– Да пойми же, князь, – заступался Олег, – это тот витязь, который привез мне знак от княжны, чтобы спешил я к тебе на помощь. На ратном поле со мною рядом рубился он с хозарами!

– Какое дело мне до этого! – обезумев от гнева, кричал Черный. – Я оставил его охранять княжну! Он дружинник и должен был слушаться меня, а не ее!

На крик сбежались хмельные северяне. Тесным кругом обступили Всеволода отроки.

– Слышали, – передавали из уст в уста, – это тот витязь, что вызвал кагана на поединок! А ночью он испугался и удрал, оставив княжну беззащитной, когда на нее напали хозары!

– Какой позор! – кричали северяне. – Бежал с поля брани! А еще хвастался, что победит кагана!

Всеволод стоял перед князем, глядя на него умоляющими, полными слез глазами, и ждал, когда утихнет его гнев.

– Виноват я, княже, – заговорил он наконец – что послушал Черную. Коли бы знал, что может стрястись в ту ночь, когда скакал я в Ольжичи! Но теперь поздно каяться… Я люблю княжну и хочу умереть вместе с нею, быть ее слугой в загробном Вирае.

Олег ужаснулся, слушая Всеволода.

«Как? Всеволод любит княжну? И хочет вслед за нею умереть? Да это же позор! Все знают, что князь Олег любил Черную и вот-вот собирался взять ее в жены! А этот никому не ведомый дружинник хочет уйти с нею в небытие и доказать, что любит девушку больше, чем кто-либо другой на свете! Такого допустить нельзя… Олег, князь киевский, не волен уходить из жизни. За ним стоит великое дело единения славян. И никуда он от этого уйти не может. А Всеволоду нечего терять. Стоит князю Черному дать согласие, и он окажется хоть и в потустороннем мире, но с княжною вместе. Таков обычай: кто порешил уйти с усопшей в небытие, тому нельзя перечить. Тот, значит, любит больше всех…» Подумав, Олег наклонился к князю и что-то шепнул ему на ухо. Но Черный молчал, смотрел на убитого горем дружинника, потом закрыл ладонями лицо и горько заплакал.

Олег мгновенно воспользовался этим. Куда девалась благосклонность его к Всеволоду? Благодарность за спасение в бою с хозарами? За то, что сломя голову скакал через леса и долы, чтоб передать Олегу призыв княжны? Все позабыл князь. Подстрекаемый ревностью, он бросил суровый взгляд сначала на соперника, потом на отроков.

– Чего стоите? – властно крикнул им Олег. – Гоните его отсюда! Видите, до чего довел вашего князя!

Северяне и без того косо смотрели на Всеволода, а слова Олега подстегнули их возмущение и гнев.

– Вон отсюда, трус! – бросились они на юношу. – Вон! Убирайся прочь!

Всеволод не мог поверить, что его прогоняют, растерянно и удивленно озирался по сторонам. А отроки тем временем окружили его и стали бить наотмашь кулаками в грудь. Пошатнувшись, Всеволод вдруг понял, что северяне считают его виновным в гибели княжны. Он хотел объяснить, но не успел сказать и слова, как сбоку кто-то кинул в него камень, потом другой, третий… Охваченные яростью, вооруженные и безоружные люди толпой потянулись к нему, схватили цепкими, узловатыми руками. Передние злобно плевали ему в лицо, оскалившись, наносили удары, выкрикивали проклятья. А задние бросали камни, палки, подобранные с земли толстые сучья.

Страшны были в гневе охмелевшие люди, шум и гам стоял оглушительный. Всеволод понял: надо уходить, бежать, спасаться от разъяренной толпы. Присущие ему спокойствие и выдержка, недавний жертвенный порыв, с которым шел он к князю, готовый умереть вместе с Черной в пылающем костре, – все уступило место стремлению оторваться от наседающей толпы. Он медленно отступал, заслоняя окровавленное лицо и голову руками, с которых струилась кровь… Но дальше пятиться было уже невозможно: за спиной стоял густой лес. Тогда Всеволод вобрал голову в плечи, повернулся и, нагнувшись, бросился бежать в спасительную зеленую чащу.

