– Надеюсь, вы ничего не будете иметь против, чтобы мы разговаривали шепотом?

Она растерянно посмотрела на меня:

– Вы меня удивляете!

– Да, – прошептал я, – но так спокойнее. Не говорите ничего лишнего. Я хочу получить у вас образчик почерка мисс Дакос. Что угодно – запись в календаре, записку к вам. Я понимаю, вам это кажется странным, но ничего странного тут нет. Не требуйте у меня объяснений, потому что я не могу их вам дать. Я следую инструкциям. Либо вы доверяете мистеру Вульфу вести ваше дело, и вести его правильно, либо нет.

– Но тогда, скажите на милость, почему… – начала она, но я предупреждающе поднял руку.

– Если вы не желаете разговаривать шепотом, – прошипел я, – дайте мне что я прошу, и я уйду.

Пятью минутами позже, когда я покидал дом с двумя образчиками почерка Сары Дакос в кармане – записью в девять слов на листке календаря и запиской в шесть строк, адресованной миссис Бранер, – мною владела уверенность, что пожилые женщины являются главной опорой страны. Она не шепнула ни слова. Открыла ящик стола, достала записку, затем вырвала страничку из календаря, протянула их мне со словами: «Известите меня, когда выяснится что-нибудь такое, что мне следует знать» – и подвинула к себе одну из бумаг, лежавших на ее столе. Что за клиент!

Сев в такси, я принялся изучать полученные бумажки и, подъехав вновь к дому номер 63 на Арбор-стрит, поднялся в квартиру Элтхауза, устроился поудобнее в одном из кресел в гостиной, взял фотографию и принялся сравнивать почерки. Я не эксперт-графолог, но в данном случае он и не был нужен. Та же рука, что набросала записку и сделала запись на листке календаря, написала четыре строчки на обороте фотографии. Возможно, что этот же человек сделал и фотографический снимок, но это не имело значения. Хотя память Сары Дакос, очевидно, изменила ей, когда она говорила, будто ее отношения с Элтхаузом не переросли в интимные.

Передо мной встал вопрос: не позвонить ли миссис Элтхауз и не получить ли разрешение взять фотографию? Я решил, что оставлять фотографию здесь рискованно: Сара могла каким-нибудь образом проникнуть сюда и разыскать ее. Я взял со стола лист бумаги, завернул снимок и сунул в карман, огляделся по привычке, желая удостовериться, все ли остается в том же порядке, который я застал здесь, и ушел, унося свою добычу.

Проходя мимо двери Сары Дакос, я послал ей воздушный поцелуй. Тут же мне пришло в голову, что дверь эта заслуживает большего, нежели поцелуй, и я вернулся и оглядел замок. Той же системы «Бермат», что и в квартира Элтхауза, ничего особенного.

Из того же автомата, по которому я звонил миссис Бранер, я позвонил миссис Элтхауз и, сказав, что оставил в квартире все в том же порядке, спросил, нужно ли вернуть ключи немедленно.

– Как вам будет угодно, – ответила она. – Это не к спеху.

– Кстати, – мимоходом заметил я, – если вы не будете возражать, я возьму фотографию одного человека, которую обнаружил в ящике. Я хочу, чтобы кто-нибудь опознал его.

Она ответила. что я очень «таинственный человек», но не протестовала. Мне захотелось поведать ей, что я думаю о пожилых женщинах, но я решил, что мы еще недостаточно близко знакомы для этого. Я набрал другой номер, попросил познать мисс Роуэн и секундой позже услышал знакомый голос:

– Ленч будет подан через десять минут. Приходи.

– Ты слишком молода для меня. Я решил, что женщины после сорока лет… Ну что, догадайся!

– Скучны, вот самое правильное определение.

– Я подумаю и отвечу сегодня вечером. У меня есть одно сообщение и один вопрос. Первое – ночевать я должен в конторе. Причину объясню при встрече. Не перебивай. Подожди секунду. – Я взял трубку в правую руку, а левой достал из кармана фотографию. – Послушай одно стихотворение.

Я с чувством прочел ей четыре строки и спросил:

– Ты знаешь эти стихи?

– Конечно. И ты тоже знаешь.

– Нет, я не знаю, хотя они кажутся мне знакомыми.

– Еще бы. Почему ты их вспомнил?

