— А кто тебя назвал Викой? — спросил он. Незаконченная картина, если судить по надписи на обрывке бумаги, прилепленной к мольберту, называлась «Танцующая Викки». Написала правильно, через два «к», Так и зовут Великую Богиню в женской языческой магии. Пока у нас отменяли коммунизм, американцы узаконили культ Викки как новую религию.

— Мама. — Вика села, обхватив колени. — С новым мужем живет в Италии.

— Скучаешь?

— Иногда. А папа в Канаде. Как я понимаю, сторожит партийные доллары. Думаешь, просто так Пашка на моей сестре женился? О! Династический брак. Столичная партократия породнилась с комсомольским купчиком губернского масштаба. Особенно радовался папаша, втюхав Пашке дочку от первого брака, мы же с ней сводные сестры. А основные дела передал родному сыну. Умный он у меня, ничего не скажешь.

— Ты, выходит, не при делах.

— Потому что они мне не нужны, — с непонятной злостью огрызнулась Вика. Кстати, с тобой откровенничаю по той же причине. Богатая невеста и перспективная заложница, как мне кажется, тебя не интересует.

— А я думал, ты меня запугиваешь крутизной своих родных. — Максимов вернулся к тахте, сел на край.

— Пугают, когда сами боятся. Нет, когда ты влетел в окно, я, естественно, чуть не описалась от страха. А потом стало интересно.

— А не боялась ошибиться?

— Если ты об этом, — она похлопала себя по голой груди, — то нет. Меня уже раз всерьез насиловали и бессчетное число раз брали без особого на то моего согласия. Так что опыт есть. Ты не по этой части, видно невооруженным взглядом.

— И решила узнать, что будет дальше? — Максимов повернулся к ней.

— Именно. — Осторожно провела пальцем по краю зарубцевавшейся раны на его животе. — Свежая! Ножом?

— Нет, поцарапался. — Он машинально прикрыл порез ладонью.

— Шрамы украшают мужчину.

— Шрамы — украшения дураков. Вика. Умный просто не подставляется.

Вспомнил утренний неожиданный и бессмысленный бой. С досадой покачал головой.

Максимов попытался пригладить забавно ощетинившиеся волосы на ее голове. Вика боднула его в грудь. Вскочила на ноги, отбросила простыню, босыми пятками прошлепала по коридору в ванную.

Максимов, вздохнул, стал собирать разбросанную по полу одежду.

Кофейное пятно, посаженное в баре наскоро оттертое влажной тряпкой с каким-то импортным средством, исчезло без следа. Легкая помятость одежды вполне соответствовала демократической моде. Он решил, что для поездки к клубу за машиной вполне сойдет. Потом вернется домой, где Конвой терпеливо сторожит гардероб, выберет что-то более подходящее для визита в клуб и непринужденной беседы с Соболем. Перед этим свяжется с человеком Ордена, группа обеспечения не помешает. С Соболем придется говорить на повышенных тонах. Пусть, гад, объяснит, зачем стреляли его люди, а главное — что его связывало с центром нетрадиционной медицины, где в лучших традициях спецслужб писали все разговоры.

Вика вернулась полностью одетая. Узкие черные джинсы, полупрозрачная черная майка, легкий пиджак «леопардового» раскраса. Волосы приглажены, только боевито торчит хохолок на макушке. Амазонка на тропе войны.

— Я подумала, что рядом с тобой лучше носить темное и немаркое.

Максимов от удивления не сразу попал в дырку на ремне.

— А больше ты ни о чем не думала?

— Клянусь, о том, что надо побежать в ментуру и дать твое описание, подумала только раз. — Викa упрямо вскинула острый подбородок. — Что дальше?

Намек он понял и оценил. Выбора не было. Максимов потер ушибленное при полете через стойку плечо. Тяжело вздохнул.

Передышка кончилась. Пора покидать островок.

В подземном переходе пришлось протискиваться сквозь стаю размалеванных мартышек — вечерняя смена проституток готовилась к выходу на работу. Прихорашивались, приглаживали коротенькие платьица, наскоро перекуривали, обменивались новостями.

