— Сигналы поступают постоянно, — ответил Дмитрий.

— По телевизору, — подал голос Белов, — Возьмут, блин, интервью у какого— нибудь небритого «полевого командира», а тот брякнет, что отправил диверсионную группу в Россию. Следом лезут с микрофоном к нашему шефу, тот надувает щеки и говорит: «Мы бдим». Вот мы и начинаем бдеть. А потом в Измайловском парке находим контейнер с изотопами. И весь мир ржет, когда НТВ показывает, как мы эту посылку от абрека из снега выковыриваем.

— Зачем же утрировать, Игорь Иванович? — поморщился Дмитрий.

— А я говорю, что думаю. — Белов раздавил окурок в пепельнице. — Наш клиент тот, кто хочет, умеет и имеет возможность напакостить по-крупному. Боевиков я не беру, это отдельная категория. Остаются шизики и нормальные граждане. Всех шизиков мы профилактировать не сможем, их развилось столько, что нас просто не хватит. Остается ждать, пока какому-нибудь психу моча в голову не стукнет. С нормальными гражданами сложнее. Во-первых, в их нормальности позвольте усомниться. Люди оголодали и озлобились, а к выборам их накачали политикой до состояния зомби. Вот у меня рядом с домом ЛЭП проходит. Возьму проволоку, присобачу кирпич, раскручу и закину на провода. В результате весь микрорайон просидит без света с неделю. Хулиганство? — Белов отпил кофе, посмотрел на притихшего Дмитрия. — А если я позвоню на НТВ и заявлю, что буду и дальше проволоки набрасывать, пока не дадут зарплату шахтерам?

— Теракт чистой воды, — как врач диагноз, произнес Барышников.

— Во! — Белов подался вперед. — Обрати внимание, не бомба, не снайпер на крыше, а проволока на проводах! А если какой-то работяга на родном заводе что— нибудь закоротит так, чтобы рвануло, как в Чернобыле? На большее у меня в силу специфичного образования фантазии не хватает. И какие картинки проносятся в голове отощавшего химика или микробиолога с докторской степенью, когда его благоверная пилит, а детям обувь к зиме купить не на что, судить не берусь. Но не приведи Господь… Вы, ребята, захотели на время выборов отменить законы природы. Чтобы и станки изношенные работали, и рабочие с пустым брюхом возле них чардаш отплясывали.

Дмитрий задумался, как шахматист, прозевавший сильный ход противника.

«Ну, мальчик, ну же! — мысленно подгонял его Белов. — Шевели мозгами».

— Вы правы в главном, Игорь Иванович, — начал Дмитрий. — Любое чрезвычайное происшествие, умышленное или нет, может быть использовано для дестабилизации обстановки. Идея временно переориентировать СОРМ[10] на политический террор принадлежит не мне, но здравый смысл в этом я вижу.

Белов расслабился, парень, сам того не осознав, угодил в ловушку:

— Кто же спорит, Барышников, да? — «Теперь тебе пора соображать. Интересно, подключится или мне дожимать придется? Давай, хитрюган, включайся, делай ставки!»

Тот тяжело завозился в кресле, посопел, потом выдал:

— Дим, может, я, дурак, чего-то недопонимаю… Но взорвать не бомбу, а общество — самоубийство. Или опасная игра. Как в «русскую рулетку». Либо кон сорвал, либо — башка вдребезги. Кто же на это пойдет?

— Оппозиция. Если почувствует, что проигрывает.

— Ха! — Барышников покачал головой. — Ты еще молодой, а я в партии всю сознательную жизнь состоял. Насмотрелся… Что-то не верится, что Дядя Зю горит желанием стать председателем нашего сидящего в глубокой заднице колхоза. — Он неожиданно цепко, как кот перед броском, впился взглядом в лицо Дмитрия. Только честно. Данные есть?

Вопрос был задан классно, как удар под дых. Белов мысленно зааплодировал, Барышников сделал даже больше, чем он ожидал. Осталось выяснить, ради кого. Но это можно сделать после.

— Основная цель расследования любого чрезвычайного происшествия, — начал Дмитрий после долгой паузы, — в первую очередь установить или исключить вероятность политической игры. Если нити ведут в политику, наши тут же включат «верховный перехват». Добром или нажимом заставят отказаться от намерений. Верхушку трогать не будем, но, если потребуется, нанесем удар по среднему звену. Компромат готов на всех. — Дмитрий перевел дух. — Но есть твердая установка не выходить за рамки конституции и правового поля. Роспуск Думы — шаг крайний, но вполне конституционный. Надеюсь, до этого дело не дойдет.

