- Вы говор-рите, что вы понимает-те. Но что вы мож-жете понимать? Я тоже думала, что разб-бираюсь в любви, п-пока не полюбила, не п-пропустила через себя сотни чувств и эмоц-ций, и б-боль могла описат-ть, могла н-найти слова, пока не ощут-тила ее в полной мере и не понял-ла, что слов д-для ее описания не с-существует. – Выдыхаю, резко плечи опускаю, пытаясь выкинуть из головы ощущения этого парня, потушить костер, и устало прикрываю глаза. Столько лет живу с чужими эмоциями, но до сих пор не научилась себя контролировать. Наверно, это невозможно. Людские чувства, как болезнь, вирус, который передается по воздуху мгновенно. – Ты н-ничего не знаеш-шь о боли. – Вновь только уже тише проговариваю я и нерешительно гляжу на парня.

Он стискивает зубы, прожигает меня холодным взглядом, способным разрезать лихо и молниеносно на тысячи кусков, а затем кивает.

- Хорошо. – Ни намека на прежнего весельчака, что пересек порог. – Как скажешь.

Парень уходит, задевая меня плечом. Рвется к выходу, однако застывает у двери.

- Знаешь, не мне нужна жалость. А тебе.

Слышу, как сипло он выдыхает, а потом вижу его удаляющуюся спину в отражении.

Я порывисто сплетаю на талии руки и упрямо вздергиваю подбородок.

Мне не нужна ничья жалость. И сострадание. Я привыкла быть одна, ведь так легче. Так проще. Боль причиняют, она не возникает из воздуха. И причиняют ее другие люди. Я ненавижу людей, потому что они не понимают..., не понимают, как много могут сделать, и как мало делают. Они могут нарисовать тебе крылья за спиной. Но вместо этого толкают с обрыва, даже не обеспечив парашютом. Они все требуют и требуют, и им все мало; как бы часто я не спасала их жизни, как бы искренне не пыталась залечить их раны, они все равно повторяют свои ошибки. Все равно уничтожают друг друга.

Я чувствую, как щеки у меня пылают и, прикрыв ладонями лицо, горблюсь.

Почему я стала такой.

Покачиваю головой и хрипло выдыхаю, понятия не имея, откуда во мне столько этой колючей, горячей злости. Хотя, нет. Я знаю. Я понимаю, в какой момент изменилась. Но я ничего не могу с этим поделать. Я всегда буду смотреть на людей и видеть неблагодарных монстров, так легко распоряжающихся не только своей, но и чужой жизнью.

Даже я стала чудовищем. Холодной и черствой. Превратилась в того, кого осуждаю.

Капли дождя бьют по окну. Раз, два, три, четыре, пять.

Я люблю воду, а она не любит людей. Душит их. Наверно, чувствует, что принимает в объятия темноту, похлеще той, что томится на дне.

Прикрываю глаза, стискиваю зубы и вдруг думаю, что больше людей, окружающих меня, ненавижу лишь саму себя. Свою слабость, неспособность быть выше и сильнее. Мне хотелось бы стать свободной от боли, сковывающей мое тело, но, возможно, освободиться я смогу лишь тогда, когда приму ее всецело, как часть меня, альтер-эго. Возможно, выход по дороге к краю пропасти, возможно, я должна пропустить эмоции через себя, смириться с тем, что они всегда будут разрывать мое тело. Возможно, тогда я скину оковы?

Шесть, семь, восемь.

Внезапно я понимаю. Раньше я понимала людей. Сейчас понимаю себя.

Решительно опускаю руки, разворачиваюсь и убегаю из комнаты. Несусь по узкому коридору, тарабаню босыми ногами по лестнице. Ветер откидывает назад высохшие кудри и врезается в лицо. Но он не останавливает меня. И буря за окном меня не останавливает.

Я подбегаю к гостям в тот момент, когда сгорбленная женщина тянет на себя дверь.

- С-с-стойте! – Восклицаю я, взмахнув рукой. Незнакомцы оборачиваются, как и моя мама. Они застывают в недоумении, а я, сглотнув ком в горле, шепчу, – я с вами.

ГЛАВА 3. РУИНЫ ПРОШЛОГО.

Мы едем в машине уже больше трех часов, я сижу сзади и молчу, упрямо изучая все, что попадается взору. Лишь бы не искать логики в поступках и не пытаться понять себя и свои мотивы. Наверно, выглядит это странно: я в компании двух незнакомцев, надеюсь в себя привести очередную незнакомку, с одним лишь отличием – она живет в Астерии.