– Расскажу в другой раз. Чьи же это стихи?

– Китс. «Ода греческой вазе». Последние четыре строчки второй строфы. Эскамильо, ты довольно хороший детектив, ты танцуешь как ангел, и у тебя много других выдающихся качеств, но ты никогда не станешь настоящим интеллигентом. Приходи, почитаем вслух Китса.

Я сказал, что она слишком скучна, повесил трубку, сунул фотографию обратно в карман, вышел и сел в пятое по счету такси за последние пять часов. Ничего, клиент выдержит такие расходы.

Без десяти минут два я подошел к двери в столовую, сказал Вульфу, который восседал за столом, что, кажется, пойдет снег, и отправился на кухню. Я никогда не сажусь за стол вместе с Вульфом, если опаздываю; по обоюдному согласию мы решили, что если один будет спешить с мясом или рыбой, в то время как второй уже наслаждается десертом, это не так уж хорошо для пищеварения. Фриц поставил передо мной прибор, и я спросил, как обстоят дела с меню на четверг.

– Я не разговариваю на эту тему, – ответил он. – Я вообще ни о чем не разговариваю, Арчи. Он был в моей комнате перед завтраком и провел там более часа, беседуя со мной при включенном на полную мощность телевизоре. Если это так опасно, я вообще отказываюсь разговаривать.

Я успокоил его, сказав, что скоро все войдет в норму, и он воздел руки и пробормотал: «Mon Dieux!»

Поев, я отправился в контору. Вульф стоял у глобуса, хмуро ворочая его. Человек, подаривший ему этот глобус, самый большой из всех, которые я когда-либо видел, не мог предполагать, какую огромную помощь он оказывает Вульфу. Всякий раз, когда ситуация становилась щекотливой и Вульф желал оказаться в другом месте земного шара, он мог подойти к глобусу и выбрать любую точку, куда бы уехать. Когда я вошел, он спросил, есть ли у меня новости. Я кивнул, он направился к своему письменному столу, а я, включив радио, подсел поближе к Вульфу и отчитался во всем. Это заняло немного времени, так как я не пересказывал ему все разговоры, а только доложил о своих действиях. Я не упомянул и звонка к Лили Роуэн, так как это было сугубо личным делом.

Прочитав стихотворение дважды, Вульф молча вернул мне фотографию.

– Я же говорил, что она неглупа, – сказал я. – Даже знакома с творчеством Китса.

Он сузил глаза, уставившись на меня:

– Откуда, черт побери, ты знаешь?! Неужто читал Китса?

Я пожал плечами.

– Читал в детстве. Вы знаете, у меня хорошая память. Я не хвастаюсь ею, но вот этим могу похвастаться. – И я похлопал по фотографии. – Теперь понятно, почему она врала. Она замешана в этом деле. Возможно, не так серьезно. Возможно, она не хотела сознаться, что была с ним и близких отношениях, достаточно близких, чтобы он поведал ей относительно ФБР. А возможно, она замешана, и очень серьезно. «Она неувядаема, и счастье с тобой, пока ты вечен и неистов». Но он сказал ей, что собирается жениться на другой, она взяла и застрелила любовника, может быть, даже из его собственного револьвера. Вторая версия, которой мы пока отдаем предпочтение. Однако зацепить ее будет трудно, особенно если ей удастся доказать, что она была на лекции. Определить точно время, когда она оттуда ушла, довольно сложно. Может быть, она вообще там не была, а провела вечер вместе со своим возлюбленным и застрелила его незадолго до появления сотрудников ФБР. Привлекает ли вас такое развитие событий?

– В качестве предположения – да.

– Тогда мне следует заняться лекцией. У Сары Дакос может быть хорошее алиби. По утверждениям Кремера, фэбээровцы ушли около одиннадцати часов и, конечно, они обыскали квартиру и в том случае, если убили его, и в том случае, если не убивали. Они забрали компрометирующие их материалы, собранные им. Следовательно, они явились туда не позже десяти тридцати или даже десяти сорока. Если Элтхауза застрелила Сара Дакос, то она должна была уйти до их прихода. Лекция состоялась на Двенадцатой улице. Если кто-нибудь видел ее там около половины одиннадцатого или даже в четверть одиннадцатого, она чиста. Я начну расспросы.