Шум усиливался. Уже и не разобрать было, кто что кричал. Тогда князь Черный поднял меч. Когда на площади установилась тишина, он сказал:

– Хорошо, братья! Я согласен, чтобы отрок сей вышел на поединок со славным витязем земли Северянской Могутой. Но и вы должны исполнить мою волю.

– Говори, княже! – раздались голоса дружинников.

– Вижу я, кроме Могуты, есть средь вас еще такие, что хотели бы отвоевать право на поединок с каганом. Так вот; чтобы брань та не была бесконечной, выберем из вас четырех воинов, сначала пусть они выйдут на поединок с Могутой. Кто победит, тот и схватится потом с отроком. Он четверых уже одолел на поле ратном. Посмотрим, сумеет ли он справиться с сильнейшим из вас – с пятым!

Люди затихли. Князь улыбнулся в усы, потом уверенно и громко воскликнул:

– Славные мои воины! Кто желает сразиться с Могутой? Выезжайте на поле!

Однако из круга никто не отозвался на его призыв. Какое-то время стояла напряженная тишина. Даже кони, казалось, насторожились в ожидании смельчака.

И вдруг смех, дружный, веселый смех прокатился из конца в конец по всей площади.

– Слава мудрому князю!

– Слава-а-а-а! – подхватили сотни дружинников, скрывая в громком кличе свое смущение.

И снова выступил вперед Всеволод.

– Низко кланяюсь за доброту и заботу! – В голосе его звучала искренняя преданность своему князю и господину. – Но не хочу я прятаться за княжью мудрость!

Довольный тем, как приняли народ и дружина его решение, Черный, смеясь, ответил:

– Пустое, отроче! Ныне ты спрячешься за мою мудрость, а завтра я спрячусь за твоим щитом. На том и будем квиты!

– Нет, князь! – настаивал Всеволод. – Раз я вышел добывать себе права поединка и ратной чести, то воевать за это буду до конца. Иначе не посмею завтра выйти на поле брани!

Черный нахмурился: упрям, видно, отрок. Еще в дружинники не принял его князь, а уже начал перечить княжьей воле и лезет на рожон… «Да ладно, лезь, коли такой ты дурень!» – про себя выругался Черный. Он согласился на поединок.

Толпу на площади охватило нескрываемое возбуждение и тревога, особенное, господствующее над всеми страстями любопытство. Всякий понимал, что поединок за право сразиться с самим каганом будет необычным и закончится если не смертью, то тяжким увечьем одного из воинов, борющихся за высшую воинскую славу и честь, а может быть, и за право на княжну… Каждому хотелось как-нибудь пробиться между дружинниками, поближе увидеть, как сшибутся витязи, кто устоит, кто грянется оземь. Но люди стояли стеной, мало кому удалось протиснуться вперед хотя бы на шаг. Дружинники приподнимались на стременах, становились на спины лошадей.

Больше всего глядели на Всеволода. Хоть он и вышел победителем из прежних поединков, однако никто не верил, что ему удастся одолеть Могуту. Все жаждали увидеть, как встретит, как перенесет отрок удары Могуты, такие разящие и меткие во всех доселе бывших сечах. Недаром ведь никто из северян не отважился выйти с ним на поединок. Могута – чудо-богатырь, гроза всех степняков, которые встречались северянским витязям на пути из Чернигова в Итиль.

Отрок гарцевал на своем жеребце. Казалось, и не думал о том, с кем предстоит ему сразиться. Спокойно и уверенно оправил на себе кольчугу, шлем, взял поудобней щит, будто взвешивая, подержал на вытянутой руке тяжелое копье и, заметив наконец движение своего противника, вздыбил коня.

Короткий свист – и жеребец ринулся вперед во весь опор навстречу битве. Огненное дыхание вырывалось из его ноздрей.

Противники сошлись. Удар пришелся в середину щита, и сила его была сокрушающей. Но Могута не вылетел, подобно варягу, из седла, он устоял, а потом стремительно пронесся мимо Всеволода, не ответив на его удар.

«Испытывает меня», – подумал юноша, торопливо соображая, как остановить витязя, заставить померяться силой.

Да не было времени на размышления. Вороной уже вздыбился на другом конце поля, там, где раньше стоял Могута, и, развернувшись, понес своего хозяина на середину поля.

