Бандиты могли не принимать в расчет меня, но сознание собственной вины их беспокоило.

Позади дома находилась кладовая. Я согнал пленников в нее и запер дверь.

В коррале нашлись все мои лошади, седла и уздечки. Оседлав коней, я отыскал свои вещи, большинство из которых никому не понадобилось. В доме я обнаружил свой винчестер, лежавший вместе с чьими-то вещами, проверил заряды и приготовился ждать.

Больше всего я хотел отыскать золото, потому что не все оно принадлежало мне. Почти час я копался в доме, перевернув все вверх дном, но золота не нашел.

А затем я услышал стук копыт и понял, что меня ожидают крупные неприятности.

Из окна я видел, как они приближались, потом выскользнул во двор и спрятался в ивах у ручья. Мексиканка была с ними, а всего я насчитал шесть вооруженных людей.

Они подъехали быстрой рысью, поднимая клубы пыли, но, когда растянулись, чтобы окружить дом, пыль постепенно осела. Прибывшие окружали дом, пустив лошадей шагом.

Спрятавшись в ивняке, я наблюдал и ждал. Мне не хотелось стрелять без нужды, мне нужна была встреча с Ноланом Сэкеттом, но его среди всадников не оказалось.

Все это время я думал, где может быть спрятано золото. Олифант сказал, что оно здесь, в этом месте, но он мог и соврать.

Когда всадники спешились и вошли в дом, я подошел к своим лошадям, сел на жеребца и шагом повел лошадей прочь. Я услышал, как они спорят и переговариваются, но я быстро ретировался за сарай и направился к входу в ближайший каньон.

Родриго вернется, но до той поры я не собирался стрелять, потому что мог убить кого не надо: человека, который знает, где мое золото.

Через минуту-другую они выбежали из дома и начали обыскивать местность.

Сидя верхом в зарослях высоких кактусов, я наблюдал за ними, держа винчестер наперевес. В долине, в стороне ранчо «Лас-Аидас», я заметил облако пыли — сюда быстро скакала группа всадников.

Бандиты стали искать следы, но здесь побывало слишком много лошадей и слишком много людей, поэтому я не беспокоился.

Беспокоился я о том, как получить назад золото, потому что ребята в Аризоне положились на меня. Я был уверен, что, где бы оно ни было, Доринда об этом знает.

Далекое облако пыли приближалось, кажется, бандиты увидели его, потому что вдруг все разом вспрыгнули на коней и поскакали врассыпную прочь.

Двое проехали рядом со мной в сторону каньона, где находились другие воровские убежища.

Когда они скрылись, я шагом вывел лошадей из зарослей и опять подъехал к дому. Там осталась только мексиканка, у которой при виде меня загорелись глаза.

— Вы знаете, где золото? — мягко спросил я. — Вы могли бы здорово помочь мне.

— Я не собираюсь тебе помогать! — Она вскинула голову. — Когда приедет сеньор Сэкетт, он все равно оставит тебя в дураках.

— Ему стоит поторопиться. Вот едут мои друзья.

Она ничего на это не ответила, но мы уже слышали топот лошадей.

— Если передумаете, найдите меня, — сказал я. — Стыдно такой красивой девушке, как вы, связываться с бандитами.

Она хотела что-то сказать, но поджала губы.

Вместе с Родриго подъехали двадцать крепких, сухих вакеро, и все они, казалось, расстроились, когда выяснилось, что драки не будет.

— Вам надо поехать с нами, — сказал Родриго. — Старик Бен хочет видеть вас.

— Бен Мандрин?

— Да. — Он улыбнулся. — И сеньорита Робизо.

Дом на ранчо был длинным глиняным зданием с несколькими дверьми, выходившими на длинную веранду. Ранчо было старым и обжитым. Здесь росли огромные древние дубы и сикоморы. Тень от них показалась очень приятной после поездки под жарким открытым солнцем, и я натянул поводья и минуту-две сидел в седле, осматриваясь.

Если у Старого Бена не отнимут ранчо, оно перейдет к Родриго, и я понимал, почему он так его любит. Здесь везде царила атмосфера доброго спокойствия: она была и в запахе трав и жасмина, окружающего дом, и в тени под огромными старыми деревьями.