Вика демонстративно взяла Максимова под локоть. Покосилась на ночных тружениц, наклонилась к его уху:

— Ну, Макс? — Еще в квартире условились, что называть она его будет, как кота — Максом. Проколовшись раз, Максим счел нужным не спорить, хотя в документах стояло другое имя.

— Что — «ну»? — Максимов сделал равнодушное лицо.

— Как ты к этому относишься? — Последовал легкий кивок в сторону гомонившей, как птичий базар, группе раскрашенных девиц.

— Как к погоде за окном. Думай что хочешь, а дождь все равно капает. Все от настроения зависит.

— И какое у тебя настроение?

— Рабочее, — отрезал Максимов.

Вика хмыкнула, отстранилась, но руку не отпустила.

Поднявшись по лестнице наверх, Максимов намеренно прошел немного впередпрочь от стоянки машин. Припаркованные у выхода из перехода машины состояли либо в службе извоза «секс-индустрии», либо в службе наружного наблюдения. Приходилось учитывать, что шум от стрельбы в кафе уже достиг известных высот и кому-то расписали соответствующие задачи. Если судить по отражению в огромных витринах спортивного магазина, их появление ажиотажа на стоянке не вызвало.

Максимов прицелился на самую невзрачную машину в потоке, нервно катящемся по Садовому, потом неожиданно для себя изменил решение.

— Пошли!

Он развернул Вику, обнял за талию и быстрым шагом увел в тихую улочку.

Первый пункт проверки находился сразу за углом. Киоск, с Садового практически невидимый.

Встав у витрины киоска, боковым зрением контролировал угол дома.

Вика притихла, время от времени бросала на Максимова удивленный взгляд, а тот делал вид, что изучает сорта сигарет в киоске.

— Какие ты куришь? — спросил он.

— «Парламент». Но у меня есть. — Вика похлопала по сумочке.

— Тогда пошли.

Никто из-за угла дома так и не появился.

«Или у них нервы железные, или у меня разгулялись, — решил Максимов. — Но предчувствие было, ошибиться я не мог. Острое, словно кто-то прицелился в затылок».

Медленно двинулись к Тишинскому рынку.

— Ты кого-то заметил? — прошептала Вика.

— В том-то и дело, что нет. — Максимов проводил взглядом проехавший мимо потрепанный «БМВ», «срисовал» номер, наклейку на заднем стекле и, что самое важное, трещину на левом подфарнике. — Хочешь самурайскую байку?

— Давай, — без особого энтузиазма согласилась Вика.

— Только ты расслабься, а то как шило проглотила. — Он легко стиснул рукой ее талию. — Уже лучше. Слушай. Сидел как-то старый матерый самурай и любовался цветущей сакурой. Ветер срывал белые лепестки, подбрасывал в теплых ладонях и бережно опускал на черную, свежевскопанную землю, словно выкладывал замысловатый иероглиф. На душе у самурая было прозрачно и тихо, как бывает только весенним вечером, когда распускается сакура. И вдруг он почувствовал холодное прикосновение смерти, словно клинок уперся между лопаток. Он моментально вскочил, меч Уже вылетел из ножен, полоснул вокруг себя, спасая от коварного удара. Но кругом было пусто и тихо. Только мальчик-слуга замер на пороге дома. Самурай Никнул стражу, они обшарили весь сад, а потом и дом, но никого и ничего не нашли. Самурай сел и загрустил. Подумал, что стал слишком стар, чтобы следовать Путем Воина, чутье на опасность впервые подвело его, сыграв злую шутку. Выбор был неутешительный: либо рано или поздно стать посмешищем, прилюдно испугавшись собственной тени, либо уйти, не дожидаясь позора. Как и полагается, он выбрал последнее. Уже хотел позвать слуг и приготовиться к обряду харакири, но тут со слезами на глазах пришел мальчик-слуга. Умолял простить его: в саду, бросив взгляд на хозяина, отрешенно созерцавшего лепестки вишни, мальчик подумал, как легко убить самурая, стоит только метнуть копье.

Глаза у Вики разгорелись. Максимов был уверен, что она не только живым воображением художника увидела картину, но почувствовала тонкий и ускользающий, как запах цветущей вишни, аромат иной жизни. Крылья ее маленького носа нервно вздрагивали.