«Ага! Так тебе все и сказали, щегол пестрожопый!» — злорадно усмехнулся Белов. По выражению лица Барышникова догадался, что тот подумал примерно то же самое.

— Естественно, это должно остаться между нами. — Рожу хин посмотрел на Барышникова, потом на Белова. — На совещании об этом в открытую не говорилось, но, как я считаю, там присутствовали люди опытные, способные все понять без лишних слов. Наша задача — установить, что за внешне случайным ЧП стоят определенные политические силы, и своевременно об этом доложить. Все достаточно просто.

— А мы тут тупые, но исполнительные. Нам бы попроще, но доходчивее, вставил Барышников.

— Он прав, Дима. — Белов перешел на отеческий тон — основная часть игры была сыграна. — Опера, сам знаешь, народ циничный. Им горбатого лепить не надо. Стоит мне поставить задачу, как мои архаровцы в секунду, сообразят, что ищем не конкретного преступника, а политику.

— Я бы сказал — организаторов дестабилизации обстановки, — попытался возразить Дмитрий.

— Об организаторах хоть что-то может сказать только исполнитель, а не ты или я, погадав на кофейной гуще. — Белов отставил пустую кружку. «Дестабилизация»! Слово-то какое ввернули, можно подумать, что в Швейцарии живем. Коллективизация, канализация, проституция…

— Игорь Иванович, что же вы на совещании молчали? У вас, как выяснилось, весьма сильные аргументы против инициативы руководства. Возможно, и доказали бы свою правоту. — В словах Дмитрия был неприкрытый намек на утренний разговор.

«Щенок!» — зло подумал Белов, но заставил себя улыбнуться.

— А потому молчал, дорогой, — сказал он устало, — что, когда начальство ставит мне задачу, я начинаю думать, как мне с ней жить дальше. Но я же понимаю, что приставать к начальству с вопросом о смысле жизни глупо и некультурно. А жить-то как-то надо. Вот об этом, мужики, давайте думать вместе. — Он перешел на деловой тон. — Прошу докладывать соображения в порядке старшинства.

— Соображение первое. — Барышников похлопал себя по карманам брюк. — Забыл сигареты в пиджаке.

Белов подтолкнул к нему свою пачку «Золотой Явы», но тот вытащил сигарету из пачки «Кэмел», протянутой Дмитрием, от его же зажигалки и прикурил.

— Извини, Иваныч, решил обложить побором вновь прибывшего. — Барышников выпустил дым, прищурив один глаз, другим, с хитрой искоркой внутри, посмотрел на улыбающегося Дмитрия. — Соображение второе. В президентской Службе, оказываются, умные люди сидят. Грамотно сделали, что сосватали нам Димку. А что, Иваныч, я не прав? Пришел бы старый пер, вроде меня, или конь строевой, как ты, что бы народ подумал? Правильно. Что прислали куратора и надзирателя в одном лице. А тут сидит отличник, красавец, жаль, что не комсомолец. Ровня большинству наших архаровцев, а куда уже взлетел. Наглядная агитация! Одним словом, офицер по связи. Лучше и не скажешь. Это, Дим, не подкол, а отменная легенда. Для всех, кроме нас.

— Ну, честно говоря, доля истины есть. Примерно так я и представляю свои функции. — Дмитрий заметно оживился.

«Оно и понятно, давлеж кончился, можно и порозоветь личиком, — подумал Белов, опуская взгляд, чтобы не выдать себя. — Только никакой ты не офицер, а пешка. Проходная пешка. Оч-чень мечтающая стать ферзем. Только пешки сами не ходят, мальчик, их двигают. И сдается мне, ты это уже знаешь».

Дмитрий Рожухин продолжил доклад, но Подседерцев его уже не слушал. На листке рядом с пометками стал рисовать пересекающиеся загогулины. Вошел во вкус и принялся заштриховывать сектора наклонными линиями. Получалось красиво. «В ритме линий ощущается влияние позднего Кандинского», — наверняка глубокомысленно изрекла бы жена, травмированная общением с отечественной богемой. Подседерцев усмехнулся, любой более-менее опытный психолог, взглянув на его рисунок, сразу бы установил, что мысли автора носились где угодно, только не в служебном кабинете. Действительно, вторая половина понедельника не самое лучшее время для серьезных дел. Но других, увы, у него не было.