На этот раз Могута шел напрямую, почти навстречу. Всеволод понял: теперь они не разминутся, в седле удержится только один – либо он, либо Могута. Еще сильнее пришпорил Вороного, будто в тугой кулак собрал все свои молодые силы.

Удары с обеих сторон были такими мощными, что пущенные в галоп кони словно уперлись в них своим бешеным лётом и вздыбились один против другого, будто перед внезапно выросшей стеной. Но всадники удержались в седлах, их копья не сломались, не дрогнули в руках. С великим тщанием отточенные, вонзились они острыми концами в щиты, крепко стоят в выбитых ударами гнездах, не ломаются, не гнутся. А витязи всей силой навалились на копья, каждый хочет одолеть противника, выйти победителем. Кони их не опускаются на передние ноги, стоят вздыбившись, ржут от боли нестерпимой, роняют пену кровавую, а конники еще круче натягивают поводья, еще сильней вонзают шпоры в израненные бока, ожесточенней рвутся вперед.

Дружинники и народ на площади затаили дыхание, молча глядя на поединок, боясь пропустить хоть самую малость битвы. И когда отступал чей-то конь или всадник делал рискованное для него движение, люди, дрожа от возбуждения, вытянув шеи, с еще большим напряжением ждали следующего мгновения. Что принесет оно?..

Вот отступил Вороной на еле видимую пядь, и отрок покачнулся в седле, а Могута воспользовался этим, на ту же пядь продвинул своего коня вперед и еще круче вздыбил его, чтобы огромной тяжестью свалить дерзкого отрока. Но это не удалось Могуте. Ловкий Всеволод мгновенно перенес всю тяжесть своего тела на стремена и, высоко поднявшись на них, с такой силой налег на копье, что конь Могуты не устоял на задних ногах и повалился на спину вместе с всадником.

На площади все онемели от изумления. Случилось небывалое, даже страшное: повергнут на землю сам Могута! Все поняли, что отрок – избранник судьбы, всевластной силы, господствующей над людьми, но помогающей лишь немногим. Значит, отмечен отрок доброй волею богов.

Неслыханный доселе гром приветствий огласил площадь. Дружно и радостно кричали все от мала до велика, от отрока до князя.

Всеволод растерялся. Не знал, что надо сделать, как держать себя на виду такого многолюдства: благодарить ли северян иль молча удалиться с поля. Он хотел было незаметно уйти и затеряться меж дружинниками, но княжна помешала. Пришпорив Сокола, она выскочила вперед, спешилась и, по обычаю, почтительно склонилась перед победителем. Потом достала из кармана цветастый шелковый платок, подошла к Всеволоду и повязала ему на руку.

– Гляди, гляди, – толкнул дружинник своего соседа, – княжна подарила отроку платок!

Тот поднялся на стременах, глянул через плечо стоящего и задумчиво ответил:

– Ну, значит, выбирает его себе в бояре. Что ж, выбор хорош. Надежным он будет стражем. Однако улыбка ее, мне кажется, не о том лишь говорит.

Дружинник недоверчиво взглянул на соседа:

– Не думаешь ли ты, что избранник судьбы станет избранником прекрасной княжны?

– А почему бы нет? Такому отроку куда более пристало быть нареченным княжны, чем старому кагану. Взгляни, как статен и хорош собою этот воин, а в ратном деле настоящий муж!

– Правда, – согласился дружинник. – Пара из них хоть куда! Другую такую и не сыщешь. Да неведомо, как приглянется он гордой княжне?

– Ой ли?

– А как же? Сан-то у отрока, кажись, не княжеский. Пойдет ли княжна за простого воина?

– Ну, сан он добудет! Видишь, каких мужей одолел? А это ведь только начало. Кто умеет так владеть оружием, у Того и сан будет.

Вести с поля брани не всегда проникали к княжне через высокие стены детинца. Князь запретил отрокам тревожить дочь рассказами о ратных делах защитников Чернигова. Но не могли скрыть отроки от княжны, что нынче от Северных ворот поскакали два нарочных мужа к войску хозарскому и должны объявить там, что северянский витязь вызывает кагана на поединок. Ну как им было скрыть такую весть от Черной? Витязь-то пойдет на битву, а может, и на смерть за родную Северянщину и за нее, княжну. Она должна быть там, ей бы след подбодрить смельчака, укрепить своим словом его силу ратную, а не сидеть, запершись в тереме. Да и князь не накажет их за своеволие, вести эти не тревожные, а радостные.