Дом был построен в виде буквы «Г», из него открывался вид на уходящее вдаль море за круглым склоном холма. Между морем и домом росла пожухлая от засухи трава с несколькими рядами маиса, бобов и других растений.

Дверь открылась, и я увидел стоящую в проеме Доринду в легком красивом платье и выглядевшую от этого еще прекрасней.

— Проходите, пожалуйста, в дом. Мистер Мандрин ждет вас.

Она повернулась.

— Хуан, позаботься, пожалуйста, о коне джентльмена.

Спешившись, я смахнул шляпой пыль с одежды и прошел через двор, чувствуя затылком, что за мной пристально наблюдают, но не Доринда и не Хуан.

Девушка с улыбкой протянула мне руку. То была широкая, приятная улыбка, приоткрывшая белоснежные безупречные зубы, но глаза ее не улыбались. Они излучали настороженность и беспокойство.

— Благодарю вас, мистер Сэкетт. От всей души благодарю за все, что вы сделали. Когда те люди приехали за мной, мы подумали, что вы мертвы.

— Годится.

— Что вы имеете в виду?

— Иначе они могли бы поехать и проверить.

Она на секунду задержала на мне взгляд, как бы стараясь угадать, сколь я умен или насколько опасен.

— Все это ошибка.

— Людям, погибшим в Мохаве, интересно было бы услышать ваши слова, — откровенно сказал я.

Когда она попыталась ответить, я ее оборвал:

— Мэм, я приехал не к вам. Я приехал к Бену Мандрину.

Раздался глубокий и сильный голос:

— Так оно и есть! Входите, мистер Сэкетт! Прошу, входите!

Он сидел в большом старом кресле-качалке и совсем не походил на пирата. Он никогда не был высоким — во всяком случае таким, как я, — но в свое время был широкоплечим и, кажется, очень сильным человеком. Запястья у него были такими же широкими, как у меня, дюймов десяти в окружности, а руки — сильные, с плоскими костяшками… руки драчуна.

Лицо было широкое, скуластое, глаза глубоко посажены, в густых черных волосах виднелась седина. Ему было уже за семьдесят, но выглядел он намного моложе. Однако бросались в глаза разбитые параличом больные ноги. Они были закрыты одеялом и были так тонки, что их было почти не видно.

Над глазом белел старый шрам, а другой рассекал щеку, но шрамы не портили его. Бен Мандрин выглядел сильным, волевым стариком, прожившим богатую событиями жизнь.

— Так ты Сэкетт? — сказал он. — Дорри рассказывала мне про тебя. Похоже, ты боец.

Я остановил взгляд на шраме над глазом, и он заметил это.

— Сабля, — сказал он. — Это случилось давно. Почти целую жизнь назад.

— У Гаттераса, — сказал я. — И они приняли вас за мертвого.

Оба сильно удивились. Доринда резко повернулась и посмотрела на меня, а Бен схватился за ручки кресла и выпрямился.

— Откуда ты знаешь? — спросил он. — Об этом знали очень немногие.

— Вы слишком часто нападали на побережье Каролины, — ответил я. — Человек, который ударил вас саблей, — мой дед.

Несколько мгновений он не сводил с меня яростного взгляда, затем рассмеялся.

— Он тоже был бойцом, — заметил Бен. — Владел саблей лучше всех… лучше всех, кроме одного.

Он внимательно оглядел меня.

— Здесь у нас есть еще один Сэкетт. Это твой родственник?

— Наверное. Он Сэкетт с гор Клинч-Маунтинс, мы с ними не в ладах, но мы не пираты.

В глазах его появилось жесткое выражение… ему было над чем подумать. Если бы Бен Мандрин был чуть помоложе или чуть поздоровее, тогда я бы дважды подумал, прежде чем выдать такое. Но мне показалось, что ему нравится наш разговор, и я вдруг понял, что давно уже никто не осмеливался разговаривать с ним по-мужски. Из-за того, что он богат и калека, перед ним, скорее всего, преклонялись.

— Это было давно, — сказал старик. — Я стал владельцем ранчо и добропорядочным гражданином.

Его глаза сверкнули недобрым смешком.

— Или ты не слышал?

— Слышал и поверил… но не совсем.

Он снова рассмеялся и, глянув на Доринду, сказал:

— Он мне нравится.

Затем повернулся ко мне.

— Как ты относишься к тому, чтобы поработать на меня?