к глазам. Бессмысленные и предательские слезы, сопровождаемые судорогами глотки и трясущимися коленями.

- Т-ты...

- Прости, я просто увидела, как ты прыгнула, как ты вообще додумалась, Дел? Ох, ну как ты могла? Девочка моя, это же чистой воды безумие.

- Т-так нужно.

- Нет, не говори подобных вещей, – мама отстраняется и пронзает меня недовольным взглядом, – ты слишком мало боролась, моя дорогая. Люди сражаются всю жизнь, а ты же решила сдаться уже сейчас. Ты не имеешь права.

Стыд подскакивает к горлу. Я поджимаю губы и отворачиваюсь, ощутив себя глупой и растерянной. Мне просто было больно, и я просто решила поставить точку.

- Разве так мало страдающих людей, Дельфия? – Поднимаясь, спрашивает меня мама и слабо выдыхает. – Если бы каждый раз люди сдавались, на земле бы никого не осталось.

- Оно гор-р-рит. – Я порывисто ударяю себя по груди и гляжу на маму. – Здесь.

- У всех горит. И это хорошо. Потому что когда перестанет гореть – ты перестанешь дышать. – Мама вскидывает подбородок, затем проходится холодными пальцами по моей щеке и дергает уголками губ. – Больше не делай так.

Я киваю. Не хочу соглашаться, но соглашаюсь, потому что верю маме. Наверно, мне в очередной раз пришлось столкнуться с той частью себя, которая хочет стать свободной.

Свобода – вымысел. Я давно должна это уяснить.

Мама выходит из гостиной, держась руками за талию, а я плетусь за ней, будто бы я боюсь, что с ней что-то случится, если отвернусь. Да, словно от меня что-то зависит. Она останавливается уже в коридоре, тянется пальцами к двери, но застывает. Глядит на меня через плечо и брови сводит, словно собирается сказать что-то важное.

- Я видела это.

- Ч-что?

- Этот день. Видела очень давно, когда ты еще была совсем малышкой. – В ее глазах проскальзывает страх, обнаженный и явный. Она поджимает губы, но они все равно у нее трясутся. Я чувствую, как внутри у меня все скручивается, сводит судорогами под музыку ее громыхающего сердца. – Ты должна знать, что я люблю тебя.

- М-мам.

- Будущее можно изменить. И мы нередко доказывали это. Я доказывала, когда тебя видела мертвой, видела, как ты задыхаешься в ванной, но приходила, спасала тебя. Ничего не происходит без вмешательства человека, человек сам решает, по какой дороге пойдет!

- Я не понимаю. – Колит. Внутри. Мама говорит горячо, а мне становится холодно.

- Ты уйдешь.

- Я н-не...

- Ты уйдешь, потому что это починит тебя, Дельфия, – договаривает она. Мы глядим друга на друга рассеянно, – починит тебя так же, как ты чинишь других.

Я застываю. Что вообще происходит? О чем она говорит? Ничего не понимаю! И это начинает меня дико раздражать. Злость прокатывается по спине стаей мурашек, и гляжу я на маму уже не растерянно, а рассерженно. Почему она тянется к двери?

- Ч-что ты д-делаеш-шь? – Еле выговариваю я, но не потому, что заикаюсь, а потому, что невероятно злюсь. Мама обхватывает пальцами дверную ручку. – П-прекрат-ти.

- Так надо. Эти люди помогут тебе.

- Мне не н-нужна н-ничья п-п-п... – черт возьми! Я злюсь, и говорить еще труднее!

- Дел...

- …п-п-помощь!

- Выслушай их, пожалуйста.

- Они лишь х-хотят, чтобы я помогла. К-как и все люди.

- Не сомневайся, что, помогая другим, ты помогаешь себе.

Я усмехаюсь, зло усмехаюсь. Покачиваю головой, не веря, что моя мама говорит мне подобное и расправляю плечи. Нет, это какое-то безумие. Я не собираюсь никуда уходить.

- Н-нет.

- Да. В глубине души ты добрая, Дел, я знаю. – Мама хватается пальцами за дверную ручку и улыбается одной из тех улыбок, что когда-то придавали мне сил, но сейчас я вижу предателя, который вдруг решил от меня избавиться. – Ты поймешь. Когда-нибудь.

Она открывает дверь как раз в тот момент, когда незнакомый парень в запотевших очках замахивается, чтобы нажать на звонок. Он растерянно застывает, а мама отрезает:

- Проходите.

Вот так. Просто. Без каких-либо вступительных слов и вопросов моя мать позволяет двум незнакомцам переступить порог собственного дома. Безумие!

Я делаю несколько шагов назад и сосредоточенно изучаю гостей. Парень, женщина. Проходят в плохо освещенный коридор, останавливаются, переминаются с ноги на ногу и вытирают лица от дождевых капель. Слежу за их руками, за тем, как дрогают иголки губ.

- Простите, что врываемся, – хриплым голосом шепчет женщина и откидывает назад угольно-черные волосы, – мы слишком долго вас искали.

- Не извиняйтесь.

Что? Я ошеломленно смотрю на мать. Она сошла с ума! Она не должна быть доброй и приветливой, не должна общаться с незнакомцами. Люди никогда не раскрывают своих истинных мотивов. Они говорят то, что вы хотите услышать, а потом оказывается, что вас обманули, смутили, выбили из колеи. Что ж, такой исход – вина самих глупцов.

- Я Мэри-Линетт Монфор, – протягивает женщина и пожимает моей матери руку, – а это Хэйдан Нортон.

- Добрый день, мэм, – отрезает улыбчивый парень, – ну и погодка, верно?

Погодка? Анализируй, Дел, анализируй их слова, повадки, жесты, мимику. Им бы до скончания веков скрывать истинную причину прихода, но я все вижу. Вижу изношенное и разбитое сердце женщины, вижу пустоту в глазах парня, не скрытую даже оправой очков.

- Может, пройдем на кухню?

- Может, остан-немся з-здесь. – Это не вопрос. Я гляжу на гостей и наклоняю голову. Тут же на меня переводят взгляды новые знакомые, и я все понимаю. О да. Они разбитые, потерянные, отчаявшиеся, потому что близкий им человек сломался. – К-как же банально.

- Что именно? – Переспрашивает темноволосая женщина с кожей такой же бледной, как чистейший снег, мерцающий ночью. – Вы о чем, Дельфия?

- О пр-ричине.

- Какой причине?

- Причине в-вашего появл-ления. И кто это? – Я перевожу взгляд на парня. – Любовь всей жизни? Сестра? – Выдыхаю и дергаю уголками губ. – Подруга.

Незнакомец сглатывает, я чувствую, как колючий ком прокатывается по его глотке, и почему-то вновь усмехаюсь. Никогда еще ко мне не приходили за помощью. Это что-то новенькое. Обычно я встречаю страдальцев на улице, в школе, в магазинах. Люди смотрят на меня такими глазами, что просто сил нет отвернуться. Здесь иначе.