Религия, просвещение, географические открытия, торговля и разнообразные последствия того, чему в дальнейшем предстояло получить название капитализма, значительно осложнили и запутали этот естественный исторический процесс.

Одним из последствий капитализма является коммунизм.

Во второй половине двадцатого века соперничающие супердержавы, капиталистическая и коммунистическая, сосуществовали в символическом равновесии двух необходимых зол, уживаясь друг с дружкой гораздо лучше, чем любая из них готова была признать.

Россия и Соединенные Штаты провраждовали семьдесят лет, однако в единственных двух войнах, в которых эти страны участвовали в нашем столетии, они были союзницами в борьбе против Германии.

В обеих странах, как и повсюду, правительства обыкновенно оставляли желать много лучшего.

Лидеры обеих стран, похоже, никогда не относились друг к другу с ненавистью, превосходящей ту, которую они питали к несогласным с ними представителям собственного населения и, подобно лидерам древних Афин, к нациям поменьше, пытающимся выскользнуть из сфер их влияния.

Правительство каждой из двух этих стран оказалось бы беспомощным без угрозы со стороны другого правительства.

Невозможно вообразить нацию, у которой все идет хорошо и гладко в отсутствие страшной угрозы полного уничтожения другой нацией.

Легко, однако ж, вообразить хаос, в который погрузились бы обе страны, если бы вдруг разразился мир.

Мир на земле означал бы конец цивилизации, какой мы ее знаем.

В мирной интерлюдии, последовавшей за первой мировой войной, грянула всемирная экономическая депрессия, которую так и не удалось смягчить до тех пор, пока суверенные нации цивилизованного мира не начали готовиться ко второй мировой войне.

Во всех столкновениях, происходивших между Россией и США в различных частях земного шара, идеология никогда не являлась ни их причиной, ни целью, преследуемой каждой из держав.

Каждая называла другую империей зла.

Зато крестовых походов больше никто не устраивал.

Даже в коммунистических странах верх брало правое крыло.

В древних Афинах динамика внутренней политики также преобладала над всеми иными движущими силами.

Мотив, которым руководствовались афиняне, насаждая повсюду демократическое правление, состоял не в насаждении демократического правления, но в устранении враждебных соседей и достижении абсолютного подчинения со стороны государств, руководимых вассальными по отношению к Афинам правительствами.

За восемьдесят лет военного соперничества, сотрясавшего Грецию после победы в персидских войнах, единственным дипломатическим принципом, утверждаемым афинянами в спорах с соседями, было право сильного давить слабого.

Оно провозглашалось при Перикле — на совете в Спарте перед началом Пелопоннесской войны, и в афинском Народном собрании — демагогом Клеоном, предложившим разрушить город Митилену, и делегацией, посланной афинянами к народу Мелоса.

Дабы достичь абсолютного подчинения со стороны прочих свободных городов, свободный город Афины прибегал к захватам, депортациям, резне и порабощению.

Когда один из умеренных афинян высказался против предложения Клеона перерезать мужчин Митилены, а женщин и детей продать в рабство, Клеон назвал его трусом, врагом Афин, неафинянином, чувствительной душонкой и слабым в коленках либералом.

Демагог Клеон был радикальным демократом, первым в череде появившихся после Перикла политических лидеров-бизнесменов.

В древних Афинах радикальными демократами были как раз бизнесмены.

При обсуждении вопросов законодательных Клеон произносил трескучие, но действенные тирады. В отличие от своего предшественника Перикла с его благородным красноречием, Клеон, произнося речи, ревел и стенал, гневно вышагивал и пилил воздух руками, навлекая на себя обиженное презрение Фукидида, Аристофана и прочих представителей образованной элиты, которым вульгарность его призывов и неотесанность сторонников внушали отвращение.

Почти все политики, вышедшие из этого нового класса торговцев, отличались резким городским выговором, махали руками и дергали головой на простонародный и иноземный манер, порождая досаду и издевки со стороны аристократии, бывшей в прошлом кладезем афинской культуры и становым столпом афинской истории.

Подобно многим самовлюбленным и наглым политикам, Клеон был тонкокож, неуступчив, склонен к фиглярству, горласт и изнывал от жалости к себе.

Он требовал, чтобы ему объяснили, почему для управления правительством не годятся те самые методы, которыми он с такой выгодой для себя пользовался в своем кожевенном бизнесе, где его работниками были рабы.

Если бы ему дали волю, демократ Клеон запретил бы всякую критику на театре и лишил бы всех и каждого права противоречить ему. Он казался скорее нашим современником, чем человеком классической эпохи, когда вопил в Народном собрании:

— Мне и прежде уже не раз приходилось убеждаться в неспособности демократии править империей!

Европейский император Карл V принадлежал, как говорят, к числу лучших в Священной Римской империи. Он отрекся от престола, чтобы уйти в монастырь. Своему сыну Филиппу II он передал трон Испании, испанские владения на Сицилии и в Неаполе, Испанскую Америку и все те территории на севере Европы, которые именовались Нидерландами, или Низинными Землями.

Большую часть своей долгой жизни Филипп II провел в попытках восстановить католицизм в Нидерландах, где люди в большинстве своем и без того были католиками, а также навязать себя в качестве короля населению, уже признавшему его таковым.

Однако во главе посланной туда армии он поставил герцога Альбу, человека бестактного и бессердечного. Жестокость и зверства герцога Альбы возбудили несмелые протесты и в конце концов подтолкнули оппозицию к вооруженному возмущению, продлившемуся восемьдесят лет.

В восстании Нидерландов сыграла определенную роль и традиция: поколения дворян, торговцев, крестьян и даже королевских чиновников уже привыкли к значительной местной автономии, от которой им вовсе не хотелось отказываться в угоду далекой центральной власти. Присутствие же на их земле чужеземных солдат вспоило чувство обиды и укрепило враждебность.

Вильгельм Оранский, бывший в качестве штатгальтера Голландии, Зеландии и Утрехта высшим в Нидерландах представителем испанской короны, в конце концов присоединился к голландскому сопротивлению и со временем возглавил его.

Прошедший лютеранскую выучку немецкий католик с отличавшимися терпимостью религиозными убеждениями, Вильгельм был наследным владетелем земель в немецкой области Нассау, а также княжества Оранского, что на юго-востоке Франции.

Когда выяснилось, что наиболее преданными его сторонниками являются кальвинисты, он принял их веру.

Поскольку испанские армии все глубже проникали во Фландрию, Вильгельм перенес свою штаб-квартиру из Брюсселя, а затем и из Антверпена в голландский город Дельфт. Голландские провинции Нидерландов и вправду выглядели провинциальными в сравнении с Бельгией, особенно если вспомнить барочные увеселения, которым предавался там фламандский двор, и человек с характером послабее мог бы уступить Филиппу, дабы вновь погрузиться в эту роскошь.

Голландская Война за освобождение была явлением удивительным, ибо началась она не как восстание, да и войной за освобождение ее никто не считал, пока после первых ее двадцати лет формальный акт низложения не придал этим словам нового смысла.

«Акт о низложении Господина Низинных Земель, Филиппа II» официально отменял подданство Филиппу как нарушителю подразумеваемого общественного договора между властителем и его подданными, в силу которого источником власти правительства служит просто согласие управляемых. Эта декларация независимости голландцев на двести лет опередила американскую Декларацию независимости и на шестьдесят — гражданскую войну в Англии.

Национальный гимн Голландии, сочиненный около 1570 года, еще в 1985-м содержал клятву верности испанской короне.