Я о таком городке и не слышала.

Я насчитала несколько сотен проезжающих машин, затем переключилась на деревья, но они пролетают слишком быстро, глаза устают. Тогда я сглатываю и принимаюсь пылко изучать собственные ладони, будто бы вижу я их впервые. Мне жарко. Я потеряна. Где я и что происходит, почему я не дома. Я хочу погрузиться под воду.

Как злобен в бурю океан. Но рыбы в глубине живут в недвижных водах, как во сне.

- Слушай, давай начнем все заново, – неожиданно протягивает с переднего сидения надоедливый парень и оборачивается, но я глаз не поднимаю, не хочу. – Я – Хэрри.

А я – нет. Продолжаю хранить молчание, разглядывая грязь под ногтями. Но парня я ничуть не смущаю, он придвигается ближе и улыбается. Господи, когда он уже прекратит.

- Что? – Рявкаю я.

- Я – Хэрри.

- Я ус-с-слышала.

- А ты должна сказать...

- Т-ты и так з-знаешь мое имя.

- Все равно скажи. Или нет? – Сверкаю глазами, и он отодвигается, приподняв руки в сдающемся жесте. – Ну, ладно. Ты не разговорчивая, я понял.

Класс. Я отворачиваюсь к окну. Женщина вроде бы ведет аккуратно, а мы все равно рассекаем воздух острой стрелой. Она торопится; видимо, эта Ари много для нее значит.

- На самом деле, я хороший парень, – неожиданно отрезает Хэйдан, или как там его, и я даже не сдерживаюсь и громко выдыхаю, встряхнув головой.

- Ну и ч-что?

- И то, что тебе можно общаться со мной, Дельфия. Я не укушу! – Он смотрит через плечо на то, как я равнодушно морщу лоб, и усмехается опять. Снова. Чертов шутник. Все ему весело и классно. А почему бы не заткнуться в трагическом молчании и продолжить мысленно поносить этот мир, ведь он непременно этого заслуживает? – Я добрый брат, на полном серьезе. Ты не видела злого брата, моего брата, вот он действительно тебе вряд ли понравится. Сразу говорю, приготовься.

- К ч-ч-чему?

- К тому, что он немного...

- ...спятил, – продолжает за Хэрри женщина и постукивает пальцами по рулю.

- И это мягко сказано.

- И почему ж-же?

- Из-за Ари. Она вроде как ему нравится. Но она сделала нечто... нечто плохое.

Ого, замечательно. Племянница, подруга, любовь всей жизни... Теперь хотя бы ясно, почему вокруг нее носятся все эти люди. Что же с ней? Что в ней поломано? Признаюсь, я даже чувствую некий интерес. Если бы все было просто, эти двое не поехали бы за мной в такую даль. Не искали бы подходящую ведьму так долго. Видимо, здесь что-то другое.

- У тебя тоже татуировка? – Интересуется Хэйдан, и я машинально прикрываю тату волосами. Он дергает уголками губ, а я равнодушно отворачиваюсь.

- Оно у в-всех ест-ть.

- И в чем твое проклятье?

Перевожу скептический взгляд на парня и повожу плечами.

- Отк-к-куда ты т-так много з-знаешь о моем м-мире?

- Провел несколько недель в компании опасных ведьм, – отвечает за него женщина.

- Не просто опасных, – обернувшись, восклицает он, – но еще и неугомонных, даже в тех случаях, когда неприятности не помахивали нам ладонью, мы все равно натыкались на них, и вряд ли это невезение или Судьба...

- Мойра люб-бит шутить.

- Значит, у нее проблемы с чувством юмора.

В этом он прав. Если Мойра и хотела создать беззащитное, озлобленное создание, то назвала его моим именем и фамилией. Дельфия Этел - синоним параноидальной слабачки.

В какой-то момент Хэйдан перелазит через перегородку и усаживается рядом, чтобы издеваться надо мной на более близком расстоянии. Я с отчаянием выдыхаю, а он достает из кармана телефон и начинает листать фотографии… Господи, с ним что-то не так. И я не про зализанную челку и странные очки. Что-то не так в его извилинах. Хэйдан сближается слишком просто. Люди не заслуживают того, чтобы им верили и в них верили.

- Это тетушки Ари. Точнее не совсем они, - сообщает он, мотнув пальцам по экрану, и я скептически морщу лоб. Он серьезно? – Долгая история, в которой фигурирует пиво.