— Вы хотите сказать… — начал было Лансдорф.

— Но вернемся к нефти, — перебил его Герд. — Мы, германские промышленники, отвергаем критику, какой подвергли фюрера некоторые представители генералитета за то, что он не сосредоточил всех усилий на взятии Москвы, а позаботился о приобретении кавказских нефтяных ресурсов.

Лансдорф на этот раз промолчал, и Герд продолжил после паузы:

— Я бы напомнил некоторым нашим генералам о том, что приход Гитлера к власти был выгоден офицерам рейхсвера с точки зрения их профессиональных перспектив. А нам, промышленникам, заинтересованным в сырьевых придатках, Гитлер обеспечивал экономические перспективы. Генералитет должен был реализовать для этого все свои способности.

— Немецкий генералитет независим от партии, — заметил Лансдорф. — Он руководствуется только чисто военными целями.

— Еще чего! — расхохотался Герд. — Но ведь по тайной просьбе весьма значительных представителей генералитета, завидующих генералам Бломбергу и Фричу, которых фюрер слишком приблизил к себе, Гиммлер сумел замарать обоих. Сначала Бломберга, доказав, что супруга его — бывшая проститутка, а потом донес, что Фрич склонен к половым извращениям. И обоих генералов с позором сняли с постов и заменили менее способными, но в то же время и менее опасными полководцами. Ведь так? Значит, генералитет прибегает к помощи нацистской партии, когда дело касается кусков пирога пожирнее.

— Вы считаете, была допущена ошибка?

— Я считаю, что фюрер нуждается в военных исполнителях, но не в советниках, роль которых пытались взять на себя Бломберг и Фрич. И Гиммлер осадил их, только и всего. Интересы германских промышленников и генералов всегда были едины. Мы поставили на фюрера.

— На Адольфа Гитлера, когда он еще не был фюрером?

— Я повторяю: на фюрера, — веско сказал Герд. — На диктатуру личной власти. Что касается личности как таковой, то это вопрос вкуса. Крупп, например, полагает, что у Гитлера оказалось больше политических способностей, чем это нам вначале представлялось. Но их могло оказаться и меньше.

Несмотря на всю терпеливую обходительность Вайса, его спутница, которой он должен был внушить наилучшие представления о моральном облике сотрудника абвера, держала себя крайне неприязненно.

Она сидела в машине, прижавшись к спинке сиденья, и сжимала пальцами ручку дверцы так, словно вот-вот готова была выскочить на дорогу.

Вайс спросил:

— Хотите осмотреть Варшаву?

— Зачем?

— Может, пожелаете что-нибудь купить в магазинах?

— На ваши деньги?

— Нет, на ваши. Командование выдало вам на путешествие порядочную сумму.

— Тогда дайте их мне.

Вайс достал из конверта пачку рейхсмарок.

Девушка взяла их, спросила:

— Это действительно большая сумма?

— Да, и очень.

Девушка решительно опустила боковое стекло и выбросила деньги.

Вайс не затормозил и даже не снизил скорости.

Через несколько минут она встревоженно спросила:

— Вы видели, я выбросила ваши деньги?

— Да, — сказал Вайс, — но они не мои, а ваши.

Помедлив, она предложила:

— Вы можете вернуться и взять их себе.

— Благодарю, — сказал Вайс. — Но я привык давать женщинам деньги, а не брать у них. Может, это не принято в России? — Он успел схватить ее руку и отвести от своего лица. Потом сказал, нее отпуская ее руки: — Давайте договоримся — вы мне не нравитесь ни с какой стороны, я вам тоже. Я вынужден сопровождать вас, вы вынуждены быть моей спутницей. Вы будете слушаться меня, и за это в пределах мне дозволенного я буду считаться с вашими желаниями. Договорились?

Она ничего не ответила. Но рука ее, стиснутая пальцами Вайса, ослабела.

В Варшаве, в одном из лучших отелей, для них был отведен двухкомнатный номер.

Девушка, не сняв пальто, демонстративно уселась на стул посреди комнаты и молчала, настороженно следя за Вайсом.

Через некоторое время он предложил:

— Давайте спустимся вниз, в ресторан, и поужинаем.

— Я никуда не пойду.