Но это еще больше озлобило северян. Вместо камней сверкнуло оружие. С угрозами и проклятиями догоняли его дружинники, и наконец настиг его тупой удар тяжелого меча. Всеволод упал. Какое-то мгновение он еще слышал, словно из дальней дали, доносящиеся крики, потом уже не чувствовал ударов… Глубокая тишина окутала его мягкой пеленой. Он ничего не видел и не слышал…

…И снова наступило лето. Высокий могильный холм за городской стеной порос буйной зеленью. Дубы успели сбросить прошлогодний, будто обгорелый на солнце лист и облачились в новую зеленую одежду. Между рвом и лесом пролегла за это время тропинка: и князь и подружки не забывали Черную, во все праздники навещали и украшали ее могилу цветами.

А завтра, в годовщину смерти, здесь снова будут править тризну. Черный объявил об этом повсеместно. Не только черниговцы – все подесняне званы на поминки. Вот почему так людно в эти дни на дорогах. Идут пахари из сел, держат путь в княжий град гудошники-музыканты, калики перехожие. Только по ночам стихает гомон: кто у близких, кто у друзей укладывается отдохнуть, а кто в лесу – в большом дупле могучего дуба.

К тишине, казалось, прислушивались и окрестные рощи. Стояли они высокие, темные, угрюмые… Тень от них падала не только на стены, но и на всю окраину города.

Незадолго до рассвета тишину под стенами Чернигова нарушило фырканье коня, потом хрустнул сушняк под ногами, и на опушку выехал всадник. Он пристально осматривался по сторонам, вглядываясь в темноту, прислушиваясь к каким-то невнятным звукам ночи, потом решительно повернул коня влево и подъехал к высокой могиле. Он спешился, постоял у подножия холма, опустился на вкопанный рядом камень и задумался…

Он долго и печально смотрел на подножие холма, будто ведя с покойницей неслышную беседу. Потом поднялся с камня и медленно, твердым шагом стал подниматься на могильный холм. Дойдя до вершины его, он ненароком столкнул камешек. С тихим шуршанием тот покатился вниз.

И вдруг оттуда раздался голос, разорвавший глубокую ночную тишину:

– Эй, кто там?

Всеволод молчал, потрясенный нежданным окриком. Кто еще мог прийти к могиле княжны ночью накануне тризны?..

– Эй, кто ты таков? – еще громче раздалось внизу. «О боги! Кажется, знакомый голос…» – подумал Всеволод. Он сбежал с холма и остановился.

– Князь Олег? Какими судьбами ты здесь? Свела нас снова злая моя доля?

Тот решительно шагнул вперед, присматриваясь к молодцу.

– Всеволод! – Он в крайнем изумлении развел руками. – Так ты… – князь запнулся, – ты жив?

Слова эти напомнили Всеволоду прошлое лето, минувшую Тризну, побои, камни, погоню…

– Как видишь, княже, – ответил он, сжав зубы. И снова, как прежде, в долгие дни и ночи, когда, подобранный лесным отшельником, он выздоравливал в ветхой хижине и мечтал о мести, в сердце бурей поднялся неутоленный гнев, неуспокоенная местью боль…

«Разве поквитаться сейчас?» – мелькнула горячая мысль. Рука его невольно потянулась к мечу. Он отступил на шаг, чтоб размахнуться, напомнить неблагодарному князю тот день и те слова, которые бросил он в толпу: «Гоните его! Чего смотрите?» Да, только кровью и след бы за такое дело расквитаться…

Но вдруг подумал: «А что расскажут наши трупы северянам? Что здесь было? Подумают, что я задумал отомстить Олегу и погиб с ним вместе, в поединке. И еще больший позор падет на меня, убившего Олега, храброго витязя и мудрого князя, избавившего северян от хозарского гнета». Всеволод опустил руку и молча стоял перед князем.

– Садись, – прервал Олег его размышления и указал на темневшую рядом скамью.

Исподлобья глядя на князя, он подошел и сел.

– Как же перенес ты жестокие побои разъяренной толпы? Сказывали, и мечом хватили тебя там, в лесу.

– Живучий, значит, – мрачно отозвался Всеволод. Олег почувствовал неприязнь в его голосе, раздумывал, как повести речь дальше: виноват он все же перед этим дружинником, спасшим ему жизнь.

– Не думал я тогда, что северяне в гневе такую учинят над тобой расправу,

– проговорил он тихо. – Прогонят, думал, отрока, и делу конец.

– А гнать, выходит, следовало? За что же? – гневно спросил юноша.