— Вы согласились сотрудничать с нами, — строго сказал Вайс, — а ведете себя с немецким офицером в высшей степени странно.

— Разве вы офицер? Вы ведь только унтер…

— Я сотрудник абвера и в курсе всех ваших дел.

— Ах так! — воскликнула она. — Значит, вам разрешили болтать о том, что я согласилась стать вашей разведчицей?

— Не кричите, — попросил Вайс, — вас могут услышать.

— Неужели командование не нашло офицера, чтобы составить компанию дочери начальника штаба армии?

— Советского, — напомнил Вайс.

— Да, репрессированного советского полковника, — гордо заявила девушка. Дернула плечом, приказала: — Пошли!

— Куда?

— В ресторан.

Вайс встал и покорно пошел вслед за девушкой, пытаясь предугадать, что она еще такое может выкинуть.

В ресторане она вела себя нескромно. Держа бокал у губ, так пристально смотрела в глаза пожилому полковнику, сидящему за соседним столиком, что у того маслено заблестели глаза. Через официанта полковник прислал им бутылку старого «иоганнесбургского», а вслед за тем и сам подошел к их столу.

Девушка плохо знала немецкий и не совсем точно понимала, что говорит ей полковник. А тот принял ее за польку. И стал восхвалять красоту польских женщин в лице их прекраснейшей, как он выразился представительницы.

Девушка сказала полковнику обещающе:

— Я бы очень хотела убедить вас в том, что вы правы.

«Ну и ну!» — подумал Вайс. И, нежно положив свою руку на руку девушки, поспешно предупредил полковника:

— Это моя невеста, с разрешения оберштурмбаннфюрера гестапо Вилли Шварцкопфа. — И добавил: — Я осмелился вам об этом доложить, чтобы не возникло никаких неясностей между сотрудниками службы гестапо и доблестным представителем вермахта в вашем лице.

Вайс пошел на этот отчаянный шаг после того, как девушка изъявила согласие прокатиться с полковником по городу.

Он знал, армейцы предпочитали не связываться с сотрудниками спецслужб. Полковник благоразумно отказался от своего приглашения. И это спасло Вайса. Ибо иначе девица, несомненно, использовала бы ситуацию, чтобы ускользнуть из-под его опеки.

Когда полковник, вежливо раскланявшись с девушкой, удалился, она долго смотрела в глаза Вайсу, потом спросила с гримасой отвращения:

— Чего вы боитесь? Если вы меня потеряете, вас что, за это расстреляют или на фронт отправят?

Люди за соседним столом с любопытством смотрели на них. Иоганн забыл, что рядом с ним сидит молодая и красивая девушка, которая вызывает к себе это внимание. Он попросил ее жалобно:

— Если вы уже сыты, может, пойдем?

— Куда?

— Я бы предложил пойти в варьете «Коломбина» — там отличная программа.

— Ну вот еще! — презрительно ответила девушка. — Стану я таскаться по кабакам.

— Это не кабак, это вроде эстрады, — торопливо объяснил Вайс и поспешно добавил: — Там выступает одна гимнастка. Я был бы вам очень признателен: нам с ней так редко удается видеться.

— Ладно, — поморщившись, согласилась девушка. Спросила: — Она немка?

— К сожалению, фольксдойч.

— А ваши знают об этом?

— Нет. Но я надеюсь на вашу порядочность.

— Вы даже по отношению к своей возлюбленной ведете себя как трус.

— Вот видите, я искренен с вами, хотя это и может грозить мне потом неприятностями.

Досадуя на себя, Иоганн думал о том, как трудно добиться доверия этой девушки. По-видимому, она неврастеничка, способная на любую крайность. Но кто довел ее до такого состояния — немцы или несчастье, постигшее ее отца? А насколько ее несчастье предопределило ее решение стать изменницей, сейчас трудно установить.

— И, пожалуйста, — попросил Вайс, — не глядите на меня так злобно, а то все подумают, что вы моя любовница и за что-то сердитесь на меня.

Девушка покраснела, закусила губу и больше не задирала Вайса, очевидно решив, что оскорблять хладнокровного абверовца, которого все ее оскорбления, в сущности, совершенно не задевают, ниже ее достоинства.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: